Ходорковский: протест будет расширяться и радикализироваться

Политическая повестка дня на ближайшие 6 лет, сформированная в эклектичных предвыборных статьях Владимира Путина, не вызывает возражений у оппозиции только в одном, но ключевом вопросе: страна остро нуждается в модернизации.

Возможность продолжать развиваться за счет сырьевых доходов практически исчерпана, поскольку и объемы производства основных видов сырья, и себестоимость их производства, и ценовые параметры мирового рынка вряд ли будут заметно улучшаться. А вот стабилизация или даже ухудшение вполне вероятны. Притом что качество жизни россиян заметно отстает от европейского уровня, притом что демографические и связанные с ними пенсионные проблемы явно будут нарастать в рассматриваемый период, притом что состояние инфраструктуры страны (коммунальной, транспортной, социальной служб) ухудшается относительно соседей (или даже в абсолютных показателях), очевидно: времени до начала проявления кризисных явлений в различных сферах немного.

Дальше, за пределами согласия по ключевому вопросу, существует ключевое расхождение, которое более или менее искусно обходил Путин в течение всего предвыборного периода.

Это вопрос о методах, а значит, и направлении модернизации.

Если отстраниться от дымовой завесы создаваемых режимом симулякров государственных и общественных институтов, легко увидеть три принципа, которые Путин полагает аксиомами.

— Демократия — это власть большинства. Меньшинство должно принимать эту власть и подчиняться ей.

— Власть большинства означает право применения мер принуждения, включая физическую силу и репрессии, к меньшинству от имени большинства во всех случаях, когда меньшинство протестует или даже просто активно возражает, а следовательно, отсутствует необходимость договариваться с меньшинством.

— Право выступать от имени большинства на ближайшие 6 лет монопольно принадлежит лично Путину в результате нечестных выборов.

Все остальное является следствием этих принципов, с которыми оппозиция, во всяком случае оппозиция либеральная, согласиться не может.

Современная экономика знаний, где большая часть добавленной стоимости создается творческим меньшинством (не путать с постиндустриальной экономикой), в условиях подобного диктата попросту невозможна.

Фактическая ликвидация федерализма, местного самоуправления, разделения властей (включая независимый суд), реальной политической конкуренции, самовластие коррумпированной бюрократии и силовых структур возвращают страну в индустриально-сырьевую эпоху тридцатых-шестидесятых годов прошлого века.

Массовое производство технически сравнительно несложной или устаревшей продукции, а также сырья силами в основном крупных государственных или окологосударственных предприятий — вот перспектива России на ближайшие годы в сфере «бизнеса».

Международная конкуренция в основном со стороны развивающихся азиатских экономик не позволит достичь на этом пути хорошего результата. Темпы роста будут ниже критических для страны 4–5%.

Качество госуправления не позволит при таких, сравнительно низких для развивающейся экономики темпах роста обеспечить достаточный уровень социального благополучия во многих регионах. Количество локальных точек напряжения будет увеличиваться.

Осознание, что современная экономика и современное общество есть совокупность меньшинств, а современная демократия — способ защиты их интересов, — слишком революционное и ментально неприемлемое изменение парадигмы для политиков, составляющих путинское окружение. Да и для самого Путина.

В такой ситуации попытки применения силы со стороны власти более вероятны, чем искреннее стремление договориться, найти компромисс.

Понимание, что меньшинства способны нанести ущерб неприемлемого масштаба и действием, и словом, и даже бездействием, придет к власти слишком поздно, когда протест радикализуется и вернуть его в переговорное русло будет практически нереально.

Собственно, развитие подобного сценария мы сейчас наблюдаем в Москве. Изменение настроений от декабря до мая — впечатляюще. И хотя власть успокаивает себя тем, что «Москва — это не Россия», весь наш опыт показывает: Москва — та же Россия, только слегка ушедшая вперед. Впрочем, 15–20-миллионный московский, 8–10-миллионный питерский и стремительно пробуждающиеся уральский, сибирский, поволжский регионы — этого вполне достаточно, чтобы ОМОН перестал быть серьезным аргументом, превратившись в «красную тряпку». Протест креативного меньшинства, соединившись с социальным протестом той части общества, которой власть не обеспечит ожидаемых темпов роста благосостояния (в том числе из-за торможения социальных лифтов), не остановить предложениями «обращаться в суд» или административными арестами.

Мысль «договариваться будем, когда покажете силу» предельно опасна.

Граждане, выходя на мирную демонстрацию сотнями тысяч, пытались договориться. Когда им в переговорах отказывают, они оставляют улицу радикалам. Только вот радикалы — это не инопланетяне, а наши соседи, наши близкие люди, это наши дети.

Современные социальные процессы развиваются быстро, бюрократия неадекватна. Барьер, после которого договоренность станет невозможна, перешагивается легко, оппонент становится врагом, вчерашний мирный демонстрант, у которого погиб ребенок, вряд ли будет склонен о чем-то договариваться.

Инженеры, управляющие московским водоканалом, ядерными реакторами, в том числе вокруг и внутри Москвы, гигантскими нефтеперерабатывающими, химическими и биологическими производствами, авиадиспетчеры, водители бензовозов, обычные сотрудники обычных московских НПО и НИИ — они тоже меньшинства, только вот будет ли от этого кому-нибудь легче, если такие меньшинства или даже меньшинства внутри этих меньшинств решат показать силу? Свою настоящую силу…

Сегодня мир слишком хрупок, чтобы власти стоило испытывать терпение общества, его отдельных частей в прямом противостоянии.

Приемлемой альтернативы широкому консенсусу попросту не существует.

Ходорковский: понимание придет к власти слишком поздно