Вы здесь
Спорт как инструмент идеологии и пропаганды
Советский спорт, как и его родина, шел по собственному пути развития. Идея соревнований по принципам fair play была видоизменена и подчинена цели строительства тоталитарного режима, а потом стала инструментом холодной войны. Апогеем был взаимный бойкот Олимпиады в Москве и Лос-Анджелесе. В контексте приближающихся зимних Олимпийских игр в Сочи стоит вспомнить, каким на самом деле был пролетарский спорт в Стране Советов.
Гигиеничные и культурные
Новые хозяева Кремля, получившие власть в результате большевистского переворота, изначально не думали, что спорт может быть им чем-либо полезен. С точки зрения экономической доктрины он отвлекал рабочих от ковавшегося в поте лица светлого будущего. Идеологи видели в спорте буржуазный пережиток, то есть продукт класса бездельников. Но уже на рубеже 20-30-х голов инженеры душ поняли, что спорт может стать инструментом воспитания сталинского человека — homo sovieticus. Разумеется, это должен был быть «спорт красный» и радостный, отличающийся от фальшивого и оплачиваемого спорта капиталистического. Неудивительно, что его сутью стало не соперничество, а участие, вырабатывающее привычку коллективных действий. Так зародился миф любительского спорта, продержавшийся все следующее пятидесятилетие. Его поборники разделились между тем на две школы.
Первая, называемая условно «гигиенической», продвигала массовое физическое воспитание в школах и трудовых коллективах, а ее сторонники устраивали образцовые гимнастические показы. Разумеется, для увеличения производительности в учебе и труде. На самом же деле (что, впрочем, никто не скрывал) массовый спорт был кузницей кадров для Красной Армии и НКВД. В наборе упражнений преобладала легкая атлетика и полувоенные дисциплины, как стрельба и прыжки с парашютом. Благодаря этому после начала войны с Третьим Рейхом из лучших спортсменов была сформирована Отдельная мотострелковая бригада особого назначения, которая, как говорят советские источники, прославилась проведением многочисленных диверсионных акций.
Вторая школа, пролеткультовцы, устраивала псевдоспортивные фестивали, на которых тысячи участников складывали из своих тел фигуры, скандируя имена Ленина и Сталина. Как обобщает достижения этой школы портал Уроки истории, это были пышные зрелища для их участников и одного вождя.
Парадоксально, но видом спорта, который примирил обе эти школы, стал буржуазный пережиток — футбол.
Чемпионат в лагере
Несмотря на все усилия идеологов, оказалось, что трудовой народ в Стране Советов не хотел отказываться ни от игры в футбол, ни, тем более, от роли болельщиков. Возможно, потому, что, как иронизировал знаменитый композитор Дмитрий Шостакович, «стадион в Союзе был единственным местом, где можно кричать не только "За", но и "Против"». Впрочем, это было не вполне так: очередной парадокс заключался в том, что бурное развитие дисциплины пришлось на период, когда «жить стало лучше, жить стало веселей», то есть в период разгула сталинского террора. А он не обошел стороной ни тренеров, ни футбольных звезд, находившихся из-за своей славы под бдительным надзором самого Сталина. Решения о судьбе спортсменов принимались на самом высшем уровне, что отражает стенограмма заседания в Кремле, на котором вождь перевел двух футболистов из Москвы в Баку, а потом предложил утвердить резолюцию, осуждающую нападение «японских милитаристов на братскую Монголию».
Объясняется это просто. 30-е годы прошло века были в Советском союзе десятилетием ускоренной индустриализации, а его героями выступали ударники и передовики, индивидуальный успех которых, как писал историк Михаил Геллер, нес пользу всему коллективу. В такую картину прекрасно вписывались футбольные звезды, герои поп- или скорее масскультуры того времени. Футбол таким образом стал доказательством величия Сталина, а поскольку его приближенные тоже хотели «урвать» частичку культа вождя, этот спорт приобрел влиятельных покровителей. Так в советской истории появился клуб «Динамо», спонсируемый руководством НКВД, а затем КГБ и армейские клубы ЦСКА. Поскольку капиталистические трансферы были невозможны, вооруженные силы добывали игроков, вручая им повестки, а органы безопасности использовали полицейские методы. Известному футболисту того времени Сергею Сальникову обещали освободить арестованного отчима взамен за четыре сезона игры в «Динамо». Хотя игра в цветах команды НКВД не давала никаких гарантий, в чем убедился игрок киевского «Динамо» Константин Щегоцкий, арестованный по обвинению в шпионаже в пользу Польши и Португалии.
Было, однако, и исключение, которым оказался московский «Спартак», созданный благодаря стараниям московской молодежи во главе с капитаном и тренером Николаем Старостиным. С одной стороны, такая история клуба была поводом для бесконечной симпатии болельщиков, принимавших его сторону в матчах с клубами Лаврентия Берии или Василия Сталина. С другой же, инициатива снизу вызывала беспокойство самого вождя. Чтобы развеять его подозрения, в 1936 году клуб устроил для него уникальное в своем роде зрелище — показательный матч на Красной площади. Результат был положительным, но это не уберегло Старостина от ареста в 1942 году: его обвинили в буржуазных тренерских практиках. Как говорят знатоки, истинной причиной ареста была месть Берии за проигранный московским «Динамо» финал советского чемпионата 1939 года (в действительности, в 1939 году состоялась переигровка полуфинального матча Кубка СССР между «Спартаком» и «Динамо» Тбилиси, в котором московская команда одержала повторную победу, — прим.пер.). Как вспоминал о своем заключении сам Старостин, футбольная популярность спасла ему в ГУЛАГе жизнь.
Именно в лагерях прошел и первый футбольный чемпионат Европы. Согласно официальной истории футбола, первый турнир на Кубок европейских наций состоялся во Франции в 1960 году. Однако по материалам общества «Мемориал», первенство континента разыгрывалось уже раньше, в 1955, в сибирском Озерлаге, где содержались политические заключенные из СССР, Центральной и Восточной Европы. После смерти Сталина власти ослабили лагерную дисциплину и позволили устроить спортивные площадки. Тогда зеки решили организовать лагерный чемпионат Европы. Поле было маленьким, поэтому в сборных (России, Польши, Венгрии и Германии) было всего по восемь игроков. Интерес к турниру, который казался глотком свободы, был так велик, что среди игроков пришлось проводить отбор. Победу одержала команда Германии, однако самой главной наградой было решение об освобождении и репатриации, которое вскоре поступило из Москвы. (Несмотря на поиски, которое провело общество «Мемориал», удалось найти только одного участника тех соревнований — венгра.) Это символическое событие открывало путь к тому, чтобы советский спорт вышел из своей долгой изоляции.
Автомат за шахматной доской
В 1962 году президент США Джон Кеннеди заявил, что спорт — это столь же важная сфера соперничества с СССР, что и космос. В 1964 брат президента Роберт Кеннеди, занимавший пост генерального прокурора, добавил: «В период холодной войны спортивные успехи на международной арене приобретают огромное значение». Судя по всему, Кремль осознал потенциал спортивной внешней политики, как своего рода soft power, гораздо раньше. Как писал еженедельник The New Times, Советский Союз умело применял спорт для формирования своих сфер влияния, тем более, что «многие, особенно в третьем мире, видели в достижениях на ледовой арене или в тяжелой атлетике аргументы в пользу коммунистической идеологии и советского образа жизни».
После долгого периода колебаний сборная СССР дебютировала на летней Олимпиаде 1952 года в Хельсинки. Это был не самый удачный турнир, по крайней мере для футболистов. На фоне политической борьбы с «наймитом империализма» Иосипом Броз Тито Сталин, узнав о проигрыше югославам, велел распустить сборную.
Хрущевская оттепель, в свою очередь, принесла поразительные плоды. На следующей Олимпиаде — в Мельбурне СССР впервые обыграл США, завоевав 98 медалей. С того момента соперничество с Вашингтоном стало ведущей политической целью советского спорта. Цена была очень высока. Михаил Прозуменщиков, автор книги «Большой спорт и большая политика», изображает систему многоступенчатых проверок спортсменов. Звезды были должны не только завоевывать титулы и медали, но и соответствовать официальному стереотипу «гармонично развитого и идейного советского спортсмена». Расплачиваться приходилось также управленческим параличом спортивных организаций, поскольку, согласно одному из распоряжений партийного идеолога Михаила Суслова, спортсменов следовало отправлять на соревнования исключительно за победой, в противном случае коллективная вина возлагалась на всех — от атлета и тренера до партийного начальника.
Какое значение придавал Кремль спортивной борьбе за умы, продемонстрировал «братоубийственный» матч за звание чемпиона мира по шахматам, в котором встретились бежавший из СССР Виктор Корчной и «простой советский парень с Урала» Анатолий Карпов. В состав советской команды входили четыре сотрудника КГБ и экстрасенс. Последний много часов подряд смотрел на Корчного, чтобы вывести его из равновесия. В свою очередь, кагэбэшники поили Карпова загадочным «кефиром», после которого тот играл «со скоростью автомата Калашникова». Международные протесты не возымели действия, а ставшего победителем советского спортсмена как национального героя встречал Леонид Брежнев.
Немало проблем доставляли также союзники по восточному блоку. На Олимпиаде в Мельбурне, которая проходила вскоре после будапештского восстания, матч между сборными Венгрии и СССР по водному полу закончился спровоцированной русскими дракой. Публика и западная пресса быстро окрестили эту встречу «кровавой».
В свою очередь, после подавления Пражской весны, каждая шайба, забитая хоккейной командой Чехословакии в ворота сборной СССР, становилась поводом для антисоветских выступлений в оккупированной стране. Советский генерал, командовавший одним чехословацким полком, с возмущением рапортовал, что во время чемпионата мира по хоккею, проходившего в Стокгольме, после каждой забитой советской команде шайбы, чехи и словаки вставали по стойке смирно и пели свой гимн.
Однако спорт не только разделял людей. При генсеке Брежневе, который был страстным любителем хоккея, регулярные встречи сборной с командами Канады, названные суперсессиями, планировалось использовать в добрых целях — как фундамент для советско-американской разрядки 70-х годов. К сожалению, эта политика продержалась недолго. Советское вторжение в Афганистан привело к кульминации политической и спортивной конфронтации: бойкоту крупнейшего в советской истории спортивного мероприятия — летних Олимпийский игр в Москве.
КГБ организует Олимпиаду
Подготовка к Олимпийским играм и их проведение стали квинтэссенцией подхода к спорту, принятого в Стране Советов. Когда летом 1975 года Международный олимпийский комитет сообщил Кремлю о том, что решение принято в его пользу, Леонид Брежнев ничуть не был удивлен: КГБ знал об этом уже полгода. Еще ранее КГБ завербовал нескольких видных олимпийских деятелей, включая влиятельного Хуана Антонио Самаранча, который стал 1980 году президентом МОК. Говорят, что Брежнев колебался: не отказаться ли от Олимпиады. В своем письме Политбюро он высказывал вполне обоснованные опасения по поводу огромной стоимости проведения мероприятия. Однако товарищи из Политбюро во главе с Сусловым категорически возразили на сомнения генсека, нарисовав перед ним картину усиления идеологической экспансии СССР особенно в странах Третьего мира.
Ключевая роль в координации подготовки к Олимпиаде и обеспечении безопасности была возложена на КГБ. В первую очередь речь шла о противодействии усилиям США, которые хотели отобрать игры у СССР. Американцы высылали предложение по поводу альтернативных игр в Афинах, Мельбурне и даже Кот-д’Ивуаре. С другой стороны, разведке не удалось «убедить» западных лидеров не поддерживать американский бойкот Олимпиады. Посредством СМИ и культурных институтов велась кампания по привлечению иностранных туристов, то есть источника валюты. Агенты КГБ подкупили и привезли в Москву несколько экзотических команд, например, Родезию, которой не было на официальной политической карте мира. Усилился контроль над объединениями эмигрантов в государствах, которые вобрала в себя советская империя, чтобы их члены под видом туристов или спортивного персонала не вели антисовесткую пропаганду. В черные невъездные списки попало более трех тысяч человек. Милиция провела чистку в криминальной и сомнительной с точки зрения коммунистической морали среде. 20 задержанных главарей организованных преступных групп были доставлены на встречу с министром внутренних дел Николаем Щелоковым, где тот потребовал от них прекратить мафиозную деятельность на время проведения Игр. По обнародованным ФСБ архивным документам, предложение встретило «полное понимание и поддержку». В городах, где принимали олимпийцев — в Москве, Минске, Киеве и Таллине — прошли специальные облавы на проституток, карманников, гомосексуалистов, попрошаек и бездомных. Из столицы удалили не только нежелательный элемент, но и значительную часть молодежи, отправив ее в летние лагеря. Специальные меры были приняты в столице: из города в результате акции под условным названием «Ночная Москва» было удалено более 20 тысяч человек.
Для контроля над туристами и спортивными делегациями МВД и КГБ укомплектовали своими сотрудниками службы, обеспечивающие порядок на Играх. Агенты работали под прикрытием Олимпийского комитета СССР. Благодаря этому удалось провести несколько превентивных переговоров с делегациями западных стран и предотвратить политические выступления спортсменов. МВД создало для нужд Олимпиады Отряд милиции особого назначении (нынешний ОМОН). В одной столицы игры охраняло 50 тысяч человек. КГБ позаботилось о медиа-облике Олимпиады. Мир получил картины радостного фестиваля «прогрессивных сил» и триумфа «передового советского спорта» в духе лучших образцов пролеткульта, маскирующие отсутствие ведущих западных спортивных держав. Неудивительно, что в неофициальном плебисците иностранных журналистов, обслуживающих Олимпиаду, главным победителем Игр была названа «команда КГБ Юрия Андропова».
Но правда оказалась не столь веселой. Расходы на проведение Олимпиады отразились на советской экономике, ускорив ее кризис в 80-е годы. Игры внесли свой вклад в крах империи. Во время соревнований молодое поколение впервые в жизни встретилось в таком масштабе с западными ровесниками и, прежде всего, с западной материальной культурой. Масса воспоминаний осталось от вкуса Кока-колы, запаха сигарет «Мальборо» или от впервые увиденных джинсов. Все это продемонстрировало социальную пропасть и окончательно обнажило фальшь советской тоталитарной идеологии. Тем не менее спустя четыре года СССР и страны восточного блока (за исключением Югославии и Румынии) бойкотировали Олимпиаду в Лос-Анджелесе.
По теме: