Вы здесь
Важно, что нулевые закончились и, значит, их будут судить.
После грузинской Хартии свободы в России опять заговорили о необходимости люстрации.
Одно только мне непонятно: кого именно люстрировать - тех ли, кто служил коммунистам, или тех, кто грабил страну в проклятые девяностые? Кстати, не за горами и суд над гламурно-пустотными нулевыми, и не так уж важно, каким окажется тренд нового десятилетия: национал-реваншистским, либерал-реваншистским или наноинноваторским. Важно, что нулевые закончились, и значит, их будут судить. Как это будет происходить - наглядно показали ситуации с Лужковым и Мироновым, которых немедленно предали все былые соратники. Представляю, как страшно Путину смотреть на все это. Или смешно - не знаю. Мне кажется, при его уровне цинизма смешное и страшное уже неотличимы.
Главное содержание российской истории - сведение счетов с прошлым, поскольку участие народа в делании настоящего и тем более будущего в византийской политической системе минимизировано. Он может выпускать пар - а точней, испускать ветры - в Интернете, но осмысленно проголосовать или затеять кампанию гражданского неповиновения ему не дано, а бунты случаются раз в цикл (то есть в 80-100 лет). Единственное, что дозволяется и даже приветствуется, - пинать мертвых, которые, во-первых, не дадут сдачи, а во-вторых, в условиях непрерывной мягкой деградации почти всегда оказываются лучше живых. Плоха царская власть, но большевистская страшней. Ужасны большевики, но энтропия девяностых хуже. Отвратительны девяностые, но гнойная гладкость и гламурная грозность нулевых постыднее. Период подъема с колен был тошнотворен, но распад и вырождение всего и вся под лозунгом нанотехнологий заставляет хохотать даже тех идеологов, которым по рангу положено воспевать и украшать весь этот бардак. Говорят, что стало можно дышать и что власть смягчилась. По мне, такое смягчение называется размягчением мозга.
Жажда люстрации охватывает наше больное общество всякий раз, когда оно оглядывается на себя и вокруг - и понимает глубину собственного падения. Управление этим обществом, все связи в нем, все его горизонтали и вертикали устроены так, что изменить ничего нельзя - только свести счеты. Напомню, что одна люстрация у нас уже была - в двадцатые и тридцатые, когда все, кто принадлежал не к правящему даже, а к образованному классу, однозначно перешли в разряд "бывших". Это поражение в правах, высылки, запрет сначала на руководящие, а потом и на любые должности - короче, вычеркивание из жизни, обрекание на праздность, беспомощность, неучастие в любых делах страны. Кто-то спасался репетиторством, кто-то перековывался в надежде стать своим, кто-то повторял, как Интеллигент в "Мистерии-буфф": "Я спец, я незаменимый". И действительно годов этак до тридцатых спецы как-то спасались, пока серп не прошелся и по ним… Не думаю, что это повальное истребление интеллигенции помогло стране избавиться от рабства. Не думаю также, что сегодня антикоммунисты избрали мишенью все то же рабство. Скорее, СССР раздражает их напоминанием о том немногом, что в нем было хорошего, и мешает сползанию в окончательную дикость.
Как бы то ни было, доминирующим стремлением, главной надеждой и любимым развлечением наших сограждан остается расправа. Не важно, над кем - над прошлым, над соседом, ночным прохожим, - над всеми, до кого может дотянуться оскопленный, лишенный всех прав и занятий житель позднепутинской России. Фрустрация, люстрация и кастрация - вот три неслучайно рифмующихся слова, определяющих нашу эпоху. Хотя самое повторяющееся нынче слово, конечно, "фронт". Но фронт в действительности проходит между теми, кто жаждет добить всех попавшихся под руку, и теми, кому эта беспрерывная расправа надоела, потому что хочется уже, наконец, сделать что-нибудь некровавое.
Страшно подумать, но ведь если Ходорковскому действительно придется стать нашим Нельсоном Манделой, а Навальному - нашим аятоллой Хомейни, свергающим продажного шаха (прости, Алексей, другой аналогии не подберу), им в первую очередь придется думать о том, как защитить Путина. Иначе любая революция и любая реформа обернутся тут, прежде всего, очередным пароксизмом национального самоуничтожения, сплошной бессмысленной и буйной расправой, в результате которой страна лишится последних мозгов и уж точно последней надежды.
Неприкосновенность ему заранее пообещать, что ли. Потому что хуже нашего прошлого - только наша расправа над ним.