Общественно-политический журнал

 

«Все, что мы по привычке называем российской оппозицией, находится под тотальным контролем Кремля»

В следующем году в России пройдут очередные президентские выборы. Социологические опросы показывают: новым президентом РФ вероятнее всего уже в четвертый (пятый) раз станет Владимир Путин. В интервью изданию Realist чемпион мира по шахматам, общественный и политический деятель Гарри Каспаров рассказал о том, почему оппозиционное поле в России – не больше, чем часть кремлевской игры, и чем отличается "путинская диктатура" от других диктатур в мире.

– В последнее время все обсуждают выдвижение Ксении Собчак кандидатом на выборы президента РФ. Российская оппозиция неоднозначно восприняла данное решение. Альфред Кох, вот, даже сравнил выдвижение Собчак с выходом на арену цирка клоунов для отвлечения внимания зрителей. А как вы оцениваете это решение?

– Это очередной шаг большой кремлевской игры по легитимизации Путина. Скорее всего, это было предложение, от которого Ксения [Собчак] не могла отказаться. Практически, это игра по нейтрализации [Алексея] Навального и использование предвыборного ажиотажа, который в молодежной среде создавал Навальный, начиная с его кампании к выборам московского мэра в 2013 году. В итоге создан определенный тренд на выборы и, естественно, кремлевская назначенка, в данном случае, должна создать необходимый фон для легитимизации очередных путинских выборов.

– А что Путину так важна легитимизация о которой вы говорите?

– Ему важна сама дискуссия по этому поводу. Российские либеральные оппозиционеры, которые присасываются к избирательной компании Собчак, просто перемещаются из одного проекта в другой. Но итог всей их бурной имитационной деятельности – укрепление путинской диктатуры. Потому что, есть пена, а есть то, что остается в сухом остатке. Сухой остаток, в данном случае, и есть укрепление путинской диктатуры с дальнейшим, не просто продолжением, агрессивного международного курса, а его ужесточением, так же, как и ужесточением внутренней политики. Мне кажется, что в сознании Путина и его окружения, легитимность, которую они надеются восстановить, они получали как раз через эти фиктивные выборные процессы. Это было в определенной мере оправданием репрессивной политики.

Для того, чтобы проводить репрессии надо иметь мандат, и очевидно, что этот мандат Путин и стремится получить на очередных псевдовыборах.

– В одном из своих интервью вы сказали, что «говорить о наличии оппозиции в России равносильно самообману». Сейчас некоторым представителям оппозиции удалось получить власть на муниципальных выборах, набирает обороты кампания Навального. Что думаете сейчас?

– Я слово легитимизация подобрал, на самом деле, не случайно. Любой диктатуре необходим определенный уровень поддержки общества. Путинская диктатура отличается от традиционных диктатур ХХ века отсутствием массовых репрессий внутри страны. А в отсутствие репрессий необходимо постоянно демонстрировать сакральную связь вождя с народом. И выборы в данном процессе играют достаточно важную роль. Когда выбирали [Сергея] Собянина – вытащили Навального, конечно же, для создания видимой конкуренции. Понятно ведь, что Навальный играет в игру по тем правилам, которые дают ему возможность оставаться в активной фазе политического процесса. А Собчак – логическое завершение процесса по выхолащиванию выборов и превращения их в балаган. То есть можно сказать так: если год за годом выборы превращали в политический бордель, то рано или поздно там появляется ведущая «Дома 2».

– Сравнение, конечно, интересное. А все-таки, почему вы так скептически относитесь к российской оппозиции в России? Нет возможности для того, чтобы она там появилась?

– В России идет 18-й год путинского правления. Эта диктатура тотально контролирует все возможное политическое пространство. Власть располагает самым широким инструментом воздействия на общественное мнение, в особенности на тех, кто выбивается из государственной колеи – от массированных медийных компаний до физического устранения. Можно ли представить себе ситуацию, что в таких условиях, власть, крайне чувствительная к любым отклонениям от нормы, допустит существование реальной оппозиции. Вот, Борис Немцов, например, был оппозицией.

– Но, согласитесь, что у Немцова реальной поддержки на тот момент было меньше, чем у того же Навального на сегодняшний день.

– Да, безусловно. Но есть важное уточнение – Немцов был самостоятельной фигурой, на которую Кремль не имел рычагов воздействия. Он говорил то, что хотел и считал нужным сказать и очень жестко отзывался о Путине. А на сегодняшний день, все, что происходит в так называемом оппозиционном поле в России – не больше, чем часть очередной кремлевской игры.

– И, что, в таком случае, ждет Россию на следующих президентских выборах?

– Использовать словосочетание «президентские выборы» довольно абсурдно – совершенно очевидно, что предстоит переназначение Путина, а дальше ужесточение, как внутри страны, так и за рубежом. Вот все эти разговоры про то, что Путин там чего-то боится, какие-то люди вокруг него готовятся к заговору, ищут какую-то замену, потому что международные санкции и прочее, были бы логичны, если бы на сегодняшний день Путин и его ближайшие подручные не контролировали тотально процесс внутри страны. Если бы внутри российской, так называемой элиты, были люди, которые готовы к решительным действиям, ситуация была бы совершенно иная. Но сегодня российская элита представляет собой жалкое, трусливое сборище, развращенное легкими деньгами и властью, поэтому трудно представить себе, что внутри вот этого желе сформируется какая-то серьезная оппозиция Путину, которая будет готова к перевороту.

– Выступать в этой ситуации против Путина – трудная партия. Что, по вашему мнению, под силу оппозиции, чтобы снизить это влияние?

– Давайте еще раз вернемся к букве «А»: все, что мы по привычке называем российской оппозицией, находится под тотальным контролем Кремля. Поэтому обсуждать вопросы оппозиции и ее возможностей – смешно. Если Кремль захочет – будет оппозиция, не захочет – не будет оппозиции. Захочет – посадит в тюрьму, не хочет – не посадит. Все, кто находится внутри, вынуждены играть по навязанным правилам, или не играть вообще. При тотальном контроле за медийным и политическим пространством, влияние сегодня того, что мы бы хотели назвать оппозицией, стремится к нулю. Конечно, нынешняя ситуация отличается , например, от гитлеровской Германии – в России есть видимость, не то, чтобы свободы слова, а возможности высказывать иную точку зрения. Но это, как раз, просто новая, более изощренная форма контроля за обществом. Если газета «Правда» давала единственно верную точку зрения и выбор был между газетой «Правда» и Первым каналом, которые говорили одно и то же, то сегодняшняя пропаганда, надо отдать должное Путину и КГБ, вышла с совершенно иной концепцией – не вдалбливания одной точки зрения, а просто разрушения самой концепции правды, и превращения ее в относительную ценность. И это, на самом деле, стало главным открытием путинской пропаганды, которая идет на остальной мир и на те слои российского общества, которые могут составить базу для оппозиции.

Реальные перемены в стране происходят, когда к ним стремится 5-10% активной части общества. И вот с этой думающей частью путинский режим работает наиболее эффективно, потому что создается такой пул многочисленных фиктивных оппозиционных элит.

Есть медийные политические структуры, которые имеют, условно, карт-бланш на достаточно жесткую критику власти, при этом каждый фиксировано поддерживает какое-то очень важное для Кремля решение. Например, распространение информации о том, что российские спецслужбы не имеет никакого отношения к взрыву домов в Москве и к трагедиям Беслана и «Норд-Оста». Если это будет говорить Первый канал, это сработает на большинство россиян, но думающие люди будут реагировать критично и негативно. А, вот, если это будет говорить журналист, который критикует Путина за коррупцию, то совершенно иной получается смысл и впечатление. Кроме того, кремлевская пропаганда достаточно эффективно работает за рубежом, и это, надо сказать, тоже такое современное открытие. Не стремясь загонять людей в информационное гетто, а делать этот заход в гетто для них желаемым, потому что водоворот информации создает желание прильнуть к какому-то достоверному источнику.

– Диктатура 2.0?

– Да, такой новый способ работы, в общем. В России эти методы были опробованы уже буквально с начала путинского правления, когда начали создаваться вот эти многочисленные веб-сайты, выглядевшие, как объективные источники информации. Но всегда они содержали определенную часть кремлевского месседжа. Этот месседж был не одноканальным, как во времена газеты «Правда», а распылялся по поверхности, поэтому довольно сложно отследить всю концепцию. Большинство тех, кто транслирует этот месседж – журналисты и политологи, которые вполне могут говорить разумные оппозиционные вещи по другим вопросам.

– А что касательно тех оппонентов российской власти, которые за рубежом, в изгнании? Они могут как-то влиять на Путина и его политику внутри России?

– Конечно, могут, и я думаю, что это влияния гораздо чувствительнее для Путина, чем какие-то жалкие потуги внутри страны, где он все контролирует. В первую очередь, это связано с тем, что интересы режима плотно завязаны на финансово-экономические рынки Запада. Деньги эта путинская клика держит не в Китае, и не в Венесуэле, и не в Иране, а в странах, в которых частная собственность гарантирована законом и поэтому именно там находятся их состояния, яхты, дворцы, дети и так далее. И любые действия, которые предпринимаются для того, чтобы ограничить свободу вот этого перекачивания наворованного капитала из России туда, в свободный мир, крайне чувствительны. В Америке выходит новый санкционный лист, продолжение политики, которая определялась законом Магнитского. Кстати, Борис Немцов очень активно продвигал закон Магнитского. Недавно и Канада приняла этот закон.

Любые действия свободного мира, которые ограничивают финансовую свободу Путина и российской бюрократии по размещению этих безумно гигантских средств может реально влиять на путинскую власть.

Любая мафиозная структура базируется на очень простом принципе – абсолютной лояльности боссу, пахану, в обмен на абсолютную защиту. Поэтому неправы те, кто ставят под сомнение эффективность закона Магнитского, который в своей оригинальной версии касался второстепенных, третьестепенных чиновников, силовиков. Власть босса мафии базируется на понимании того, что лояльность любого, даже самого незначительного члена этого преступного сообщества, всегда будет вознаграждаться абсолютной защитой. На сегодняшний день эта функция Путина, как абсолютного гаранта безнаказанности в России, сохраняется. А гарантия неприкосновенности капиталов на Западе под вопросом, потому что сам Путин и его ближайшее окружение фактически тоже становятся объектами пристального санкционного внимания западного мира, в первую очередь Соединенных Штатов. И именно здесь находится потенциал дальнейшего влияния на ситуацию в России через российскую эмиграцию, потому что мы делаем все, что в наших силах для того, чтобы, эти тенденции в западном мире, которые много лет поощрялись российской пропагандой и российскими деньгами, чтобы их переломить, и чтобы западное общественное мнение оказало необходимое давление на политиков для адекватной реакции на агрессивные российские действия.

– А консолидация сил вот таких оппонентов российской власти в эмиграции есть?

– Мне кажется, в эмиграции проще консолидироваться. Но не стоит забывать, что люди, особенно те, кто, как бы имели довольно такую жесткую точку зрения, всегда стремятся ее отстаивать. Поэтому в нормальном обществе процесс поиска, даже не консенсуса, а какой-то общей платформы, всегда проходит достаточно болезненно. То, что можем, делаем. В декабре в Вильнюсе пройдет уже четвертый Форум Свободной России, который становится все более представительным.

– Изменения в политическом поле России в обозримом будущем возможны? Сколько еще, по вашему мнению, будет длиться путинская диктатура?

– Этого никто не знает. Хорошая новость – что этого даже Путин не знает. А плохая, что мы, собственно, тоже. Диктатуры вообще обваливаются не по календарю. Это в Америке на выборах регулярно меняется власть. И в Украине вы знаете когда будут следующие выборы, но не знаете их результата. А вот в путинской России все по-другому – там выборы носят формальный характер, результат известен, но зато не известно, что случится с диктатором через месяц после выборов, потому что если процесс десакрализации Путина за рубежом и усиления санкционной политики будет продолжаться, то основы путинской власти могут быть подорваны. Дальше уже возможны разные формы кризиса, которые в случае совпадения векторов могут привести к революционным изменениям.

Диктатура всегда начинает разваливаться, когда терпит внешнеполитическое поражение. Всегда есть люди, и в правительственных структурах и просто рядовые граждане, которые чувствительны к изменению этого статуса власти. Пока диктатор выглядит неуязвимым ему ничто не угрожает. А, вот, когда диктатура слабеет, тогда возникает общественный процесс, который в идеале должен произвести резонанс, совпадать на улице, в правительственных коридорах и, что очень важно, за пределами страны, потому что традиционно такие диктатуры всегда крайне чувствительны к внешнеполитическому поражению.

Диктатор может позволять себе все что угодно – захватывать украинскую территорию, сравнивать с землей сирийские города, вмешиваться в американские выборы и все ему сходит с рук, пока сохраняется аура неуязвимости. Но как только это ощущение пропадает, сразу возникает вопрос, что вождь-то не настоящий.

– Внутри России видят взаимосвязь между ухудшением уровня жизни и агрессивной внешней политикой? Это может вывести людей на улицы?

– Концептуально все как бы звучит верно. Стали плохо жить – вышли на улицу. Но, к сожалению, исторический опыт, как российский, так и других стран, не подтверждает эту прямую зависимость. Если диктатура выглядит сильной и устойчивой, то подавляющее большинство людей в период экономического кризиса просто занимается выживанием. Люди переключаются на решение личных проблем, потому что понятно, что диктатор так просто не уйдет и кардинальные изменения потребуют большого количества человеческих жертв. Ухудшение уровня жизни может сыграть роль только, если при этом диктатура теряет внешнюю устойчивость. На сегодняшний день, как мы видим, в России стремительное ухудшение уровня жизни не приводит пока к немедленным результатам. Протестует молодежь, которую сумел разогреть Навальный. Но в данном случае это, в первую очередь, потребность в выражении собственной точки зрения и нежелание жить в затхлом путинском пространстве.

– Вы уже упомянули о факторе Запада. А есть ли предпосылки к усилению санкционного режима? Что должно случиться, чтобы позиция Запада была жестче по отношению к России?

– Безусловно, и это уже происходит в Соединенных Штатах. Несмотря на сопротивление Трампа, выбора у него нет и санкции придется проводить в жизнь. Редчайший случай за последние годы в Америке, когда несмотря на растущую политическую поляризацию, новый санкционный пакет получил абсолютную двухпартийную поддержку. И то, что парламент Канады принял решение об утверждении закона Магнитского, причем с сухим счетом (единогласно), также является очень показательным, потому что российская Госдума начала грозить им кулаком из-за океана, что, естественно, вызвало однозначную реакцию в Канаде. Посмотрим, получится ли, что-нибудь в Великобритании. Там, конечно, сложнее, потому что страна инфильтрирована огромным количеством русских денег, при отсутствии консенсуса политических элит по вопросу санкций. К сожалению, многолетняя работа Путина с лидерами Евросоюза разных стран принесла свои плоды. Учитывая то, что Европа должна принимать решения консенсусом, Путин располагает большим количеством рычагов для того, чтобы торпедировать самые жесткие инициативы. Недавно Венгрия заблокировала решение о проведении саммита Украина – НАТО. Совершенно же очевидно, что [Виктор] Орбан как идеологически, так и финансово, является путинским союзником.

– А как вообще далеко путинизм пошел по миру, как считаете?

– На самом деле много лет западные лидеры считали, что Путин, это, как бы партнер для переговоров, тяжелый, конечно, потому что может выкинуть какие-то фортеля, но, в общем, он не является идеологическим противником. И это было грубейшей ошибкой. После путинской речи в Мюнхене в 2007-м году, мне кажется, должно было стать все ясно. Но, к сожалению, этого не произошло, и даже после нападения на Грузию, на Западе сохранялось, в общем-то, снисходительное отношение. И до сегодняшнего дня страны Запада не могут отказаться от обанкротившейся политики поиска некоего компромисса для того, чтобы не называть Россию просто агрессором.

– В ситуации с Украиной это особо чувствуется.

– Совсем недавно мы стали свидетелями позорного поведения президента Германии [Франк-Вальтер] Штайнмайера, который в очередной раз пытается найти вариант, при котором можно избежать того, чтобы заслуженно заклеймить путинскую Россию, как очевидного агрессора и нарушителя международных договоренностей.

– А о чем это говорит? Что все эти институции просто себя дискредитируют?

– В данном случае, мы говорим не столько про институции, сколько про конкретных людей. С одной стороны, институты власти, а с другой стороны, есть конкретные интересы и конкретные люди. Мы видим, что в этих институтах Путин располагает достаточным уровнем поддержки, который он наработал за многие годы, как пропагандой, так и использованием материальных стимулов. Вернемся к тому же Штайнмайеру, верному члену шредеровской партии. Бывший канцлер Шредер является просто наемным высокооплачиваемым менеджером путинского Газпрома. К сожалению влияние Шредера в социал-демократической партии Германии по-прежнему достаточно велико. И в партии Меркель есть большая спонсорская база крупнейших немецких компаний, коммерческие интересы которых плотно завязаны на путинскую Россию. Постоянные разговоры о недопустимости конфронтации с Россией фактически предоставил карт – бланш работе пропутинского лобби в Германии, которая совершенно игнорировалась. 94 неонациста, заседающие сегодня в Бундестаге – это и есть результат подрывной идеологической работы путинской пропаганды и полного нежелания немецкого правительства этому противодействовать.

Мы пожинаем плоды этой политики умиротворения, причем политики даже не столько умиротворения, сколько поиска постоянного взаимодействия. «Да, мы не согласны, но при этом у нас есть точки соприкосновения общих интересов». Правильный ответ: таких точек соприкосновения нет, потому что любая иллюзия, которая создается в той же Сирии – это попытка самообмана. В Сирии Путин преследовал совсем другие цели, и он добился того, что Асад укрепился и остался у власти. Это теперь является для Путина очень важным психологическим козырем, потому что Обама говорил, что Асад должен уйти, а Путин сказал нет, Асад останется. Итог знают все: Обама на пенсии, а Асад все еще в Дамаске. Путину надо отдать должное, он очень удачно использует подвернувшиеся возможности. Я думаю, что он вряд ли с самого начала представлял себе потенциал сирийской войны для создания волны беженцев Европе. Но, впоследствии, он его использовал по полной программе.

И вот эти все зверские бомбардировки преследовали цель погнать миллионы людей в Европу. Путин правильно рассчитал, что это усилит позиции ультраправых, которые являются его верными союзниками.

– Это еще раз подтверждает ваш тезис, что он больше тактик, чем стратег.

– Да, очень важно понимать, что он не стратег. Диктаторы, вообще, стратегами не бывают. После многих лет удержания власти, главная мысль как выжить сегодня вечером и завтра утром. Путин зарекомендовал себя как способный тактик – он видит возможность и немедленно ею пользуется. Сирия типичный пример этому. Также нет никаких сомнений в том, что именно Россия стоит за раскручиванием северокорейского кризиса. Путин постоянно ищет какие-то возможности для торга с американцами, с Западом. Смешно всерьез говорить о том, что Северная Корея, с разваленной экономикой, с параноидальным диктатором, без фундаментальной науки, может сделать водородную бомбу и средства межконтинентальной доставки в течение 2-3 лет. Здесь не могло обойтись без помощи ближайшего соседа, но Китай, исходя из своих долгосрочных стратегических интересов, сегодня явно заинтересован в мирном разрешении конфликта в регионе. Поэтому остается Россия, которая продолжает раздувать пламя конфликта, позволяющего Путину в очередной раз прикинуться миротворцем.

– Продолжая тему северокорейского кризиса, которая не стала менее острой после нашего последнего разговора в 2015 году. Как, на Ваш взгляд, в целом изменилось положение сил в мире? Что принципиального произошло за эти два года?

– На самом деле, мне кажется, тренд повернул в лучшую сторону. Многолетняя работа Путина по подрыву западной демократии наконец-то принесла свои плоды. На сегодняшний день понимание того, что путинская Россия будет постоянным источником проблем, уже основательно укоренилось в сознании западного истеблишмента, в первую очередь американского. Мы многое узнаем из расследований Мюллера (специальный прокурор, ведущий независимое расследование связей людей Трампа с Россией). В свою очередь, трамповские люди копают под Хиллари Клинтон, что еще раз покажет, насколько вся американская элита, в той или иной форме, находилась в деловых контактах с Путиным и его агентурой. От осознания этого факта до принятия конкретных мер должно, безусловно, пройти некоторое время, но вектор движения уже обозначен. Запад для себя определился, что натовский периметр должен быть защищен, и то, что в странах Балтии появились мобильные натовские контингенты, в первую очередь американцы, это подтверждает. То есть момент, когда Путин мог рассчитывать на то, что Запад поддастся его геополитическому шантажу и пойдет на стратегические уступки, уже прошел. И все же, для того, чтобы создать путинскому режиму неразрешимые проблемы, на Западе пока не хватает политической воли.

– А как в целом оцениваете отношения Трампа с Путиным?

– Думаю, что расследование Мюллера расскажет гораздо лучше о том, какие связи были у предвыборной кампании Трампа с путинской агентурой. Но совершенно очевидно, что российская кибервойна сыграла серьезную роль, если не решающую, в избрании Трампа. Это не вопрос, какой объем рекламы был закуплен на Facebook или Twitter. Это вопрос, насколько грамотно использовалось влияние негативной рекламы в разных американских штатах. Кампания Трампа в кооперации с российской пропагандистской машиной очень четко определила болевые точки на карте. Учитывая, что в Америке выборы не всеобщие, и победитель определяется по сумме голосов выборщиков, полученных в результате побед в отдельных штатах, были точечно атакованы те ключевые социальные группы, которые принесли Трампу победу. Но именно избрание Трампа, вообще, вся история, связанная с этим, заставила американский истеблишмент, в первую очередь либеральную его часть, по-другому взглянуть на Путина. То есть если до этого Путин был далеко, он там что-то делал в Сирии, в Восточной Европе, в Украине, то теперь это стало вопросом национальной безопасности США. И то, что новый пакет санкций, атакующий жизненные интересы путинской клептократии, получил почти единогласную поддержку в Конгрессе США, является демонстрацией нового консенсуса, который сейчас уже появился в Америке. Надежды Путина на то, что Трамп сможет как-то поменять этот негативный тренд, стремительно тают, поскольку впервые на моей памяти американский президент, который всегда мог единолично решать вопросы внешней политики, был законодательно ограничен в возможностях принимать окончательные решения по России.

– А насколько вообще американская демократия справляется с таким президентом, как Дональд Трамп?

– Мне кажется, как раз сейчас мы видим, насколько проницательны были отцы-основатели, создававшие эту систему сдержек и противовесов в конце XVIII века. Даже избрание такого президента все-таки не приводит к неразрешимому политическому кризису. Более того, если Трамп будет продолжать вести себя так же, как он ведет сейчас, система найдет способ, как вернуться в состояние баланса.

– Каким образом? Импичмент?

– Существуют разные методы. Импичмент все же длительная процедура, поэтому, как по мне, достаточно маловероятная. Особенно пока республиканцы контролируют обе палаты Конгресса. Но есть, например, 25-я поправка Конституции, которая говорит о возможной смене президента в случае невозможности выполнения им своих функций. Но многое будет зависеть от общего политического тренда. Если на промежуточных выборах в следующем году в Палату представителей и Сенат республиканцы сильно проиграют, то, на мой взгляд, сама партия будет принимать необходимые решения. Уже сегодня достаточно ясно, что Трамп совершенно не соответствует той должности, которую занимает.

– А в какую игру, в таком случае, играет Дональд Трамп?

– Для него победа на выборах была большой неожиданностью. Понимаете, человек живущий в Twitter, в игры серьезно играть не умеет. Он живет инстинктами, он реагирует на какие-то вещи, которые ему кажутся важными сейчас, в данный конкретный момент. Понятно, что для Америки, лидера свободных стран, уже давно наступило время выйти со стратегической концепцией нового видения мира и адекватного ответа на те угрозы, которые нарастают. К сожалению, восемь лет Обамы были бездарно потеряны. Обама просто очень красиво говорил, но реально ничего не делал. И эта политика тотального бездействия привела к созданию глобального вакуума и появлению в этом вакууме самых деструктивных сил. И как бы прискорбно это ни звучало, но решение этих проблем находится именно в руках Администрации Трампа, не лучшим образом к этому подготовленной.

– Получается, что наряду с геополитическим кризисом, мир столкнулся еще и с кризисом политических лидеров?

– Кризис политических лидеров в свободном мире является результатом общего настроения в обществе. Этих лидеров же выбирают. Когда общество не хочет конфликтов, когда общество просто хочет комфорта, то всегда это заканчивается масштабным кризисом. Обществу требуется всегда ставить конкретные цели. На самом деле, страна должна двигаться вперед, особенно такая, как Америка. Попытка заморозиться во времени и пространстве, как правило, кончается плохо. Вот, например, после Первой мировой войны Америка решила самоустраниться из мировой политики, отказалась входить в Лигу Наций, в общем, занялась собою. И ничем хорошим это не закончилось.

– Возвращаясь к теме России, как Вам кажется, какие интересы у Путина сейчас в отношении Украины, Донбасса?

– Отступать он не может, потому что диктаторы не отступают. Поэтому бессмысленно даже обсуждать – готов ли Путин идти на уступки. Ответ – нет. На уступки он идти не может. Поэтому дальнейшее ужесточение достаточно вероятно – украинская тема всегда будет присутствовать. Это такая связка, которая неразрывна в сознании русского имперства. И это сознание требует постоянной подпитки в виде конфликта с Украиной, потому что независимая Украина, европейская, демократическая – это окончательный исторический приговор давно изжившему себя ордынскому имперству.

– И вариантов возвращения Донбасса, Крыма также не предвидится?

– Нет. Пока у власти Путин, говорить об этом бессмысленно. Можно говорить только о том, когда и в какой форме будет проходить дальнейшее ужесточение конфликта. Никаких позитивных изменений при Путине быть не может.

– А почему вопрос Крыма настолько разделил российскую оппозицию?

– Навальный, может быть, считает, что это важно для выборов. Собчак, вообще, ничего не считает, потому что она только озвучивает роль в кремлевском сценарии. Я не хочу говорить за других, но это в очередной раз издержки того самого сознания имперского, которое ставит отвлеченную историческую справедливость выше законов и подписанных договоров. Для меня вопрос Крыма не стоит, потому что есть законы и договоры, которые надо соблюдать, и я уверен, что будущее России не может быть имперским. Но многие люди продолжают жить в этой иллюзии. И вообще, как только начинаются разговоры об исторической справедливости – жди подвоха. Каждый может высказать свою аргументацию, поэтому в серьезном разговоре опираться необходимо только на те документы, которые были подписаны законными представителями государств и на основе которых и формируется международное право. Любая попытка перейти с четко очерченной территории международного права на зыбкую почву исторической справедливости обычно является оправданием каких-то беззаконных действий.

– Вы сказали, что будущее России не может быть связано с имперством, а с чем тогда должно быть связано это будущее?

– Россия даже сегодня имеет достаточно европейский потенциал. И единственный способ сохранения этой российской государственности – это форма интеграции в Европу, в Евроатлантическое сообщество, потому что основные угрозы идут, конечно, с востока и юга. И если Россия упустит возможность, будущее моей страны будет достаточно мрачным.

– А что значит угроза со стороны востока и юга?

– Если у вас полстраны территориально граничат с Китаем, у которого через границу живут как минимум 250 млн. человек, какое будущее ждет эти территории, богатые полезными ископаемыми, которых в Китае нет? Если у вас есть одна страна, у которой в наличии ресурсы демографические и материальные, но нет природных ресурсов, и другая страна через границу, у которой все наоборот, то мы понимаем, что должно произойти. Для меня совершенно очевидна альтернатива Дальнего Востока в обозримой исторической перспективе: либо ползучее поглощение Китаем, либо интеграция в единое евроцентричное экономическое пространство от Лиссабона до Владивостока. С юга есть растущая угроза исламского радикализма, помноженная на ту же демографическую проблему, и попытка России любой ценой сохранять эту имперскую составляющую может привести к трагическим результатам.

– Говоря о европейском потенциале России, Вам не кажется, что Европа сейчас тоже столкнулась с неким кризисом, в первую очередь, пресловутых европейских ценностей? Чего одни референдумы стоят.

– Референдумы в Великобритании и Шотландии показали, как должны решаться такие проблемы. То, что произошло в Каталонии, для Европы может иметь очень серьезные последствия, потому что впервые базовая идея объединенной Европы, а именно разрешение любого конфликта договоренностями без использования силы, была нарушена. Испанское правительство повело себя крайне неразумно, а европейские лидеры трусливо промолчали, хотя было совершенно очевидно, что каталонское правительство имело не меньше прав на проведение референдума, чем шотландское. При этом, все опросы общественного мнения никогда не давали более 40% поддержки полной независимости. А теперь ситуация может стать кардинально иной.

Когда процессы остаются вне силовых рамок, всегда есть возможность отыграть назад, найти какое-то компромиссное решение. Каталонский кризис для Европы является гораздо более серьезным испытанием, потому что означает, что европейская бюрократия готова, во имя сохранения территориального единства страны Евросоюза, допускать применение силовых методов. В Югославии в свое время такие действия привели к кровавой развязке. Европа отказывается от того, что являлось ключевым фактором ее объединения. А именно – готовности всегда искать компромиссное решение. Если бы мадридское правительство вело себя так же, как лондонское, и дало бы провести референдум, там все данные показывали, что было бы не больше 36-37%. Надо было дать возможность дальше работать вместе, дать какие-то дополнительные налоговые преференции, чуть-чуть повысить статус автономии.

– Как Вам кажется, какую роль играет сейчас война России в Украине для мировой политики?

– Естественно, когда любое событие пролонгируется, к нему относятся уже, как к чему-то обыденному. На это, кстати, Путин и рассчитывает. Мне кажется, многое зависит все-таки от ситуации в самой Украине, потому как главный аргумент путинского лобби на Западе – неготовность украинской власти к проведению масштабных реформ. Есть высокий уровень недоверия к тому, что украинская элита способна провести необходимые реформы в стране. Но при этом никто не забывает, что страна находится в состоянии необъявленной войны с гораздо более мощным соседом. Забыть это невозможно, потому что это уже общеевропейская история.

Очевидно, что будут находиться политики в Европе, которые станут искать так называемый компромисс с Путиным. Но момент, когда Путин мог надеяться на то, что аннексия Крыма будет признана в обмен на какие-то его уступки, уже безвозвратно прошел. Аннексия Крыма никогда не будет признана. Также очевидно, что провалились попытки Путина впихнуть раковую опухоль Лугандонии в украинское политическое пространство. Да, этот конфликт завтра не будет решен, но очевидно, что цели своей Путин не достиг, поэтому начинает смотреть на Северную Корею, на другие места на карте, где можно будет создавать новые горячие точки.

– А какие горячие точки могут быть следующими?

– Такое напрашивающееся действие, как аннексия Беларуси, маловероятно, потому что политический выигрыш неочевиден, а придется кормить еще одну страну. Любые агрессивные действия против стран Балтии невозможны, но гибридная подрывная деятельность будет продолжаться постоянно. Пока Путин по отношению к Европе считает, что гораздо эффективнее действовать через его лоббистов, агентов, через тех, кто разделяет его взгляды либо просто подпитывается материально. Он достаточно объективно понимает реальное состояние сил в российской армии, поэтому на крупные военные авантюры вряд ли пойдет. И в Украине он будет стремиться к использованию, в первую очередь, подрывных средств, что гораздо ближе к его чекистскому менталитету.

– Завершая разговор, хотелось у Вас еще спросить об угрозе свободному миру не только со стороны Путина, но и искусственного интеллекта. Как Вам кажется, есть ли в этом угроза для человечества? Стивен Хоккинг, к примеру, считает, что в этом есть опасность...

– При всем моем уважении к нему, он не специалист по искусственному интеллекту. На самом деле, эта проблема связана с тем, что люди сегодня испытывают иррациональный страх перед возможными переменами будущего, поэтому легко поддаются предсказаниям о том, что в один день мы окажемся уничтоженными искусственным разумом. Конечно, не последнюю роль в этом сыграли такие образцы голливудской продукции, как "Терминатор" и "Матрица". Сегодня все разговоры об искусственном интеллекте идут на эмоциональном уровне, порой переходящем в религиозный экстаз. Меньшинство видит в искусственном разуме дорогу к спасению, а большинство с ужасом представляет как новые технологии отворяют врата ада. На самом деле, это ни то, ни другое. Все мои лекции построены на попытке перевести это обсуждение в нормальное прагматичное русло.

Во все века машины изобретались для того, чтобы высвобождать творческую энергию людей. Разница только в том, что сегодня машины начинают захватывать рабочие места "белых воротничков", то есть угрожают благополучию людей с учеными степенями, политическим влиянием и аккаунтами в Twitter. Но это не является чем-то принципиально новым, просто пока это происходило в сфере машиностроения, то считалось само собой разумеющимся. На самом деле, неизбежно изменение взаимоотношений связки человек – компьютер, причем нужно понимать, как они могут удачно дополнять друг друга. Но роль человека в обозримой исторической перспективе принципиально не изменится. В далеком будущем придется решать много проблем, таких как, допустим, переселение на Марс. Сегодня надо говорить о проблемах, которые нас реально волнуют, как, например, то, что новые технологии, изобретаемые в свободном мире, используются для подрыва демократии.

– Какие вызовы в этом случае стоят перед современным миром?

– Основная сегодняшняя проблема состоит в том, что мир столкнулся с ситуацией, когда информационный обмен делает человека крайне уязвимым. Это происходит во многом и потому, что мы сами охотно предоставляем информацию о себе. Вообще интересно: люди жалуются на то, что их приватная информация доступна, при этом подписываются на все, что угодно. То есть это улица с двусторонним движением. Информация об индивидуальных пользователях неизбежно будет где-то накапливаться, потому что мы все хотим получать выгоду от своего присутствия в мировой коммуникационной системе, либо расширяя круг общения в социальных сетях, либо получая возможность более эффективно покупать товары. При этом не надо забывать, что сбор информации в Америке или Канаде гораздо меньше угрожает безопасности граждан, чем в России или Турции. Поэтому сегодня задача свободного мира заключается в том, чтобы заставить мегакорпорации гарантировать максимальную защиту информации и очень жестко карать тех, кто позволяет этой информации быть использованной в интересах третьих лиц.

– В большие шахматы возвращаться не собираетесь?

– Летом в Сент-Луисе я не мог не поддержать организаторов, которые так много делают для развития шахмат. Это выступление можно охарактеризовать как экстремальные шахматные каникулы. Моя жизнь и так перенасыщена сегодня – постоянные лекции, выступления одно за другим. География выступлений за прошедший месяц – Сан-Франциско, Феникс, Цюрих, Хельсинки, Сингапур, Лиссабон, Лондон, снова Цюрих, Париж. Я постоянно в процессе движения, а еще есть книги, и не будем забывать о политической деятельности. В общем, можете не сомневаться, что мне есть чем заниматься.

 

Светлана Шереметьева

Комментарии

Владлен Фридман on 17 ноября, 2017 - 06:06

Генеральная линия правящей верхушки в России нацелена на уничтоженние населения, которое с каждым днем теряет способность понимать и сопротивляться. Узурпация власти держится на её безграничной способности оплачивать насилие, пропаганду и влиятельных политиков ведущих стран. Скорейшее прекращение этого потока денег - единственный способ спасения населения России.