Общественно-политический журнал

 

Западные страны сегодня встретились с требованиями, удовлетворить которые, оставаясь самими собой, они, пожалуй, не в состоянии

В последние месяцы в западных странах не утихают протесты, спровоцированные убийством чернокожего американца Дж. Флойда белыми полицейскими. Подобные инциденты происходят в США довольно часто, однако в этот раз трагедия привела к масштабным переменам, которые со временем могут стать еще более глобальными. Причина ясна: общество крайне поляризовано усилиями президента Дональда Трампа, радикализовавшего Республиканскую партию — и, как следствие, ее оппонентов. Люди к тому же дезориентированы эпидемией, карантином и неясными экономическими перспективами. Результатом становятся тренды, угрожающие основам современного западного общества. Основными среди них я бы назвал три, и все они не новы.

Во-первых, это возрождение (правда, в извращенной форме) левой идеологии как защищающей бедных и угнетенных. Я уже писал, что в последние десятилетия левое движение существенно переродилось. И сегодня на первом месте для его идеологов стоит защита не столько трудящихся — они, привыкшие к самостоятельному труду и к высоким доходам, как раз чаще поддерживают правых и центристов, — сколько лиц, по тем или иным причинам с трудом вписывающихся в общество. В США значительная часть этих людей представлена афроамериканцами, в Европе — мигрантами и их потомками в первом поколении, и потому нынче популярность левых сил среди меньшинств выше, чем в обществе в целом. При этом самый долгий экономический рост, прерванный пандемией, резко увеличил неравенство в распределении богатства, вызвав очередной прилив ненависти к состоятельным гражданам (тут показательно заявление Берни Сандерса о том, что в Америке не должно быть миллиардеров). Таким образом, стремление к масштабному перераспределению от успешных к неудачникам — я сейчас вообще не говорю о том, насколько в данном случае были заслужены успехи первых или случайны неудачи вторых, — стало новым мейнстримом.

Во-вторых, порожденные смертью афроамериканца беспорядки «перезапустили» довольно старый, по истокам своим постколониальный дискурс о цивилизациях (о нем я тоже давно высказывался). В основе его лежит, если говорить предельно прямо, попытка компенсировать неудачи и трудности определенных групп и обществ этнической и религиозной солидарностью, во многом выдавая проблемы за достижения. И должен заметить, что такая же стратегия в последние годы оказалась основой идей «русского мира» и российской «особости». Этот метод влияния меньшинств на доминирующую группу известен с 1990-х годов, когда начался подъем идей «мультикультурализма». При этом характерно, например, что в тех же Соединенных Штатах, да и в Европе множатся требования особого отношения к выходцам из Африки, Латинской Америки и мусульманских стран Ближнего Востока, но при этом совершенно отсутствуют подобные же попытки со стороны китайцев и представителей большинства других азиатских наций. На мой взгляд, это объясняется как тем, что выходцы из Азии являются самыми богатыми этническими меньшинствами во всех западных странах — а тот же Китай сейчас выглядит примером крайне успешного развития, — так и тем, что основные «мультикультурные» требования исходят от представителей территорий, которые были либо колонизированы европейцами, либо серьезно «исторически унижены» их превосходством. Все это актуализирует левацкие идеи перераспределения во имя справедливости.

В-третьих, современный дискурс наложился на идеи демократизации, в последнее время воспринимаемой как абсолютное благо. За годы, прошедшие со времени фукуямовского «конца истории», поворот к авторитаризму в мире оказался настолько заметным, что народные выступления против de facto любого порядка стали рассматриваться как однозначно позитивное явление. Эта их оценка объективно перенеслась и на события внутри самого западного мира вне зависимости от их социальной или этнической окраски: отнюдь не только переходившие иногда в беспорядки недавние выступления в Соединенных Штатах, но и, например, не всегда мирные демонстрации «желтых жилетов» во Франции воспринимались во многом как должное. Иначе говоря, массовое самовыражение под демократическими лозунгами сегодня имплицитно оценивается как явление, не требующее правового обоснования и способное попирать нормы права без адекватного на то ответа со стороны общества и государства. Я бы даже сказал больше: быстро происходит деконструкция прежних представлений о нормальности и появление новых, основанных на абсолютизации идей толерантности, поиске «извиняющих» протестантов обстоятельств и стремлении сформировать новые основы человеческого общежития. Общая риторика сейчас уверенно ставит права выше обязанностей — опять-таки имея на своей стороне представления о том, что обратное является чертой тоталитарного общества, — но при этом нынешней особенностью является диссоциация этих понятий и попытка создать систему, в которой права абсолютны, а обязанности условны и кондициональны.

В такой ситуации самым интересным является вопрос о том, в каком направлении будет развиваться нынешняя ситуация.

Прежде всего я бы исключил алармистские прогнозы на краткосрочную перспективу. Никакой «гражданской войны» в западных обществах пока не предвидится — власти совершенно не готовы потворствовать протестантам. Из России может показаться, что имеют место чуть ли не массовые бунты, но я бы назвал происходящее, скорее, «выпуском пара», тем более что все стороны понимают: резкое обострение ситуации сейчас чревато обратным эффектом — усилением скепсиса в отношении протестного движения со стороны тех, кто воспринимает его пока относительно нейтрально или даже с симпатией. Поэтому я бы предсказал, что в ближайшее время мы увидим отток активизма с улиц и перетекание противостояния в иные плоскости — в первую очередь в суды, где будут оспаривать разного рода действия в отношении себя пострадавшие от «излишней политкорректности» — например, «недостаточно прогрессивные» профессора, с которыми университеты попробуют не перезаключить контракты. Возобновление столкновений может последовать только в случае, если недовольным не удастся реализовать ближайшую политическую цель — обеспечить победу Джо Байдена и его пока не определенной чернокожей партнерши на президентских выборах в ноябре (однако, так как вероятность успеха демократов достаточно высока, я допускаю, что после этого установится «мирная передышка»).

В среднесрочной же ситуации поводов для оптимизма я вижу меньше.

С одной стороны, экономически удовлетворять запросы недовольных будет все сложнее. Весь западный мир сегодня находится в состоянии переосмысления экономических парадигм, но новая финансовая система, которая позволила бы тратить деньги практически безлимитно в условиях нулевой инфляции и отрицательных процентных ставок, пока не сформировалась, и стремительный рост социальных расходов может стать проблемой. За последние 30 лет их увеличение в большинстве западных стран составило, по моим оценкам, от 45 до 60%, и главный урок недавних волнений сводится к тому, что такая тактика вряд ли является панацеей: в Европе остается высокой безработица, в США — искусственная занятость, но и там, и там до пятой части населения в той или иной степени рассчитывает на пособия от государства. Кроме того, развитые страны вплотную подошли к важнейшей дилемме: повышение налогов в условиях современной глобализированной экономики вызывает массовое бегство капиталов в более выгодные юрисдикции, и поэтому неравенство будет и дальше расти (альтернативой ему является лишь сознательное «убийство» самых передовых в экономическом отношении секторов). Все это говорит в пользу того, что «социалистические» тренды пришли довольно надолго и они смогут нанести западным экономикам существенный вред на протяжении ближайших пяти-десяти лет.

С другой стороны, новая идеология групповых различий серьезно угрожает тем либеральным основам, на которых строятся западные общества. В последнее время мы видели феноменальные сцены извинений «белых» перед «черными», шельмования всех, кто недостаточно восторженно относится к лозунгам о значении жизней афроамериканцев, и многое другое — однако в перспективе все это разрушительно скажется на фундаментальных свободах западных граждан: свободе слова, собраний и так далее. Можно ожидать резкого расширения программ «утверждающих действий» и квотирования в образовании, занятости и других сферах жизни. Сама по себе помощь тем, кто сталкивается с открытой или скрытой дискриминацией, не вызывает никакого отторжения — проблема лишь в том, чтобы оказание подобной помощи было выбором большинства, а не его обязанностью; чтобы равенство возможностей и прав не подменялось требованиями равенства результатов и благосостояния. На мой взгляд, риск перегибов в данной сфере крайне велик — и тем самым сами протестующие в конечном счете будут оспаривать те нормы и те свободы, которые позволяют их движениям существовать, так как совершенно понятно, что нынешние проявления несогласия возможны только в свободных обществах, памятники основателям которого в США в последние дни низвергаются чуть ли не повсеместно.

Сегодня часто приходится слышать о том, что Запад пережил «революцию» 1960-х годов и потому переживет и нынешние бунты. На мой взгляд, это ошибочное сравнение. В 1960-е годы основной вектор движения был направлен, с одной стороны, на преодоление индустриального общества с его машинной системой и его эксплуатацией; и, с другой, на утверждение полного равенства — расового, гендерного, равенства, независимого от сексуальной ориентации. В наши дни протестуют не те, кого система эксплуатирует в привычном значении этого термина, а те, кого она выталкивает на обочину как людей, не нужных ей для нормального функционирования. При этом главным месседжем является требование не равенства, а исключительности, особого отношения по признакам гендера, расы, религии и так далее. Основные акторы 1960-х (в США, например, те же афроамериканцы) за прошедшие полвека поняли, что равенство возможностей, за которое они боролись, дало им мало. И поэтому нынешняя революция несет в себе, скорее, противоположный заряд, к которому западная система не привыкла — все-таки именно равенство было главной целью реформ и революций на протяжении последних 300 лет. Так что причин для большого оптимизма я сейчас не вижу: как в случае с COVID мир столкнулся с вирусом, против которого люди не имеют иммунитета, так и западные страны сегодня встретились с требованиями, удовлетворить которые, оставаясь самими собой, они, пожалуй, не в состоянии.

Владислав Иноземцев