Исламская революция вчера и сегодня: имам Хомейни и "Зеленое движение"

..Чем же все-таки объясняется страх, который вызывает Исламская республика – в первую очередь у своих соседей по Персидскому заливу?

«Мы не можем сосуществовать с ядерным Ираном», – цитирует газета Washington Times слова посла ОАЭ в США. В чем тут дело? В  арабско-персидском соперничестве?  В застарелой распре суннитов с оплотом шиизма?  Конечно же, и в том, и в другом, констатирует Владимир Сажин.  «И все же, – продолжает московский востоковед, – не стоит забывать, что шииты составляют не более десяти процентов всего исламского мира. Это – персы, некоторая часть арабов, азербайджанцы. Но… не более».

Не поискать ли параллелей за пределами мусульманского мира?

Один из персонажей «Братьев Карамазовых» приводит слова «не то что сыщика, а в роде управляющего командою политических сыщиков»: «Мы, собственно, всех этих социалистов-анархистов... не очень-то и опасаемся… Но есть из них ... несколько особенных людей: это в Бога верующие и христиане, и в то же время социалисты. Вот этих-то мы больше всех и опасаемся: это страшный народ».

Чего же опасался боец сыскного фронта? На этот вопрос еще в 1906 году ответил Дмитрий Мережковский: «Религиозная революция – предельная и окончательная... ниспровергающая... всякое государство... Это – та малая искра, которая взрывает пороховой погреб, так что не остается камня на камне...»

Оправдались ли опасения Достоевского (и надежды Мережковского)? В буквальном смысле – явно – нет: красноармейская песня далекого двадцатого – «Церкви и тюрьмы сравняем с землей» – немеркнущее тому свидетельство.  Да и полвека спустя соединение революционного взрыва со взрывом религиозным многим казалось анахронизмом.  И, как выяснилось, напрасно.

«Уже на следующий день после победы революции, – вспоминает иранский экономист и политолог Вали Наср, – Хомейни и те, кто составлял его ближний круг, увидели в себе … твердыню, противостоящую культурному империализму Запада и американской гегемонии. Они... разбрасывали семена грядущих революций, создавая «фундаменталистский интернационал» – на манер ленинского Коминтерна.  Клерикалы у власти с самого начала оказывали поддержку фундаменталистам  – в арабском мире,  в Африке, в Южной и Юго-Восточной Азии».

Немаловажная деталь:  в экономической сфере лидеры Исламской республики проявляли порой немалую гибкость. В годы войны с Ираком страна, по словам Владимира Сажина, жила по законам, мало чем отличавшимся от военного коммунизма. Зато, продолжает востоковед,  последующие меры президента Рафсанджани по восстановлению разрушенной экономики явно напоминают НЭП.

Иное дело противостояние Западу и экспорт исламской революции: здесь поступаться принципами не приходилось. И, как констатирует Вали Наср, «Исламская республика... довела искусство конфронтации до высокого совершенства».

Звучит знакомо. И... непривычно.  Ведь речь, не побоимся повтора, идет о системе, в которой главную роль в государственных делах играют священнослужители.  Любопытно, что по мнению Назенин Ансари – редактора газеты «Кейхан» (выходящей в Лондоне на фарси), сходство между СССР и Исламской республикой минимально:  в первом случае идеология режима базировалась на рациональном мышлении, а во втором – на религиозной вере...

По мнению Владимира Сажина, дело обстоит сложнее – и фигура архитектора Исламской республики –  аятоллы Хомейни – убедительное тому подтверждение.  Иранцы признают, рассказывает политолог,  что лидер революции 1979 года велик и как религиозный деятель. И все же,  подчеркивает Сажин, мало кому придет в голову усомниться в том, что политик преобладал в нем над богословом.

Примечательно и другое:  мысль о том, что государственная власть должна перейти в руки духовенства, была по душе далеко не всем иранским священнослужителям. И даже не всем великим аятоллам. В том числе и тем, кто в остальных вопросах был полностью солидарен с Хомейни.

«Мой отец с самого начала революции был против Хомейни, – расказывает Хасан Шариатмадари – сын великого аятоллы Сайетказыма Шариатмадари, – будучи решительным противником вилайет-факиха (власти духовенства – АП), противником диктатуры священнослужителей...»

... Аятолле Шариатмадари пришлось пережить  травлю, шквал политических обвинений, преследования родственников, домашний арест.  Когда он умер, проститься с покойным было дозволено лишь самым близким.  Подчеркнем:  это  – далеко не единственный случай расправы режима со своими противниками из числа духовных лиц.  «И вот, уже в эмиграции, – продолжает  свой рассказ сын аятоллы, – я основал Национальную республиканскую партию Ирана  (National Iranian Republicans), выступающую за отделение религии от государства...»

...Кем же был человек, заложивший основы Исламской республики? «В первую очередь  – выдающимся политиком», – убежден Владимир Сажин. «Не могу согласиться, – уточняет свою мысль московский востоковед,  – с тем, что Сталин  был прагматиком, а в Иране, дескать, преобладали духовные устремления. Чтобы совершить революцию, чтобы удержать власть, надо быть прагматиком до мозга костей. И Хомейни им был – несмотря на свою роль религиозного  лидера».

...Аргументы? «Представьте себе Иран тридцать два года назад, – продолжает политолог, – Иран накануне революции. Кроме шахской семьи, высшего  офицерства, верхушки буржуазии  – все против шаха.  Все против – национальная  буржуазия, крестьяне, часть армии – не говоря уже о религиозных кругах.  Но  – и это наиболее существенно – по совершенно разным причинам».

«Тут были и социал-демократы, – вспоминает Сажин, – и Тудэ (коммунисты), и исламисты, но общей тактики у них не было. Не было общей идеи... Вот тут-то и пришел аятолла Хомейни, создавший для всего этого, так сказать, исламскую оболочку. Устроившую всех, даже коммунистов.  И добился успеха. А потом четко – как гениальный политик – стал просто-напросто устранять попутчиков. И за три года расправился со всеми, кто его поддерживал – оставив только своих. Вам это ничего не напоминает?»

Аналогии, что и говорить, напрашиваются. «Разумеется, – констатирует востоковед, – очевидно, что советский режим основывался на воинствующем атеизме (хотя его лидер и был воспитанником духовной семинарии), а иранский режим  – клерикальный. Но ведь главное в другом: господствует одна, единственная  государственная идеология  – отторгающая даже проблески других идеологий. И в этом смысле и СССР, и нацистская Германия, и Иран – вполне сопоставимы. Правда, есть и примечательное различие: в Советском Союзе и в третьем рейхе существовала однопратийная система, тогда как в сегодняшнем Иране – двести партий».

«Конечно, – оговаривается аналитик, долгие годы изучавший иранскую политическую модель, – все это, строго говоря, не партии  в европейском смысле слова: люди объединяются не вокруг идеологии, а вокруг лидера. Не обязательно формулирующего, но непременно олицетворяющего их устремления.  Да и правящая партия – «Партия Исламской республики» – когда-то существовала. Но потом она как-то ушла в тень, а позднее и вовсе растворилась.  А вот Хомейни все равно остался  символом, объединяющим нацию».

«Обратите внимание, – продолжает Нина Мамедова, возглавляющая сектор Ирана в московском Институте востоковедения, – народ  – вопреки шиитской традиции – назвал Хомейни имамом. Назвал при жизни! Причислив его, таким образом, к сонму непогрешимых. Почему? Вот мнение самих иранцев: он хотел сделать Иран по-настоящему независимым. Получилось? Во всяком случае, об Иране узнали в мире, о нем говорят... И вот что еще немаловажно: да, Хомейни был прагматиком. Но слово «справедливость» не было для него пустым звуком...»

Как бы то ни было, при Хомейни – т.е. в первые десять лет Исламской республики – оппозиции в Иране, по существу, не было. «Правда, – уточняет Владимир Сажин, – тут необходимо сделать оговорку:  противники у Исламской республики, разумеется, были. Взять хотя бы сторонников свергнутого шаха.  Зато внутри режима сохранялось единство».

... Сегодня на улицы иранских городов выходят тысячи людей, чтобы сказать свое «нет» президенту  Ахмадинежаду и его окружению. Их разгоняют, арестовывают, приговаривают к длительным срокам.  И – немаловажная деталь – их  возглавляют люди, известные всей стране. И принадлежащие к ее политической элите.

Чем это объяснить? «Исламская революция 1979 года крайне непопулярна в Иране», – убежден бывший представитель США в ООН Джон Болтон. «Не думаю, – продолжает он, – что ее поддерживает молодежь.  Прибавьте к этому экономические неурядицы. Вдобавок, есть  множество этнических групп, не приемлющих нынешний режим».

Мнение отставного дипломата разделяет сын опального аятоллы. «Сегодняшнее поколение – уже не революционное, – считает Хассан Шариатмадари. – Оно не верит больше в идеи Хомейни, поскольку вестернизировалось  и стремится лишь к нормальной человеческой жизни».

Как же способствовать изменению режима, поднаторевшего в «искусстве конфронтации»? «Поддерживать оппозицию, – убежден Джон Болтон. – Администрация Буша сделала в свое время ошибку, не оказав помощи оппозиционерам.  А им нужна поддержка извне.  Разумеется, нам следует соблюдать осторожность, чтобы  не дать режиму повода объявить их америанскими марионетками. Но, подобно тому, как мы поддерживали «Солидарность» в Польше, помогали борцам сопротивления в самых разных странах, противостояли тоталитарным государствам,  давая их жителям понять, что мир не забыл об их существовании, мы должны проводить такую же политику и по отношению к Ирану».

...Небезынтересно присмотреться к «иранской «Солидарности» – «Зеленому движению».  Чтобы в первых его рядах увидеть прославленных деятелей исламской революции 1979 года: Мусави, Кяруби, Рафсанджани. Ни один из которых, как подчеркивает Владимир Сажин, и не думал выступать против основ Исламской республики и руководящей роли духовенства...

Но, пожалуй, самое поразительное для стороннего наблюдателя – это присутствие в авангарде «Зеленого движения» не кого-нибудь, а внучки самого имама Хомейни.  «Да, – рассказывает Нина Мамедова, – она жена генерального секретаря партии «Машрикят», и она играет заметную роль в движении. А учитывая всеобщее почитание Хомейни – ее участие в  борьбе оппозиции – по-настоящему значимый политический символ. И иранская интеллигенция именно так это и воспринимает.  Для очень многих в Иране это знак:  нынешний курс – это не то, к чему призывал имам Хомейни, более того  – это измена его делу. Немаловажно и другое: по мнению иранской оппозиции, исламская революция – отнюдь  не достояние прошлого. Напротив, она продолжается по сей день...»