За день до сеанса официального словоблудия

20 февраля, во Всемирный день социальной справедливости, Владимир Путин провозгласит очередное послание Федеральному Собранию. Речь наверняка пойдет о национальном единстве, о задаче обеспечить рост благосостояния населения. Странно, если не пойдет. Между тем в России углубляется социальное неравенство. По данным Credit Suisse, на 10% россиян приходится более 80% национального богатства, это один из худших показателей в мире. Растет число бедных — и по экономическим показателям, и по самоощущениям. В мае прошлого года президент Путин распорядился снизить число бедных вдвое к 2024 году. Как исполняется этот указ? Обсуждаем с известным экономистом, членом Комитета гражданских инициатив Евгением Гонтмахером.

 — Наиболее развитые страны — так называемый «золотой миллиард»: Северная Америка, Западная Европа, Япония, Южная Корея, Сингапур, Австралия и Новая Зеландия, нефтяные монархии Персидского залива — Саудовская Аравия, Кувейт, Катар, Объединенные Арабские Эмираты. Там тоже есть бедность, на уровне 10–15% населения. Это асоциальные слои, underclass, по определению известного социолога Ральфа Дорендорфа — те, кто не хочет работать (например, наркоманы) и на кого не распространяются программы по борьбе с бедностью, потому что, что бы с этими маргиналами ни делали, они все равно будут вести такой образ жизни. Но остальные — люди обеспеченные. В таких странах, если ты работаешь, то, как правило, способен содержать жену и детей. Доля расходов на еду у такой типовой семьи — 20–30%, остальное тратится на что-то более существенное. Пятьдесят-шестьдесят процентов населения образуют массивный средний класс и его резерв.

Вторая, противоположная группа, второй полюс — так называемые failed states: нищие страны типа Афганистана, Сомали, Гаити и им подобные. Там нет государства, нет никаких социальных структур, полная депривация населения, которое борется за выживание в буквальном смысле слова, и маленькая супербогатая элита. Кстати говоря, полюса притягиваются: с нищего полюса люди бегут в развитые страны.

А между этими полюсами — категория стран, куда входит и Россия, вместе с частью Восточной Европы (Румынией, Болгарией, Балканами), Турцией, Китаем, ЮАР, Латинской Америкой. Чем отличаются эти страны? Массовой бедностью, в том числе бедностью работающих людей. Ты можешь добросовестно трудиться полный рабочий день, полную рабочую неделю, но тем не менее не иметь достаточно средств для содержания семьи, ребенка. Поэтому работают и отец, и мать. Но если детей двое, а родители работают учителями или в гражданской обрабатывающей промышленности, сервисной экономике, тем более в сельском хозяйстве, то риск оказаться за порогом убогого прожиточного минимума (в России для трудоспособного населения — 11,3 тыс. рублей в месяц на человека) составляет едва ли не 50%. А если детей трое, то вероятность приближается к 80%. 

Это к тому, что губернатор Калужской области господин Артамонов заявил на днях на Сочинском инвестиционном форуме, что первого ребенка женщина рожает «в любых условиях», а помогать нужно тем, кто рожает третьего, тогда мы улучшим нашу демографическую ситуацию. С точки зрения формальных показателей, это, может, и правильно. Но как такая семья будет жить с точки зрения качества жизни? Родили троих детей — и попали в жуткую нищету. 

Сейчас все обсуждают ставший знаменитым ролик  про девочку из Псковской области: как они с мамой живут на 450 рублей ежемесячного детского пособия и перебиваются тем, что собирают ягоды и продают их.

Приведу еще один пример: как-то, несколько лет назад, девочка из маленького городка в Читинской области позвонила на прямую линию президента и рассказала о своей мечте попасть на Кремлевскую новогоднюю елку. Путин, как добрый волшебник, распорядился эту девочку привезти. Привезли, журналисты стали выяснять, из какой она семьи. Выяснилось — из очень простой: бабушка, мама и она, все трое живут на бабушкину пенсию. Родит эта мама еще двоих? Сомневаюсь. Как бы ее ни уговаривали.

Итак, если в первой группе наиболее богатых стран бедность — личный выбор граждан, а в третьей группе люди обречены на бедность от рождения, то мы относимся к той группе стран, где бедность программируется зарплатой: можно пахать всю жизнь, но так и не выскочить из «ловушки бедности». 

В таких странах, как наша, средний класс небольшой, не более 10–15% населения, и очень большая дифференциация по уровню доходов (неслучайно Россия занимает второе место в мире после США по числу миллиардеров). В Москве средняя зарплата перевалила за 80 тысяч рублей, а в Алтайском крае она составляет порядка 25 тысяч. На том же Сочинском форуме [вице-премьер по социальной политике] Татьяна Голикова сообщила, что, по официальным данным, в Тыве, самом нищем нашем регионе, 45% населения живут за чертой бедности. Поэтому-то Москву как воплощение «богатства по-русски» и не любят по всей нашей стране. 

 — Во-первых, не статистика, а само общество (конечно, если оно демократично) определяет, кто бедный, а кто нет. Если у семьи с двумя детьми нет условий, чтобы взять ипотеку, нет автомобиля или тем более компьютера, если у нее нет возможности выехать в отпуск, если она живет от зарплаты до зарплаты, то и сама семья, и окружающие считают, что она бедная. Определять, кому надо помогать (причем необязательно деньгами) — дело местных общин, местного самоуправления на уровне микрорайона в мегаполисе, небольшого города, деревни. Если эту функцию передать вниз, местное самоуправление не ошибется. Но у нас оно не имеет ни денег, ни полномочий. Голикова привела еще одну интересную цифру: при том, что бедных у нас порядка 20 миллионов человек, помощь оказывается только четырем миллионам. И понятно почему: потому что деньги идут сверху, из Москвы, мимо цели, расходуются совершенно неэффективно, а то и разворовываются. Зато находятся деньги, и немалые, на войну в Сирии и на Донбассе, на мега-стройки. 

Социальная политика нашего государства абсолютно неквалифицированная. Приведу только один из многочисленных примеров. Государство постоянно говорит о том, что у нас плохая демография, падает численность трудоспособного населения, не хватает рабочих рук. И, казалось бы, нужно вовлекать людей пенсионного возраста в рынок труда, тем более на фоне повышения пенсионного возраста. Но вместо этого правительство приняло непродуманное решение и лишило работающих пенсионеров индексации пенсии. Сэкономило копейки, а в результате получило экономический ущерб, больший в разы, потому что официальное число работающих пенсионеров упало примерно вдвое: люди либо вообще покинули рынок труда, либо ушли в «тень». И теперь государство недополучает налогов и социальных взносов в Пенсионный фонд. 

Или вспомним, как подняли отчисления самозанятых в Пенсионный фонд. Спросили бы специалистов — они бы сказали, что сам этот шаг, вне зависимости от размера взносов, приведет к тому, что самозанятые либо уйдут в «тень», либо вообще прекратят работать и государство ничего не выиграет. Как и с введенным недавно в нескольких регионах «налогом на самозанятых», так называемым «профналогом». Неужели непонятно, что невозможно поставить налогового инспектора возле каждой нянечки или репетитора? Значит, самозанятые продолжат движение в «тень», и государство снова ничего не получит. Та же самая история — с повышением НДС. Они-то думают, что возьмут повышенный НДС с прежнего объема производства, но это ошибка: бизнес уже сворачивает производство, часть бизнеса закрывается, уходит в «тень», в результате собранная сумма налогов будет куда меньше запланированной. 

Проблема в том, что наше государство живет в выдуманном, виртуальном мире, оно не понимает реальных мотиваций людей. Более того, те, кто принимает подобные решения, не только не знают общества, они не хотят его знать. 

Составляют национальные проекты, рапортуют друг перед другом о выполнении планов. Но спросите людей — верят ли они в эти нацпроекты и хотя бы слышали о них? Уверяю: две трети точно скажут, что ничего не знают, а оставшаяся треть скажет: слышали, но все это полная ерунда, только для галочки. И будут правы, потому что все эти проекты составлены по правилам игры, принятым только внутри бюрократического класса. На самом деле (и на это указывают многочисленные вызывающие высказывания чиновников) мы им не нужны, общество их вообще не беспокоит, они живут отдельно от него. 

Поэтому, несмотря на то что макроэкономика у нас неплохая: госбюджет — с профицитом, нефтяные цены в порядке, Фонд национального благосостояния пухнет от денег, государственные долговые обязательства — низкие (по этому показателю мы одни из лучших в мире), — народу с этого ни холодно ни жарко. Даже по официальной статистике реальные доходы населения падают пятый год подряд, а если спросить у людей, подавляющее большинство скажет, что падение гораздо сильнее, чем отражается статистикой.

— Понятие физиологического прожиточного минимума было введено Борисом Ельциным в начале 1992 года, на период «шоковой терапии» (я участвовал в разработке соответствующего указа). Предполагалось, что с улучшением экономической ситуации государство перейдет к так называемому «минимальному потребительскому бюджету», стоимость корзины которого примерно в два раза больше. Но этого не случилось даже в тучные двухтысячные, ведь если считать бедных по минимальному потребительскому бюджету, их станет вдвое больше. А кто из чиновников кинется портить статистику? Поэтому неслучайно все россияне, за исключением самых богатых, и сегодня говорят, что хотели бы получать зарплату или пенсию в два раза больше, чем сейчас.

А что касается государственных накоплений, то думаю, что они пойдут в основном на усиление обороноспособности (от чего могут немного выиграть работники ВПК, у которых зарплаты довольно небольшие) и на государственные инвестиции в инфраструктуру — дороги, мосты, трубопроводы. Причем, как правильно написал уволенный за это аналитик Сбербанка [Алекс Фэк], те же трубопроводы строятся не для повышения эффективности «Газпрома», а чтобы хорошо жилось газпромовским подрядчикам. Триллионы, которые будут потрачены как госинвестиции, уйдут на заказы «своим» людям и фирмам, то есть на обогащение определенного круга лиц. Ну а если народ, на который наплевать и которому дают понять: живи как хочешь, — наконец проявит возмущение и заявит, что «так жить нельзя», государство проведет «капельное социальное орошение». Добавят к пенсиям по сто рублей и скажут «радуйтесь». 

 — Проблема даже не в том, что деньги направляют не туда. Корень массовой бедности — когда очень многим приходится бороться за выживание, когда очень многие ощущают свою социальную ущербность — в состоянии нашей экономики. А первопричина — в ее огосударствлении, высоком уровне монополизации. У рыночной экономики есть два четких признака: это неприкосновенность частной собственности и конкуренция. И то и другое у нас исчезает. В секторе добывающей промышленности, основной для нашей экономики, монополизация и огосударствление дошли почти до предельного уровня, то же самое — в банковском секторе, железнодорожных и авиаперевозках, тот же процесс пошел даже в ритейле. 

Зато даже по официальным данным доля малого бизнеса в занятости и в ВВП в два раза меньше, чем в развитых странах — около 20% (а в развитых странах малый и средний бизнес формирует основную часть экономики; корпорации, такие как Airbus и Boeing, по сути, не более чем сборочные предприятия, которым комплектующие поставляют десятки тысяч малых предприятий). У нас архаичная структура экономики образца 50-х годов прошлого века. При такой структуре (а за ней стоит большая политика) никакого экономического роста быть не может, следовательно, и роста зарплат, доходов. 

Рост виден только на бумаге. Но «нарисовав» 2,3% экономического роста, в правительстве сами поняли, что попали в глупую ситуацию, [министру экономического развития] Орешкину пришлось оправдываться, что это эпизодический рост. Однако если Владимир Владимирович поставил задачу, чтобы к 2024 году темпы роста нашей экономики были не ниже среднемировых (а это 4%), то, я вас уверяю, что бы ни происходило, к 2024 году у нас будет 4%. При этом в действительности мы будем загнивать.

 — Здесь я всегда ссылаюсь на Егора Гайдара, который в одном из последних интервью на вопрос «с чего надо начать?» ответил: освободите телевидение. Нам нужно избавиться от монополизации и огосударствления наиболее популярных телеканалов, дать возможность выступать и дискутировать людям с разными взглядами. Нам нужно отказаться от лжи, сказать друг другу правду — что мы находимся в очень опасной точке, в кризисе, который напоминает онкологию в первых стадиях — когда она еще незаметна, но если проявит себя по-настоящему, может, уже будет поздно что-то предпринимать. Это первое. 

Второе. Самая главная реформа, которая нам нужна, это реформа государства. Не исполнительной власти (когда говорят: давайте сократим количество министерств или надзорных органов — и после каждой такой административной реформы количество чиновников только возрастает), а всего государственного аппарата. Нужно резко усилить влиятельность законодательной власти — и на уровне Госдумы, и в регионах, и на местах. А для этого необходимы конкурентные выборы. 

Третье. Нужно повышать значение местного самоуправления. Четвертое — реформировать межбюджетные отношения. Пятое — разгосударствлять экономику. Повторять приватизацию начала 90-х не надо: она была осуществлена быстро и неряшливо, с ошибками. Нужна не просто техническая приватизация, когда заранее известно, кому достанется собственность, а создание многочисленного класса собственников. Такая, честная, прозрачная, приватизация возможна только под контролем всех политических сил. Шестое — судебная реформа и реформа правоохранительных органов, чтобы политическая конкуренция, свобода слова и неприкосновенность частной собственности были надежно защищены. 

Наконец, седьмое — это изменение внешнеполитического курса, который сегодня строится на враждебном отношении к миру и ведет нас к изоляционизму. Ну не можем мы в условиях четвертой промышленной революции отгородиться от мира колючей проволокой. Значит, надо договариваться. Да, Запад по-своему виноват в том, что отношения доведены до состояния «холодной» войны. Но ведь и мы виноваты, это очевидно. А какие при этом настроения у нашего политического руководства? «Пусть они там отменят свои санкционные решения, признают неверным все, что натворили, сделают шаги нам навстречу, а мы потом подумаем, чем ответить». Такой подход нерационален и неконструктивен. А пока внешнеполитическая напряженность не ослабнет, мы не увидим ни реформ, ни инвестиций — как отечественных, так и зарубежных. 

По данным Центробанка, отток капиталов в январе этого года увеличился по сравнению с январем предыдущего года в полтора раза — до 10,4 миллиарда долларов. А в прошлом году он увеличился по сравнению с позапрошлым. У нас будто кровь из организма уходит. А госинвестиции, мы об этом с вами уже говорили, это пустое. Классический пример — питерский стадион «Зенит-Арена»: построили почти на 10 лет позже, чем предполагалось, с горем пополам, с большими переделками, с воровством и за сумму, почти на порядок больше первоначальной. Зато показатели стройки этого «мегаобъекта» вошли в статистику по ВВП. ВВП вырос — и что? Не надо абсолютизировать ВВП как показатель прогресса. ВВП показывает реальный рост, но при одном условии: если деньги были потрачены на развитие, а не на омертвление. 

Одним словом, если мы просуществуем в текущем режиме, когда общество и государство живут каждый сам по себе, еще 5–10 лет, со своего срединного положения свалимся вниз, и шансов стать значимой в мировой экономике, уважаемой страной у нас уже не будет. 

 — Совершенно верно. Мой старый товарищ [декан экономического факультета МГУ] Александр Аузан давно говорит, что, если не делать ничего, то самый вероятный сценарий будущего — это «скучная Россия». Да, лет 15–20 наши нефть и газ еще будут востребованы, но те, кто помоложе и потолковее, отсюда уедут, останутся те, кто добывают, кто обслуживает «трубу», охраняет, останется государство. Так как здравоохранением и экологией оно реально не занимается, мы через несколько лет увидим, что смертность увеличивается, а продолжительность жизни сокращается. И рождаемость упадет: зачем рожать, если понятно, что дети обречены на прозябание? В результате численность населения уменьшится. В такой стране не будет современной жизни, здесь будет неинтересно.

 — В условиях, когда граждане заняты выживанием, реформы — это действительно дело элиты. Но фигур, подобных Александру Второму и Горбачеву, я пока не вижу. При этом соцопросы показывают, что люди хотят перемен в сторону уважения к людям со стороны власти, равенства всех перед законом, более справедливого распределения общественного «пирога». 

 — Для начала скажу о том, что не заставит шевелиться. Зарубежные коллеги часто интересуются: когда у вас наконец люди выйдут на улицы, начнут протестовать? Я говорю: пока не ждите, в ближайшие годы такого, к сожалению или к счастью, не будет. За двухтысячные годы доходы населения — зарплаты и пенсии — выросли более чем в два раза, в России стали больше рожать, больше брать кредитов, потреблять. За последние несколько лет доходы упали в среднем на 10–15%, не так много по сравнению с двукратным ростом. Некоторые еще верят, что наши власти, Владимир Владимирович что-то придумают и все вернется к положению в благодатных двухтысячных. Но уже многие, глядя на «пенсионную реформу» прошлого года, начали понимать, что ничего хорошего не будет, света в конце тоннеля нет и ждать не стоит. Отсюда и запрос на перемены. Но поскольку у нас нет нормальной политической системы — зрелой оппозиции, честных выборов, — все ограничится локальными протестами. 

Однако наверху — в Кремле, в администрации президента, — на мой взгляд, преувеличивают политические перспективы протеста. Им каждый раз чудится, что назавтра у нас случится Майдан, «оранжевая революция», что Навальный возьмет и выведет на улицы миллионы. Поэтому, вместо того чтобы разговаривать с обществом, пока с ним еще можно разговаривать, власти, исходя из своих фобий и представлений, устраивают такие показательные репрессивные процессы, как против Анастасии Шевченко, и принимают законы наподобие закона о «суверенном Интернете». Эта реакция неадекватна реальным угрозам. 

Шансы войти в настоящий, неимитационный диалог с обществом еще есть, но срок ограничен лишь несколькими годами. И то при сохранении текущего внешнеполитического фона.

Новые обострения на внешнем фронте, новые санкции могут стать поводом для самых неожиданных ситуаций внутри страны. «Русал» не самая крупная наша компания, не «Газпром» и не «Роснефть», но из-за санкций, введенных против «Русала», несколько уральских заводов оказались перед угрозой закрытия, и это подорвало бы ситуацию во всем регионе. А если Запад перекроет движение средств по счетам, заблокирует банковские карточки? Последствия почувствуют все. А политика «осажденной крепости» уже не пройдет: население у нас довольно образованное, а за последние 20 лет освоилось в Интернете (поэтому-то на него и ополчились). Поэтому оптимальным выходом для власти, я считаю, является диалог с обществом — такой же, какой в перестройку начал Михаил Горбачев. Еще раз вспомню гайдаровское «освободите телевидение». Если власть не приступит к такому диалогу, всем будет только хуже. 

 — Ту институциональную махину, которая построена за последние 20 лет, изменить очень сложно. Предстоит расчистить гигантские завалы и построить что-то вместо них. Если политическая, экономическая и прочие реформы начнутся прямо завтра, эффект они дадут в лучшем случае через 3–5 лет. Но прямо завтра реформы не начнутся. Поэтому указ о двукратном снижении бедности заведомо неисполним.

Александр Задорожный