Вы здесь
Заставить или запугать — вот и все методы воздействия
Российские власти упрощают технику общения с подданными. Заставить или запугать — вот и все методы воздействия.
Ошибаются те, кто говорит, что прямое силовое принуждение всегда было у нас главным управленческим приемом. Даже при советской власти это было не так. Тем более — потом. Наоборот, кулачные методы приберегали только для особых случаев.
Любители политических классификаций даже записали Россию в категорию стран с «электоральным авторитаризмом», чтобы подчеркнуть желание руководства как-то считаться если не с требованиями, так хотя бы с инстинктами народа — и в результате регулярно получать от него сравнительно добровольное согласие продлить свою власть на ритуальных, но не совсем поддельных выборах.
Отказ от этого поверхностного благолепия, от фальшивого, но назойливо рекламируемого единства низов с верхами, происходит только сейчас, буквально на глазах. Мне приходилось уже писать о нарастании взаимной нелюбви начальства и широких масс. Но непопулярный режим может довольно долго существовать, даже и не раздавая каждодневных пинков своим подданным. Главное — не злить их по пустякам.
Наш режим, немного поколебавшись этой весной, выбрал другой вариант. Не зная, как стать скромным, он старается выглядеть устрашающим. От подданных ждут уже не любви, не уважения и даже не равнодушного терпения, а только капитуляции.
История активиста Александра Туровского поучительна вовсе не теми деталями, которые стали поводом для очередного раскола в наших интеллектуальных кругах.
«Я тот самый человек, которого избили, согласно рапорту, „приемами боевого самбо“ во время погрома в московском штабе Алексея Навального. От российского правопорядка я получил именно то, чего и ожидал — жестокость и несправедливость. Но никаких иллюзий о том, как живет и чем питается Левиафан, у меня не было… Но вот от Навального никакой помощи я так и не увидел… Да, мне обидно, потому что этот „игнор“ появился после того, как сам Навальный призывал нас „винтиться при каждом удобном случае“, обещая прикрыть… Поэтому я буду продолжать бороться и пытаться изменить ситуацию, но с Навальным мне не по пути…»
Так ли важно, справедливы или нет упреки Туровского, и добровольно ли он это написал? Это ведь не просто фэйсбучный пост. Это коммюнике. Волонтер участвовал в борьбе, исходя из того, что в случае чего его «прикроют». Но его сначала избили, а потом засудили. И он сообщает, что выходит из игры, хотя систему продолжает считать «Левиафаном».
Этот текст, пусть он даже и абсолютно импровизированный, является именно той капитуляцией, которой требует начальство. Зови нас жестокими, зови несправедливыми, да хоть левиафанами обзывай — нет проблем. На любовь не претендуем. Но не вздумай помогать Навальному или кому угодно претендовать на власть, конкурировать с нами. Разрешаем даже «бороться», при условии, что это не создаст политических угроз. А вот если создаст — береги голову.
Очень простой и на какое-то время эффективный ответ на недавние призывы Алексея Навального смело выходить на улицы, потому что, мол, почти никого все равно не арестуют и совсем уж маловероятно, что изобьют. Система всеми своими звеньями старается доказать, что это не так, и пострадают именно многие. Масштабы кампании запугивания всех категорий молодежи, подозреваемых в склонности к уличным акциям, огромны. И то, что это произвело впечатление как минимум на часть активистов, не вызывает сомнений.
Может быть, предполагаемые дебаты Навального со Стрелковым, заранее потрясшие, разумеется, наши впечатлительные интеллектуальные круги, отчасти объясняются поисками хоть какой-то замены уличным выступлениям, которые стали слишком уж рискованными.
Если так, то это мероприятие в близком родстве с бесконечным множеством эстрадных дискуссий на литературно-морально-историко-политические темы, в которых наша интеллигенция находит себе сейчас духовное отдохновение. Некоторые из них занятны и поучительны, но каждый раз слишком уж явственно просматривается желание придумать хоть что-нибудь безопасное, дабы избежать наказания.
А не наказывают только за отвлеченные интеллектуальные игры, не имеющие касательства к той подлинной общественной жизни, которая вокруг. Да и за них уже начали наказывать. Чему примером — театральное дело, раскручиваемое в Москве. Люди калибра Кирилла Серебренникова, полагавшие, что защищены своей известностью и крайней осмотрительностью, потерпят, видимо, только моральный ущерб, хотя и тяжкий. Однако их подчиненным рассчитывать на то, что кара будет символической, видимо, не приходится. Культурное поле твердой рукой очищают от всего, обозначающего хоть какую-то самостоятельность, сколько бы публика ни обижалась.
С научным полем то же самое. Чтобы найти вуз, в котором признали бы министра Мединского доктором исторических наук, пришлось проявить огромную настойчивость. Но дело, наконец, сделано, и победа Мединского близка. Особенность этой истории в том, что министр отстаивал только собственный интерес. Он с самого начала вовсе и не претендовал, чтобы сообщество российских историков-профессионалов окружило почтением его ученые труды. Эта миссия была бы заведомо невыполнимой. Но система — с высочайшей, надо полагать, отмашки — силой отстояла сугубо личные амбиции чиновника, как бы признав их своими собственными, и сделала это, нисколько не боясь оскорбить и разозлить целую профессиональную группу. Даже наоборот, находя в этом своеобразное удовольствие.
Любое сообщество профессионалов, будь они и добрыми лоялистами, должно быть сегодня готово к тому, что его под каким-то предлогом принудят к унизительной капитуляции. Просто чтобы знали свое место.
Режим все меньше сил и средств тратит на то, чтобы убедить подданных в своей для них важности и полезности. Да, старая политика себя исчерпала, а новую придумать не умеем. Совершенно верно, мы в тупике. Но придираться к себе не позволим. Нас шокировало, что нашу власть начали ставить под вопрос. Сидите и не рыпайтесь, а то накажем. А захотим, так и накажем просто так. Кому не нравится — уезжайте.
Временный успех примитивного силового курса объясняется не столько мощью режима, сколько слабостью общества. На тех участках, где люди твердо отстаивают свои интересы, система иногда отступает. Но таких участков очень мало. Престиж системы упал, но сколько-нибудь широкой оппозиционной коалиции, объединившейся вокруг позитивных идей, в стране нет, и в ближайшее время, видимо, не будет.
Именно ее отсутствие является сегодня главной российской бедой, а вовсе не гипотетический авторитаризм Навального, в спор о котором интеллектуалы погрузились с тем большей страстью, что никакого отношения к сегодняшним нашим реалиям он не имеет и поэтому не подлежит начальственному наказанию, сколько бы претендента ни попрекали сходством с Путиным.
Чисто силовой курс, он же — политика де-факто чрезвычайного положения — сравнительно быстро себя исчерпает. Вероятность, что свыше добровольно пожалуют что-то более осмысленное и общественно полезное, невелика. Войти в тупик гораздо легче, чем выйти из него. Проблема в том, что и страна только еще начинает задумываться о том, чем и как заменить изжившую себя систему.