Как Маша Гессен с Путиным встречалась

Накануне мы с подругами изрядно выпили по поводу моего увольнения с поста главного редактора издательского дома «Вокруг света», произошедшего потому, что я отказалась отправлять корреспондентов писать о миссии Путина по спасению стерхов. А утром мне надо было вставать в 6 и лететь по делам в Прагу. И вот я еду в такси, и у меня звонит телефон. Номер не определяется.

 — Мария Александровна? Не вешайте трубку. Сейчас я вас соединю.
 Я не вешаю трубку минуты две — и стремительно зверею.
 — Мария Александровна? — уже другой голос. — Я вас сейчас соединю.

 — С кем вы меня соедините? — окончательно теряю терпение я. — Что это вообще такое? Может, вы представитесь хотя бы?
 — Путин Владимир Владимирович.
 — Ну, здравствуйте.
 — Я слышал, что вас уволили. И что я невольно стал виновником этого события. Я хочу выразить свое сожаление. Вообще все, что я делаю в этой области, не должно иметь никакого отношения к политике. Но для человека в моем положении очень тяжело...

 Он вздохнул. Я думала о том, что сейчас мне надо высказать все, что я думаю о его природоохранной деятельности. Но сначала надо убедиться, что это не розыгрыш. Поэтому я, пожалуй, скажу что-то вроде: «Ну, если вы — тот, за кого себя выдаете...»

 — Поэтому если вы не возражаете, — продолжил мой собеседник, — то я хотел бы встретиться с вами и обсудить это.
 — Я не против, — сказала я, как раз когда такси поравнялось с кладбищем, на котором похоронен Кафка. — Но откуда я знаю, что это не розыгрыш?

 Через неделю я оказалась в кремлевском буфете (двойной эспрессо — 15 р., чай с лимоном — 10 р.). Кажется, это был не розыгрыш. Мне уже точно было пора сформулировать, что я хочу сказать Путину о его природоохранной деятельности. Благо, время на это было: по просьбе пресс-службы я приехала за 45 минут до назначенной встречи, а сам президент опаздывал — как выяснилось, ровно на два часа, что, по его меркам, немного. Я благоразумно взяла с собой книжку: замечательную «Birds of Heaven» Питера Маттисена, о журавлях.

Признаться, до прошлой недели я мало думала о журавлях. В отличие от Путина, я зверушек, кроме своих собственных, никак специально не люблю, а птиц так и вовсе боюсь. Но Маттисен замечательно описывает журавлей — самых крупных из летающих птиц, среди которых стерхи выделяются своей красотой. То есть выбор стерхов сродни выбору амурского тигра, снежного барса, белого медведя: всякий раз, укрощая очередного дикого гиганта, Путин демонстрирует, что он — царь зверей.

 Но сказать я ему хотела другое. Вот как формулирует Маттисен: «Если вы действительно поняли журавля — или листья, или облако, или лягушку — вы поняли все. В условиях усугубляющегося дефицита чистой воды и надвигающейся конкуренции за этот ресурс — а эта конкуренция может стать главным кризисом нового тысячелетия для всех форм жизни на земле — судьба Homo может мало отличаться от судьбы Grus (журавлей. — МГ)». В России, в Республике Коми, по весне текут черные реки, потому что каждый год в них выливается столько нефти, сколько вылилось во время катастрофы в Луизиане в 2010 году. На Байкале — древнейшем и самом глубоком озере мира — продолжает действовать целлюлозный комбинат, причем это обеспечено личным вмешательством Путина, убедившегося, поплавав на мини-субмарине, что Байкал достаточно чист. Так вот, мне хотелось сказать, в таких условиях пытаться спасать стерхов и ирбисов — бесполезно, а делать их спасение главным экологическим приоритетом государства — лицемерие.

 Прежде чем сказать, что он любит зверушек, Путин спросил меня, нравилось ли мне работать главным редактором «Вокруг света», или «вы уже хотели что-то изменить и вы считаете, что статус гонимого журналиста поможет вашей карьере». Мне нравилось. И я довольна своей карьерой.   

 — Тогда можем продолжать разговор, — сказал Путин и продолжил монолог. Сказал, что «историю со стерхами» придумал самолично. Я удивилась: спасением стерхов уже несколько десятилетий занимается один и тот же человек, и зовут его совсем не Путин. Президент пояснил, что раньше в России была программа по переселению стерхов — такая же, как в Америке, — а потом ее перестали финансировать, а потом об этом прослышал Путин и придумал ее опять начать финансировать. И даже купил дельтаплан.
 — Так что, Маша, вы были неправы, — сказал он. — Но и вы были неправы, — теперь он обратился к Сергею Васильеву, владельцу ИД «Вокруг cвета». — Так вот сразу, из пулемета. Но в журнале, — тут он вновь повернулся ко мне, — должна быть дисциплина. Это как в армии: когда начали выбирать командиров, во время Первой мировой войны, сразу проиграли.
 После этого исторического сообщения я получила право высказаться о причинах отказа послать корреспондента к Путину и стерхам:
 — Я солидарна со всем, что вы сказали о важности участия главы государства в природоохранных мероприятиях, — начала я протокольно. — К сожалению, в нашей стране все так устроено, что если речь идет о вашем личном участии, то оно становится главным, а природа должна подстраиваться. Вы, наверное, знаете, что когда вы надевали ошейник с датчиком на тигрицу, то эта тигрица была взята из Хабаровского зоопарка. А когда вы надевали ошейник на белого медведя, этого медведя поймали заранее и держали взаперти, под воздействием сильных седативов несколько дней до вашего приезда.

— Ну, есть передержки, — сказал Путин, как мне показалось, довольно. — И сам ругаюсь за это. Но это же я придумал этих тигров! За нами еще двадцать стран, где обитают тигры, тоже стали этим заниматься. И я придумал леопардов! Да, я знаю, что леопарда поймали заранее. Но главное — привлечь внимание к проблеме. Это как с амфорами. Потом все начали кричать, что амфоры были подложены. Ну конечно, они были подложены! — он засмеялся над идиотами, которые вообще могли подумать, что это не так. — Но я же зачем нырял? Не для того, чтобы жабры раздувать, а чтобы люди знали свою историю. Вот даже вы, наверное, с вашим образованием, не знаете, что там, в этом месте, раньше был каганат, что степные народы приняли иудаизм. А потом все начали писать, что я, как мудак, достал подложенные амфоры. Но кто-то же начал читать! — Путин стал перелистывать лежавший перед ним номер «Вокруг света», который, кстати, об амфорах ничего не писал. Журнал тогда еще не был аффилирован с Русским географическим обществом, попечительский совет которого возглавляет президент страны.

 — Так что, — сказал он, обращаясь ко мне и моему бывшему работодателю, — я предлагаю вам перестать ссориться, вам, Маша, вернуться, если вы, конечно, готовы.
 Васильев сказал, что готов.
 — А мне хотелось бы высказаться по второму пункту вашего выступления, — сказала я.
 Путин с готовностью кивнул.
 — Журнал все-таки не должен быть как армия, — я собиралась в течение минуты вырулить на закон о СМИ, гарантирующий невмешательство владельца в редакционную деятельность.
 Путин посмотрел на меня и лукаво подмигнул:
 — Смотря какая армия.
 — Любая, — сказала я.
 — Так я за это время в этом поднаторел, — неожиданно сообщил Путин, поднимаясь с места. — Это мы с вами как-нибудь в другой раз обсудим. Спасибо. До свидания.

 Наша встреча длилась ровно 20 минут.

 А в «Вокруг cвета» обратно я не пойду. Просто потому, что не могу работать в журнале, где главного редактора назначает Путин.

Маша Гессен