Исламская революция и ее стражи: теократия в экстремальных условиях

 ^{Бойцы Корпуса стражей Исламской революции Ирана. Пригород Тегерана. 21 сентября 2008 года}

«Соединенные Штаты приветствуют решительные действия наших европейских и канадских партнеров... Эти меры означают введение дополнительных санкций против финансового, страхового, торгового и энергетического секторов иранской экономики, а также против Корпуса стражей Исламской революции... »
Так , устами главы Госдепартамента Хиллари Клинтон и министра финансов Тимоти Гейтнера, откликнулся на только что принятые решения ЕС и Канады официальный Вашингтон.

«Мы разочарованы подобными решениями. Они подрывают основы нашего диалога и взаимодействия в вопросе об оптимальных путях урегулирования ситуации вокруг иранской ядерной программы».
Это – реакция Москвы, сформулированная на сайте российского МИД. Еще раз подтвердившая: проблема Ирана – проблема международная.

В Москве просто не сознают масштабов иранской угрозы, считает бывший представитель США в ООН Джон Болтон. «Ведь в краткосрочном плане Иран опаснее для России и для российских интересов, чем для США», – убежден дипломат. «Тем не менее, – продолжает он, – Россия негласно помогает Ирану, смягчая действие международных санкций...»

Что же думают на этот счет в Москве? «У меня двойственное отношение к санкциям ЕС, – сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» московский специалист по Ирану Владимир Сажин. – Да, Москва огорчена и уязвлена тем, что сверх достигнутых договоренностей, США, ЕС и Канада вышли за рамки резолюции 19-29... Я назвал бы это недоработкой этих стран – недоработкой с Россией. Москве нанесена обида: вроде бы договорились, и вот, всего через несколько дней, американцы, а спустя еще полтора месяца европейцы и канадцы идут значительно дальше совместно принятых решений. Кремль и российский МИД можно понять…»

Этим дело, однако, не исчерпывается, подчеркивает Сажин: новые санкции беспрецедентны: начиная с 2006 года, объединенная Европа не принимала сколько-нибудь сопоставимых мер, направленных против иранского энергетического сектора. «Более того, – подчеркивает политолог, – ЕС впервые вообще вводит столь жесткие санкции против какой-либо страны. И, может быть, они заставят тегеранских лидеров хотя бы задуматься…»

Выходит, совместно выстраданной резолюции Совбеза ООН недостаточно? «Да, «гуманные» санкции, не затрагивающие жизни народа, это – из области пропаганды, – считает Владимир Сажин. – И привести они могут, увы, к весьма антигуманным последствиям. Все эти булавочные уколы ООН не очень-то воздействуют на иранскую экономику, многими отраслями которой сегодня управляет КСИР (Корпус стражей Исламской революции – АП). Иное дело только что принятые санкции: и решение о сокращении экспорта бензина, и меры против такой перспективной отрасли иранской энергетики, как работы по сжижению природного газа… Конечно, нельзя забывать: проблему – при нынешнем режиме – не решить никакими санкциями. Но может быть, удастся хотя бы как-то подвинуть иранских лидеров к компромиссу, заставить их перестать играть в дипломатические кошки-мышки. То миролюбиво мяукая, то снова выпуская коготочки…»

И все же, как отреагируют тегеранские власти на наращивание санкций? За этим вопросом скрывается другой: что представляет собой тегеранский режим на тридцать первом году его существования?

Вопреки распространенному мнению, утопии нередко воплощаются в жизнь, утверждал в свое время Николай Бердяев. Правда, уточнял философ, воплощались частично, т.е. в урезанной и искаженной форме. И история революций – лучшее тому подтверждение. У иранской революции немало общего с русской, констатирует руководитель сектора Ирана в московском Институте востоковедения Нина Мамедова. То же участие самых разных сил поначалу, и то же отсеивание попутчиков потом. Как же обстоит дело с преемственностью революционного руководства – мнимой и подлинной? «Хаменеи – это ни в коем случае не Хомейни сегодня, – подчеркивает Владимир Сажин, – и его приход к власти иллюстрирует это с полной наглядностью».

Почему же именно Али Хаменеи стал наследником архитектора исламской революции? Тогда, в восемьдесят девятом, ему не было и пятидесяти. Чем объяснить, что богословы, входившие в Совет старейшин (или Совет экспертов – шурае хобреган; в декабре восемьдесят второго Хомейни лично утвердил его состав), отдали предпочтение «молодому аятолле»?

«Научная компетентность для вынесения фетв по различным вопросам мусульманского права, справедливость и набожность для управления исламской нацией, правильное политическое и социальное мировоззрение, распорядительность, смелость, организационные способности и сила, достаточная для управления», – таковы, согласно 109-й статье иранской конституции, качества, необходимые рахбару (верховному лидеру Исламской республики). При этом, уточняется, что если перечисленным требованиям отвечают несколько человек, то предпочесть надлежит того, кто обладает более глубоким «богословским и политическим мировоззрением».

По учености и религиозному авторитету Али Хаменеи занимал среди кандидатов всего четырнадцатое место, рассказывает Владимир Сажин. Но… в условиях острой подковерной борьбы между группировками победу присудили слабейшему. «Это случай Брежнева, случай Садата, – считает политолог, – и вот результат: в отличие от своего предшественника, Али Хаменеи стал восприниматься не как имам, правящий общиной шиитов в отсутствие скрытого имама (с возвращением которого, согласно, шиитским верованиям, на Земле наступит благоденствие – А.П.), а просто как политический деятель. Потому-то, если Хомейни старался быть выше внутренних коллизий и распрей, то его преемнику это оказалось не по силам».

В этих условиях и сложилось оппозиционное «Зеленое движение», констатирует Нина Мамедова, объединившее самых разных деятелей исламской революции. «Это, – продолжает Владимир Сажин, – широкий спектр: есть тут и консерваторы, возглавляемые Рафсанджани, и реформаторы – приверженцы Хатами… Впрочем, и эти направления делятся на множество группировок… Отсутствует, пожалуй, лишь одно: никто – ни Мусави, ни Кяруби, ни Рафсанджани – не выступает против власти духовенства».

Чем же не устраивает всех этих людей нынешнее руководство страны? А точнее – что скрывается за тяжбой по поводу избирательных бюллетеней, заставившей тысячи иранцев выйти на улицу?

«В последние несколько лет власть в Иране перетекает в руки людей с оружием, – констатирует Джон Болтон, – а попросту говоря, – в руки Стражей Исламской революции». «Это был долгий процесс, – уточняет Хасан Шариатмадари, – уже давно они стремились выйти на политическую авансцену и установить власть над всей страной. Они не торопились, и вот, наконец, достигли цели. Иными словами, главное изменение в стране – это утрата власти духовенством и сосредоточение ее в военных структурах».

Что же такое КСИР? «Это госструктура, созданная еще в восьмидесятом году, – рассказывает Владимир Сажин. – И хорошо зарекомендовавшая себя во время ирано-иракской войны. А позднее захватившая весьма важные позиции в госаппарате. И сегодня выполняющая множество функций, в том числе и военных: у КСИР есть и сухопутные войска, и флот, и ВВС. Но одновременно – полицейские и идеологические. Кстати, именно в ведении корпуса находится так называемый басидж (буквальный перевод – «мобилизация») – своеобразное ополчение, которое власти как раз и используют сегодня для борьбы с демонстрациями. Любопытно, что «ополченцев» перебрасывают при необходимости в различные части страны, так, чтобы разгонять приходилось чужих. Да и с идеологической точки зрения все по схеме: народ (а не полиция) сам борется с бунтовщиками…»

Уникальное образование? «Едва ли, – полагает московский востоковед, – с точки зрения своих основных функций, КСИР напоминает СС – партийные войска в третьем рейхе». «Правда, – уточняет Владимир Сажин, у КСИР более обширные функции: сегодня эта организация обладает огромным экономическим влиянием. А уж о политическом и говорить нечего: сам президент страны Махмуд Ахмадинежад – воспитанник и ставленник всесильного Корпуса».

Против власти силовиков, по существу, и выступает иранская интеллигенция. «После десятилетия, когда страна начала переходить на рельсы демократии, конечно, с поправкой на специфику страны, началось наступление не только на политические свободы, но и на бытовые стороны жизни, – продолжат свой рассказ Нина Мамедова. – Все это уже было в первые годы революции. Но тогда, сразу после свержения шаха, это можно было объяснить революционным порывом. Сегодня, когда нет войны, когда в стране регулярно проводились выборы – вдруг снова такое подавление? Такой удар по интеллигенции? А ведь иранские вузы – это большая политическая сила. Значительная часть иранцев – люди с высшим образованием. И о политических свободах мечтают очень многие».

Явью мечта, однако, не становится. «После февраля ожидали нового всплеска (оппозиционного движения – А. П.), – констатирует Мамедова, – но его не произошло. Движение практически подавлено: власть, надо отдать ей должное, сумела с ним справиться. Но почва для недовольства по-прежнему существует…»
У власти, правда, есть и другие заботы. По мнению Хасана Шариатмадари, Хаменеи, стремительно утрачивающий доверие элит, вынужден лавировать между КСИР, военными и гражданской бюрократией…

Какое же воздействие окажут на эту расстановку сил нарастающие международные санкции? Тем более, что, по словам Владимира Сажина, ядерную проблему при нынешнем режиме не решить и с помощью санкций. Притом, что, как напоминает Джон Болтон, питать иллюзии относительно скорой смены режима было бы непростительной наивностью.