В России любые попытки самоорганизоваться заканчиваются в подвале ФСБ

Святослав Речкалов, которого российские власти называют лидером движения "Народная Самооборона", получил политическое убежище во Франции.

В России Речкалов организовывал анархистское движение, борьбу против квартирных рейдеров и недобросовестных работодателей, а также организовал ряд акций и политических кампаний анархистов. Он упоминался в материалах дела "Сети" как руководитель московской ячейки данной организации. В справке МВД утверждается, что Речкалов из Парижа организует сотни "экстремистских акций" по всей России, в том числе может быть связан с терактом в Архангельске, где в 2018 году 17-летний Михаил Жлобицкий совершил самоподрыв на входе в здание управления ФСБ, погиб и ранил троих чекистов.

Речкалов был задержан спецназом СОБР в марте 2018 года, накануне президентских выборов, по обвинению в причастности к нападению на офис "Единой России" в Ховрино, после чего подвергся пыткам. Согласно первоначальной версии следствия, 30 января 2018 года анархисты Андрей Ейкин, Елена Горбань, Алексей Кобаидзе, Святослав Речкалов и Азат Мифтахов разбили окно в офисе ЕР и кинули туда дымовую шашку. Речкалов и Кобаидзе покинули Россию. Азат Мифтахов – аспирант мехмата МГУ – находится в СИЗО уже больше года. 28 февраля прокуратура Москвы утвердила обвинительное заключение по его делу. Свою вину Мифтахов не признаёт и заявлял, что его пытали шуруповертом. Из окончательной редакции заключения имя Речкалова убрали.

Святослав Речкалов рассказал о том, чем занималась "Народная Самооборона", о своем аресте и пытках, деле "Сети" и нынешней жизни во Франции.

– В 2007 году. Ещё в подростковом возрасте я заинтересовался анархизмом и, когда переехал в Москву, связался с анархистами через интернет. Тогда мы с товарищами в основном занимались борьбой против точечной застройки в Москве.

– Мы были просто неформальной группой активистов, никак не оформленной и не имевшей названия.

– Анархистское движение тогда представляло собой большое количество субкультурной молодёжи, панков и левых скинхедов. Были политические группы анархистов, которые пытались работать с ними. Эффективнее всего тогда это получалось у "Автономного действия" – все прочие группы были очень небольшими и не слишком успешными. Кроме того, были различные антифашистские боевые группы, занятые физическим противостоянием с нацистами.

Где-то с 2008 года движение росло и все больше радикализировалось. Нормой стали массовые несанкционированные шествия в центре столицы, погромы офисов прокремлёвских движений, столкновения с полицией. Тогда времена были мягче, и можно было подраться с полицейскими на нелегальном шествии и не получить за это срок. Со временем стали появляться подпольные группы анархистов, атаковавших по ночам с коктейлями Молотова отделы полиции, районные администрации и т. д. Довольно известен "химкинский погром", когда несколько сотен антифашистов разгромили администрацию города Химки, протестуя против вырубки Химкинского леса.

Все изменилось после белоленточных протестов. Анархисты на тот момент представляли собой значительную уличную силу, но были слишком неорганизованны, чтобы ею воспользоваться. Поражение протестов и беспомощность в них анархистов многих разочаровала. Тогда же усилились репрессии против анархистов, каждую неделю кого-то сажали, это создало определённую атмосферу страха.

Наконец, обострились внутренние конфликты. Хотя это движение и воспринималось со стороны как "анархистское", оно никогда таким не было. Там были люди разных взглядов – анархисты и марксисты всех мастей, левые либералы и даже правые консерваторы. Много было просто аполитичной субкультурной молодёжи. Все это скреплялось наличием общего врага в лице нацистов, но когда эта угроза стала неактуальна, началось множество идейных конфликтов и все это антифашистское движение рассыпалось.

– Методы зависели от конкретного района и настроя местных жителей. Где-то они просто писали жалобы властям, собирали подписи. Я считаю эти методы неэффективными. Власть и застройщики сами не соблюдали законы. Протестующих жителей избивали милиционеры и нанятые властями бандиты. В июле 2007 года я видел, как депутат от партии "Яблоко" Митрохин на очередном сходе предъявил сотрудникам милиции удостоверение депутата. Удостоверение вырвали и выкинули, а самого Митрохина избили милиционеры. Спустя месяц на меня и моих товарищей напали бандиты с бейсбольными битами и пистолетами (затрудняюсь сказать, травматические или боевые), нанятые застройщиками, когда мы возвращались с очередного схода. В некоторых районах с преобладающей частной застройкой бандиты по ночам поджигали дома активистов из местных жителей.

Поэтому мне более эффективными казались радикальные методы. В некоторых районах жители атаковали стройки, ломали заборы и громили строительные площадки, перекрывали дороги близ строек. Мы поддерживали такие методы.

– "Народная Самооборона" возникла в результате раскола "Автономного действия", крупнейшей на тот момент организации анархистов. Был конфликт, в ходе которого большая часть активистов отделилась от того, что теперь называется АД. Было это в 2013 году. Какое-то время существовали две организации с одним именем, и в 2015 году мы во избежание этой ситуации решили переименоваться в "Народную самооборону".

"Народная Самооборона" стала уже чисто анархистской организацией. Мы ставим своей целью развитие в России низового самоуправления, более радикальных методов протеста и, в дальнейшей перспективе, замену государства институтами прямой демократии, низового самоуправления.

Памятуя о старых ошибках, мы хотели добиться большей организованности анархистского движения и его теории. В практическом же плане мы сосредоточились на социальной борьбе. Мы занимались защитой выселяемых общежитий, борьбой с недобросовестными работодателями, что не выплачивают зарплаты работникам. Организовали борьбу против квартирных рейдеров и закрыли ряд фирм-мошенников.

Помимо этого мы занимались уличным акционизмом, примерно с 2017 года. Организовали ряд громких акций и политических кампаний.

Сейчас "Народная Самооборона" в значительной мере разгромлена в результате репрессий ФСБ, но я вижу, что многие наши методы начали перенимать другие группы анархистов. Я думаю, это очень хороший результат. 7 лет назад нам говорили, что борьба с бандитами – это слишком опасно и закончится плачевно. Мы показали, что это не так, что простые люди могут противостоять криминалу.

– Да, такие примеры есть. У нас было большое количество акций против мошенников, которые размещали на сайтах по поиску работы вакансии по неквалифицированным профессиям. Такие как курьер, грузчик, продавец и т. д. Когда соискатель приходил устраиваться на работу, у него вымогали под различными предлогами деньги (услуги кадрового агентства, оформление медицинской книжки, покупка униформы) и отправляли на несуществующий адрес. Практически во всех случаях, когда люди обращались к нам, мы добились возвращения денег. Также нам удалось закрыть несколько офисов – мы не давали им работать, что сказывалось и на соседних компаниях. После этого они или съезжали сами, или арендодатель отказывался продлевать с ними договор. Таких контор в Москве очень много, но особенно можно выделить фирму "Сателлит", у них было много офисов, часть нам удалось закрыть. Можно привести в пример фирму "Интелгрант", что кидала студентов на суммы в районе 100–150 тысяч, обещая их отправить работать за рубеж. Нам удалось добиться возвращения денег, кроме того, мы распространили данные директора фирмы, как мошенника. После чего он уже не мог ни продолжать заниматься такой деятельностью, ни устроиться на нормальную работу. Он звонил нам даже спустя два года с просьбой удалить информацию, но мы этого не сделали, конечно.

Нам удавалось добиваться выплаты зарплаты обманутым работникам. На моей памяти неудачными были только те попытки, когда сами обманутые сдавались и отказывались идти до конца. Например, если бар не выплачивал зарплату работнице, мы просто блокировали его работу, приходили и занимали все места в помещении, объясняя, что до выплаты зарплаты заведение работать не будет. Деньги сразу находились.

Аналогично и в случае с квартирными рейдерами. Практически везде, где мы вмешивались в ситуацию, насилие с их стороны прекращалось и решение конфликта переходило в более цивилизованные формы. Жители квартир уже могли сохранить своё жилье, и бандиты со временем сдавались.

То есть там, где мы противостояли мелкому криминалу или бизнесу, большинство акций заканчивались успехом. На более крупном уровне, когда речь шла о противостоянии с властью или крупными компаниями, успехов было, конечно, гораздо меньше. Здесь можно вспомнить общежитие "Мосшёлка" – мы несколько раз разгоняли ЧОП, который избивал местных жителей, но в конце концов просто стали приезжать ОМОН и спецназ ФСИН, и там мы были уже бессильны.

– Сообщения об интересе сотрудников силовых органов стали регулярно поступать ко мне с 2016 года. Тогда они стали приходить к участникам движения и расспрашивать обо мне.

Ранее меня часто задерживали во время различных акций анархистов, ещё с 2007 года. Но я никогда не стремился к публичности, не сообщал о себе публично как об активисте, и долгое время они знали только моё прозвище. Когда меня наконец задержали в 2018 году, сотрудники Центра "Э" практически ничего не знали обо мне. Думаю, анонимность является достаточно хорошей защитой для активиста. Всех публичных анархистов репрессировали ещё задолго до меня.

– Нет, у "Народной самообороны" нет лидеров, голос каждого её участника при принятии решений равноценен. Я, быть может, был более активен и выступил организатором многих проектов и кампаний анархистов, но и в рамках этих кампаний я не обладал никаким решающим голосом. Я просто предлагал людям какие-то идеи, проекты и мы все вместе обсуждали их. Это может сделать в рамках движения каждый, и я был далеко не единственным подобным организатором. Но эта активная роль, видимо, показалась спецслужбам удобной, чтобы назначить меня "лидером".

– Нет, я считаю "Сеть" выдуманной организацией. Более того, никаких контактов с обвиняемыми по этому делу я не поддерживал и никакими тренировками с оружием, играми в страйкбол и т. д. я не занимался в принципе. Новость о том, что я могу быть одним из руководителей "Сети", я воспринял со смехом и удивлением. Для меня это стало очередным свидетельством того, что дело является сфабрикованным и туда подшивают любых анархистов, которые могут быть неудобны ФСБ. Если честно, я не думаю, что они действительно рассматривают эту версию всерьёз.​

– Обвинение в терроризме является на 100% сфабрикованным. Прочие обвинения и свое отношение я не хотел бы комментировать: люди находятся сейчас под репрессиями, и высказываться на эту тему было бы неэтичным. Выражу только мнение, что что бы они ни совершили, никто не должен подвергаться пыткам и обвиняться в том, чего он не совершал. И их причастность или не причастность к тому, что пишет "Медуза", никак не должны влиять на поддержку их по конкретно делу о терроризме.

– Я не могу сказать наверняка, кто инициировал дело "Сети". Думаю, что пензенское ФСБ. Наверное, они ставили целью посредством громкого дела о терроризме сделать себе карьеру.

– Я не могу сказать ничего нового об акции в Ховрино. Я к ней не имею никакого отношения. Группа людей разбила ночью окно в офисе "Единой России", закинули туда дымовую шашку. Видео выложили на анархистские ресурсы.

"Народная Самооборона" не была первым ресурсом, где появилось видео. До этого оно уже фигурировало на нескольких других площадках. Тем не менее, пришли к нам. Для меня очевидно, что это был просто повод. Действительная причина заключалась в необходимости зачистить политическое поле перед выборами. На тот момент большинство активных групп анархистов были объединены вокруг НС, мы организовывали акции в десятках городов. Это и явилось причиной. Меня обвинили в причастности к акции в Ховрино, но они сами понимали, что я к этому не причастен. Мне не задали ни одного вопроса об этой акции во время задержания.

– Меня задержали утром 14 марта 2018 года. Ко мне в квартиру ворвался спецназ, люди с автоматами, в масках и доспехах. Выбили дверь, уложили лицом в пол, провели обыск. Называли меня "лидером анархистов", перечисляли различные акции, к которым я должен быть причастен по их мнению. После этого нас с соседом возили какое-то время в багажнике мини-фургона спецназа, с заклеенными глазами и связанными руками. В этом же мини-фургоне меня пытали электричеством. Мне сковали руки за спиной наручниками, надели мешок на голову и задавали вопросы об анархистском движении. Беседующие со мной люди были возмущены анархистской активностью, они говорили, что из-за нас акции анархистов начали проходить "во всех городах", и обвиняли в этом лично меня.

От меня требовали называть имена других анархистов и признаваться в причастности к акциям. Когда я отказывался, меня избивали и били током.

В конце концов, я согласился сказать у следователя, что организую акции анархистов через интернет, но никого лично не знаю. На допросе я не сказал и этого, так что боялся, что пытки продолжатся. Через подругу, задержанную со мной, я сумел передать правозащитникам, что меня пытали. После этого пыток не было. Сотрудники Центра "Э" пытались вести со мной беседы, но я не стал с ними говорить.

Меня на два дня поместили в ИВС, где подсадной заключённый пытался надавить на меня, чтобы я сотрудничал со следствием. Но я был готов к конфликту, и он не стал развивать его.

После меня освободили, но было ясно, что из меня пытаются сделать организатора экстремистского сообщества. Во время пыток мне прямо сказали, что от меня нужны показания, что я организатор.

Не знаю, можно ли сравнивать наше дело с делом "Сети". В случае с "Сетью" были какие-то группы молодых антифашистов и анархистов, что в разных городах играли в страйкбол. За ними никакой политической деятельности не было, есть только слова ФСБ, которые объединили эти группы в единое сообщество. Для этого они жестоко пытали задержанных.

В случае с "Народной Самообороной" речь идёт о реально существующем движении, с реально существующими медиаресурсами, участниками и политической деятельностью. То есть никто, включая ФСБ, не может сказать, чем занималась "Сеть". Но каждый может зайти на страницы "Народной Самообороны", посмотреть акции, проводимые её участниками в разных городах в разное время. Может зайти в чат в телеграме и пообщаться с участниками.

Людей, подозреваемых в причастности к НС, тоже пытали (в Челябинске и Москве), но, думаю, менее жестко, чем по делу" Сети". Другое дело, что ничего прямо экстремистского "Народная Самооборона" не делала. Боролись с бандитами, рисовали граффити, вели пропаганду в интернете, несанкционированные уличные акции проводили. Здесь нет экстремизма. Поэтому в Москве и Челябинске местные силовики пытаются под пытками выбить у активистов, что они причастны к экстремистским акциям и что совершали их именно в составе "Народной Самообороны". В Челябинске все такие попытки развалились. Теперь пробуют сделать это через Азата Мифтахова. Следствие пытается доказать, что он причастен к погрому офиса, что он член НС и что погром осуществлялся именно в рамках деятельности НС. Если суд согласится с этим – у силовиков уже будет конкретная организация, которая, как постановил суд, совершает какие-то экстремистские акции. Дальше уже можно возбуждать дело об экстремистском сообществе и притягивать к нему всех, кто за последние годы так или иначе соприкасался с НС.

В деле "Сети" все-таки иная механика.

– Я понимал, что репрессии против "Народной Самообороны" будут продолжаться и меня попытаются сделать организатором сообщества. Что, возможно, продолжатся пытки и что они будут куда серьёзнее того, что мне пришлось пережить. У нас перед глазами был пример "Сети", и мы действительно ожидали повторения чего-то такого в нашем отношении. Думаю, что если бы я и некоторые другие активные организаторы "Народной Самообороны" не сбежали из России, то дело о сообществе было бы возбудить куда проще и на скамье подсудимых сейчас могло быть гораздо больше народу. В отсутствие известных им людей, рассматриваемых в качестве лидеров, не очень понятно, кого они будут привлекать теперь. С другой стороны, конечно, это негативно сказалось и на движении и свело уличную активность анархистов к нулю, но думаю, что окажись мы в тюрьме, результат был бы тот же самый.

Нет, получить убежище было просто. Ты заполняешь документы, отдаёшь их и ждёшь. Ожидание тяжело психологически, но сам процесс довольно простой. Трудности для меня заключались в том, как покинуть Россию, не имея загранпаспорта и находясь под подпиской о невыезде, и в том, как вообще выжить в чужой стране, где я никого и ничего не знаю, не имею жилья и даже не знаю языка. Ну, и было очень тяжело психологически, когда весь твой старый мир рушится и ты оказываешься в чужой культуре. В моем случае это наложилось на переживание пыток, жизнь на нелегальном положении и прочие радости, и первые полгода в Париже были действительно самыми тяжёлыми в моей жизни. Но это не связано с процедурой убежища, она довольно простая сама по себе.

– Сейчас я не получаю угроз от ФСБ. Я получал их в ноябре 2018 года, находясь уже в Париже. Когда в Калининграде был задержан Вячеслав Лукичев, также участник "Народной Самообороны", подозреваемый в оправдании поступка Михаила Жлобицкого, с его аккаунта мне начали писать сотрудники ФСБ. Угрожали скоро прийти за мной и вернуть на родину. Я понимал, что, если бы они могли и собирались это сделать, они бы мне не писали, но все равно было довольно стрёмно, когда ты ещё недавно пережил пытки и тебе пишет одна из самых могущественных спецслужб мира, которая известна убийствами диссидентов за границей. Понимаешь, насколько шатко твоё положение и как близко от тебя находятся тюремные камеры и треск электрошокера. Тогда физически снова ощущаешь, как тебя бьют током. Пытки не заканчиваются после того, как тебя прекращают пытать, ты живёшь с ними дальше. Наверное, в ФСБ это понимают и используют для психологического давления.

– Да, восстание "жёлтых жилетов" впечатляет. Но я не стал бы сравнивать это с тем, чем мы занимались на родине. Во-первых, всегда важен контекст. В России мы живём совсем в иной реальности, где гораздо более слабые протестные движения, где любые попытки организоваться заканчиваются пытками в белом мини-фургоне или подвале ФСБ. И вот в контексте России я считаю то, что мы делали, абсолютно правильным. Уличный, политический акционизм, например, если говорить о нем, он же нужен не для того, чтобы кого-то впечатлить. Мы рассматривали его как своего рода школу для активистов, в ходе которой сложатся группы активистов и сильные организаторы, которые позже смогут заниматься уже более серьёзной деятельностью, организовывать там борьбу с бандитами. И это в целом работало, в этот период численность "Народной Самообороны" росла высокими темпами, что отражалось и на охвате проводимых нами кампаний. А основная деятельность, в виде борьбы с рейдерами и работодателями – я считаю её в любом случае полезной и нужной. Я думаю, что из таких инициатив и вырастает гражданское общество. Без которого "как во Франции" быть в принципе не может. Ведь и в Европе эта культура протеста складывалась десятилетиями, и она вырастала из опыта коллективной борьбы. Этого опыта нам и не хватает. Я считаю, что на такие вещи нужно смотреть в динамике.

К тому же французская политическая жизнь – это тоже не бесконечное восстание. Здесь также есть разные группы активистов, что занимаются уличной агитацией, проводят пикеты, митинги, занимаются какими-то социальными проектами. Это ежедневная рутина, без которой, как мне кажется, невозможно создание организованного политического движения. А во время таких бунтов, как "жёлтые жилеты", как раз важно наличие таких организованных радикалов. Например, я не уверен, смог бы победить Майдан, если бы там не было организованных ультраправых радикалов? Или, наоборот, если бы на белоленточных протестах анархисты и антифа были бы более организованными, может, и они вылились бы в нечто большее?

Я считаю, что вопрос организованных радикалов здесь один из ключевых. Вероятно, так же считают и ФСБ, судя по тому, как они пресекают любые попытки организоваться со стороны анархистов и ультраправых.

Ну и в целом, некоторые акции российских анархистов и антифашистов тоже могут по-хорошему впечатлить французов – вспомнить, например, погром Химок или штурм "Мосшелка". Российские анархисты проявили себя за последнее десятилетие как яркое и радикальное движение. Вполне может статься, что и наш опыт борьбы с работодателями здесь также окажется полезным, я не знаю.

В любом случае, я не стал бы сравнивать. Важен контекст.

– Не думаю. Такие же методы сейчас используются, например, в деле "Нового величия". И даже против Свидетелей Иеговы. Не говоря уже о том, что очень много лет эти методы применялись против ультраправых и подозреваемых в связях с исламистами. Можно вспомнить, как прессовали нацболов в нулевые, или нижегородский пыточный Центр "Э". Просто раньше пытки не вызывали такого резонанса. Хорошо, что сейчас, наконец, о пытках заговорили настолько широко. Плохо, что и применять их стали как будто шире. Я думаю, если ты хочешь заниматься какой-то политической деятельностью в России, то в целом должен осознавать возможность репрессий и пыток, неважно, анархист ты или ещё кто.

– В это число включили вообще все акции без разбору, которые были опубликованы на "Народной Самообороне" за год. То есть это и теракт в Архангельске, и какое-нибудь несанкционированное шествие в Москве, и просто агитрейд, в ходе которого анархисты расклеивали листовки где-нибудь в провинции, – в статистике от МВД все это свалили в одну кучу.

Я действительно выступал организатором многих акций и кампаний, в справке от МВД в принципе описан механизм этих кампаний – когда "Народная Самооборона" призывает к действиям по какой-то теме, проводит какие-то акции и к ней присоединяются другие группы анархистов. Это правда.

К теракту в Архангельске мы не имеем отношения. Жлобицкий был симпатизантом НС, но в организации не состоял и каких-то связей с активистами НС не имел, кроме участия в публичном чате в телеграме. Я с большим уважением отношусь к Михаилу Жлобицкому. Но сама ситуация является для меня в первую очередь трагедией, в результате которой погиб 17-летний подросток. Такого не должно быть. Также я просто считаю такие методы неэффективными. Я думаю, любому движению нужны в первую очередь активные организаторы, а не мёртвые герои. Когда случился этот взрыв в Архангельске, мы объясняли людям, что следовать этому пути – это тупик. Есть другие методы.​

– Да, я живу мыслями о России. Ведь это была вся моя жизнь, я отдавал движению все время и силы, и для меня довольно тяжело просто наблюдать издалека. Конечно, я пытаюсь быть полезным товарищам на родине, но из Франции мои возможности довольно ограничены. Это пагубно сказывается на адаптации здесь, во Франции. Мне все ещё сложно начать новую жизнь. Но мне, конечно, придётся это сделать, придётся научиться жить происходящим во Франции, а не в России. Становиться "благонамеренным обывателем", конечно, я не собираюсь. У меня для этого просто и денег нет, чтобы стать "благонамеренным обывателем". Мне ради выживания приходится, например, сквотировать здесь дома, иметь потом какие-то проблемы с полицией, судами. В целом, мне ещё предстоит найти себя во Франции, понять, чем мне здесь интересно заниматься, как жить вообще. Это сложно.

В конце концов я хотел бы вернуться в Россию, когда у меня будет такая возможность.

– Я не знаком с Мальцевым. К его деятельности отношусь отрицательно, считаю его популистом и безответственным человеком, подставившим многих людей.

Я не понимаю многих акций Павленского, мне чужд подобный художественный акционизм. Некоторые акции, наоборот, мне понятны и близки, но таких все-таки меньшинство. Тем не менее, многими из своих акций Павленский добивается яркого результата. К самому Павленскому отношусь с уважением; мне кажется, что это идейный человек с твёрдыми принципами и убеждениями, которым он следует и которые он готов воплощать в жизнь, нести за это какие-то лишения. Даже если я где-то с ним в чем-то не согласен, это вызывает уважение, в наше время такая принципиальность встречается редко.

– Мне кажется, в России все будет становиться ещё хуже, и нынешний режим – это надолго. Надеюсь, что я ошибаюсь. Хотя можно видеть позитивные сдвиги, меня очень радует, что в разных регионах страны возникают стихийные протесты, действующие весьма смело и радикально. Такие как в Шиесе, в Екатеринбурге, где были протесты против строительства храма на месте сквера, и т. д. История с Голуновым и резонанс, поднявшийся вокруг дела "Сети", тоже не могут не радовать. Государство становится все авторитарнее, а политические оппозиционные движения все слабее. Но вместе с тем, мне кажется, растёт гражданское общество, не завязанное уже на каких-то движениях или оппозиционных политиках. Это даёт какие-то надежды. Но я, конечно, наблюдаю за всем издалека, и быть может, ошибочно интерпретирую какие-то вещи.

О роли анархистов сложно сказать. Все старые движения разгромлены, после серии репрессий активность анархистов сведена к нулю, но сами анархисты никуда не исчезли. Со временем, думаю, те, кто захочет действовать, организуют что-то новое. Хотелось бы верить, что они учтут опыт предыдущих поколений нулевых-десятых годов и не будут совершать те же ошибки, что раньше. Но что-то конкретное сказать сложно, среди анархистов всегда было много разных позиций касаемо методов, тактики, политических взглядов, и непонятно сейчас, какие будут преобладать в дальнейшем. В любом случае, ближайшие несколько лет анархисты вряд ли как-то активно проявят себя, будет происходить какая-то перестройка движения, поиск новых путей.

Дмитрий Волчек