Вы здесь
«Мы прекрасно знаем, что там происходит, но понятия не имеем, как с этим может быть покончено»
На власть, точнее, на власть имущих жалуются – им же! – рабы, крепостные, подданные, считающие естественным своё бесправное положение. Люди, чувствующие себя свободными, не порицают правителей, не уговаривают, а просто отталкивают их, если могут, от кормила или подбирают бразды, если те валяются, вдруг став ничейными, под ногами прохожих.
Властью Господь наделяет того, кто не только жаждет её больше всех, но также умеет ею обзавестись. Правда, потом, бывает, чешет в затылке, толком не представляя себе, что с нею делать, но это уже другая история. Владимир Путин, к слову сказать, знал, что с нею делать. Первым это отметил не кто иной, как Анатолий Чубайс, когда преемник Ельцина разгромил НТВ, если кто-нибудь помнит это путинское деяние №1 и даже – что означали эти три буквы.
Жаловаться на власть имущего не совсем глупо только в правовом государстве. В остальных государствах за всю власть или хотя бы за часть её жаждущие борются, бьются, сражаются, бывает, не на жизнь, а на смерть. Есть, правда, люди, которым хочется просто подразнить наличное начальство. От них тоже что-то зависит, но речь сейчас не о них.
Правды некуда деть: на пространстве бывшего СССР, исключая страны Балтии, всё еще трудно встретить человека, который бы с ходу ответил на вопрос, что такое правовое государство, особенно же, почему так важно, что в демократической стране не одна власть, а три – законодательная, исполнительная, судебная – и подчиняются они не одна другой или третьей, а закону. С учетом СМИ – все четыре. Не об этом, ох, не об этом хлопотали "широкие народные массы" в последние дни СССР – вот и приходится не удивляться, а горевать, что до сих пор нигде на его развалинах не получилось настоящего разделения властей. Такова самая большая неудача послесоветской эпохи. Эту неудачу сегодня остро чувствуют на себе те жители Беларуси, над которыми издеваются люди в погонах и судейских мантиях.
Однажды, в конце июня 1851 года, на парижской улице случайно встретились два человека, чьи имена сегодня в нашем культурном коде. Один был Александр Герцен, другой Алексис де Токвиль, его не узнавший. Русского барина, глазеющего на очередную французскую то ли рево-, то ли контрреволюционную (поди их сразу разбери!) заваруху, схватили солдаты-республиканцы, чтобы уволочь его в участок, если не поставить к стенке. Тут он и заметил среди прохожих такого видного "представителя народа", как Токвиль. И что же? Тот даже не спросил, кто перед ним, зато весьма учтиво раскланялся и отпустил нижеследующую пошлость: "Законодательная власть не имеет никакого права вступать в распоряжения исполнительной".
У Герцена, едко описавшего этот случай, был свой взгляд, но правомерен, думается, и несколько другой. К тому времени Европа уже хорошо знала Токвиля как автора "Демократии в Америке", книги, которую он написал после года пребывания в Соединённых Штатах. Там он своими глазами увидел, что представляет собою полностью лишенное всякой аристократии народоправство, как показывает себя то разделение властей, которое на века воспел великий Шарль де Монтескье. Токвиль, будучи живым человеком и к тому же французом, так, видимо, проникся торжеством идей Монтескье за океаном, что готов был делиться ими с первым встречным и в любой обстановке.
В белорусских городах в эти дни создаются или, лучше сказать, возникают дворовые, домовые, квартальные комитеты, ячейки из числа наиболее деятельных жителей, пользующихся непроизвольным доверием граждан. Кто-то может вспомнить советы 1905 года, особенно же 1917-го, когда Ленин с Троцким, этим создателем первых советов, бросили свой клич в пику Временному правительству: "Вся власть советам!". От слова "вся" содрогнулся тогда не один из демократов, именуемых буржуазными. Юрист же (!) Ленин считал удачнейшим продуктом "живого творчества масс" то, что каждый совет будет в одном своём юридическом лице и законодательной, и исполнительной властью. Подразумевалась и судебная: "Сами издаём законы, сами их исполняем и сами проверяем исполнение".
На деле почти сразу вся власть (все её ветви, включая и печать) оказалась у ленинской партии, у большевиков, но образ полноценной, идеальной советской власти владел воображением многих советских людей буквально до последних дней СССР. В Беларуси, как и в России, все четыре власти собраны в одном кулаке. Большинству населения этот кулак только демонстрирует себя, неспокойным же, тем, кто участвует в шествиях, он без колебаний даёт чувствовать свои прикосновения. В противовес этому кулаку и возникают зачатки чего-то вроде советов. Они пока никак себя не называют, они даже, кажется, не вполне сознают себя, тем более – органами революционного самоуправления, но лиха беда начало. Конечно, созревая, они могут взять власть, а могут и не взять. Если не возьмут, будут, как бывало, повторять попытки. Если же возьмут, тогда вразуми их, Господи, тут же её, взятую ими власть, разделить, как того требует демократическое писание. Взяли – и тут же разделили, друзья, тут же – памятуя, что в неразделенности властей – сила (кто же спорит!), но и преступление путинизма и его белорусской разновидности.
Маячит, правда, и совсем уж, наверное, фантастический поворот. Он может начаться не с Беларуси, хотя сегодня на помине она. Тамошние интернет-партизаны предают гласности списки ментов с указанием всех сведений, необходимых для органов правопорядка. Этих органов пока нет, но кто может сказать, что они не появятся по ходу упомянутого "живого творчества масс"? Возникнуть они могут и как самостоятельные образования, и в виде, так сказать, департаментов возмездия в составе советов или как там они будут называться. Таким образом, желанному разделению новых властей будет предшествовать такое их соединение-сплочение, от которого поседеет не одна голова…
Западная политическая мысль давно пребывает в растерянности, наблюдая, чем стали русские, белорусские, украинские суды и вообще всё, что объединяется понятием существующего правопорядка. "Мы прекрасно знаем, что там происходит, но понятия не имеем, как с этим может быть покончено", – признался ещё четверть века назад один из отставных руководителей американского разведсообщества. Сегодня ещё не все думающие люди решаются уверенно предаваться мысли (а то и мечте!), что взяточно-бандитско-воровской период русской, белорусской, да, впрочем, и украинской послесоветской истории может надежно завершиться только полным упразднением, разгромом, бестрепетной люстрацией того уголовного мира, в который превращены государственности этих стран. Тогда под народным катком первыми окажутся они: полиция, гэбуха, сыск и следствие, прокуратура и суды.
Ничего, вообще-то, неслыханного и невиданного не предстоит, хотя, чтобы нарисовать для себя достаточно полную картину того, как может выглядеть решение Русского вопроса №1 (и белорусского, и украинского), требуется не только смелое воображение, но и крепкие нервы. Вот поступают сообщения о белорусских ментах, уже подавших рапорты на увольнение… Предусмотрительности этих людей будут завидовать их товарищи по карательному оружию, слыхом не слыхавшие, например, о первых даже не днях, а часах Февральской, 1917 года, буржуазной, никакой еще не социалистической, без всякого Ленина, Троцкого и Дзержинского, революции, когда подо льдом Невы оказались сотни городовых и приравненных к ним – приравненных тем народом, который они, во исполнение царской воли, держали и не пущали.