Вы здесь
Доступ к значительной части архивов эпохи Сталина практически закрыт — «секретно»! Рассекречивание документовов советского режима саботируется...
Игорь Курляндский Заявления о благополучном состоянии в области архивной открытости в современной РФ — миф. Факты свидетельствуют совсем о другом. Российские чиновники уверенно взяли на себя функции непрошеных цензоров исторической памяти народа. «Архивная контрреволюция» состоялась и торжествует. Сначала века дело рассекречивания архивных документов находится исключительно в компетенции Междуведомственной комиссии по защите государственной тайны (МВК). Об убогих результатах дают представление публикуемые на сайте Росархива ежегодные бюллетени. Грифы секретности снимаются на несколько сот дел в год — большей частью с малозначительных документов. Объявленные рассекреченными дела доходят до исследователей годами, а бывает, и обратно забираются на секретное хранение. А вот многие значимые для науки и общества дела и документы по итогам таких «рассекречиваний» комиссия до греческих календ оставляет на секретном хранении.
Эксперты комиссии малочисленны; среди них, очевидно, есть люди мракобесных, прокоммунистических взглядов, прямо не заинтересованные в открытии неудобных страниц нашего прошлого. Сама комиссия состоит исключительно из чиновников различных ведомств, мало представляющих себе интересы исторической науки. Ее работа характеризуется крайней медлительностью, издевательски «черепашьими» темпами. Несколько лет (!) рассекречивали протоколы особых папок Политбюро ЦК за 1922—1952 годы, еще несколько лет материалы к ним — при том, что часть всё равно оставили на секретном хранении (в том числе относящуюся к1937—1938 годам). То, что совершила в этой области МВК, иначе, как имитацией важнейшей для общества работы, признать трудно.
Вредной оказалась монополизация процесса рассекречивания именно этой комиссией. В результате от этого дела были полностью отсечены профессиональные историки и даже архивисты тех архивов, где рассекречивание проводится. По признанию руководителя Федерального архивного агентства А.Н. Артизова, федеральные архивы не могут влиять на рассекречивание, а их попытки получить полномочия на открытие документов КПСС даже по таким «безобидным темам, как культура, пропаганда, идеология, просвещение, спорт, не получили соответствующей поддержки».
Не принесло ожидаемого изменения к лучшему и создание Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории. Казалось бы, сама логика ее работы должна привести к массовому открытию архивов. Как можно опровергать фальсификации, держа фигу в кармане? Пока дело свелось к изданию комиссией ряда внушительных сборников, где новые документы использованы в небольшой степени. Недавнее заявление ее председателя С.Е. Нарышкина (одновременно председателя МВК) не добавляет в этом плане оптимизма. Высказавшись в общем плане за необходимость рассекречивания, руководитель призвал «не подрывать» при этом «основы безопасности государства». Очевидно, что под формулу «не подрывать» чиновные охранители могут «подогнать» любые неудобные сюжеты отечественной истории.
Видная часть документов советской эпохи хранится не в государственных, а в ведомственных архивах на «депозитарном», то есть временном, хранении, по окончании которого документы вроде бы должны поступать в государственные архивы. Срок для такого хранения закон определяет 15 лет. Однако несколько находящихся на «особом положении» привилегированных ведомственных архивов (Архив президента РФ (АП РФ), Центральный архив ФСБ, АВПРФ, ЦАМО и другие) присвоили себе право бессрочного хранения значительных комплексов документов советской эпохи.
Так, в АП РФ продолжает бессрочно храниться обширная «историческая часть» архива Политбюро ЦК ВКП(б) за 1919—1952 гг. Подобные ведомственные архивы напоминают «феодальные гнезда», обслуживающие главным образом узкие группы «своих и допущенных». Эти учреждения незаконно и безнравственно монополизируют информацию о прошлом советской эпохи в своих ведомственных интересах. Кого допускать и кого не допускать, какие дела и документы давать или не давать исследователям — начальство этих архивов десятилетиями решает по своим пристрастиям и произволу. Исследователи, не входящие в малочисленные элитные группы приближенных к чиновникам людей, массово получают от этих организаций унизительные отказы с надуманными и казенными формулировками.
Попал несколько лет назад в такую ситуацию и я, получив из ЦА ФСБ невразумительную бумагу, из которой следовало, что такому-то сотруднику ИРИ РАН дозволить заниматься в стенах Лубянки темой отношений чекистов с религией в 1920—1940-е годы …никак нельзя. Сама бумага с отказом оказалась тоже архисекретной. Мне показали ее «с руки», запретив сделать выписку, — видимо, затем, чтобы «жертва» отказа не смогла этот документ опубликовать или обжаловать в суде.
А кто получает отписки-отказы? Не какие-то «люди с улицы» — уважаемые ученые, кандидаты и доктора наук, сотрудники академических институтов и преподаватели вузов. При таком подходе исследователи поневоле чувствуют себя «гражданами второго сорта». В свете таких порядков и объявленные рассекречивания некоторых комплексов документов в указанных архивах на самом деле мало что значат: исследователей все равно к ним почти не допускают. Поэтому цифры формально «открытых» дел, озвучиваемые чиновниками, не должны вводить в заблуждение.
Мне, может быть, грех жаловаться. Ведь я был допущен к работе в святая святых Архива президента РФ. Но как допущен? Мне разрешили ознакомиться только с частью дел описи «Антирелигиозные вопросы». В выдаче примерно трети дел из нее мне было отказано со странной мотивировкой: «Ну а зачем они вам? Там мусульмане, сектанты, буддисты (мое отношение касалось истории религии в целом, не только православия. — И. К.), да и много просто секретных документов в этих делах». Правда, и выданные мне дела тоже содержали в себе секретные документы в закрытых конвертах. В бесспорном праве исследователя провести выявление по своей теме в других описях и фондах архива мне было отказано. Употребление права «своя рука — владыка» обусловлено тем, что функция использования документов вообще не предусмотрена Положением о президентском архиве. Там даже отсутствует читальный зал для работы ученых с документами. Пронос ноутбуков как признаков лишней цивилизации строго запрещен. Так что немногих допущенных «счастливцев» сажают в свободные комнаты сотрудников архива — писать конспекты ручкой, как в советские годы.
Что касается историко-церковных сюжетов, то в АП РФ, например, закрыта переписка Сталина с партийными и чекистскими начальниками по ликвидации униатской церкви на Украине в конце 1940-х. Спрашивается, какой ущерб может быть нанесен при обнародовании подобных «тайн», кроме вероятных судорог оставивших их и в XXI веке на секретном хранении чиновников?! Закрытость «тематических папок» Политбюро ЦК в АП РФ тормозит полноценное изучение истории политических репрессий. В издаваемых серией «Россия. ХХ век» сборниках «Лубянка. Сталин…» опубликована только меньшая часть документов из описей карательных органов; большинство по-прежнему засекречены. И это — вопреки статье 7 Закона о государственной тайне, запрещающей засекречивание сведений о фактах нарушения прав и свобод людей. Попирается и действующий указ Б.Н. Ельцина от 23 июня 1992 года о рассекречивании документов, служивших основанием для массовых репрессий.
То же нарушение закона и морали — в тотальной засекреченности документов по истории коммунистического террора в Центральном архиве ФСБ. Примеры можно почерпнуть из недавнего труда В.Н. Хаустова «Сталин, НКВД и репрессии 1936—1938 г.» Эта книга почти целиком основана на материалах, которые до сих пор являются не доступными исследователям. Немногие из таких секретных документов опубликованы Хаустовым в приложении к книге (в их числе справка Ежова Сталину о репрессиях против «церковников» конца 1937 г.ода. Они определенно показывают, что многие «тайны», охраняемые в ЦА ФСБ применительно к 1930 — 1940-м годам прошлого века, — это главным образом тайны сталинского террора, противоправно скрываемые от науки и общественности.
Многочисленные спецсообщения Ягоды, Ежова, Берии, Меркулова, Абакумова Сталину, переписка управлений и отделов НКВД закрыты, держатся «под спудом». Засекречены послевоенные доклады Абакумова о положении на «церковном фронте» и документация соответствующих «церковных» отделов сталинских спецслужб; подробный конспект доклада Ежова на июньском 1937 года пленуме ЦК; два важнейших циркуляра по борьбе с «церковниками» в годы террора от 27 марта и 12 октября — 5 ноября 1937 года (историкам известна только их краткая аннотация). И т. д.
Получается, что ЦА ФСБ прямо препятствует объективному и всестороннему изучению истории не только сталинского террора, но и отношений церкви и государства с 1920-х по начало 1950-х годов, проходивших в значительной степени по линии спецслужб. Вот так искусственное поддержание лакун в памяти о советском прошлом торпедирует или существенно обедняет изучение многих важных тем отечественной истории. Необходима политическая воля руководства страны по преодолению сопротивления охранителей, чтобы рассекретить все подобные документы, сделать их доступными обществу и науке.
Таких секретных документов в ЦА ФСБ и АП РФ — море. Но никто их до сих пор рассекречивать не собирается, и они составляют ужасающую «государственную тайну». Да, видимо, с «государственной» точки зрения, очень неудобно и нецелесообразно позволить людям знать в деталях и подробностях технику уничтожения и эксплуатации тоталитарным режимом собственного народа, какие механизмы, средства и кадры были при этом задействованы. Также на «секретке» до сих пор находится масса документов, раскрывающих роль Сталина как организатора и руководителя массового террора, роль начальников и вождей помельче. Не нужно, видимо, гражданам знать что-либо лишнее и о перипетиях внешней политики, истории обороны страны, тайных политических терактах и т.д.
Попавшие «по недосмотру» в ЦА ФСБ отдельные «светские» ученые также лишены какого-либо свободного творческого поиска и вынуждены «кушать» то, что им дают. Будучи допущен в ЦА ФСБ, исследователь репрессивной политики советской власти В.Ф. Зима получил «милость» — ему вдруг разрешили ознакомиться с архивно-следственным делом Роберта Эйхе, в прошлом влиятельного партийного вождя, о пытках которого говорил еще Н.С. Хрущев в закрытом докладе на XX съезде КПСС. К недоумению доктора исторических наук, в его распоряжении вместо дела Эйхе оказались только незначительные фрагменты. Подавляющее большинство листов бдительные охранники надежно укрыли от любопытных исследователей в запечатанных конвертах.
Но исследователю еще повезло. Теперь даже и такое куцее ознакомление с делами репрессированных стало для ученых невозможным делом. 2006 год стал важным рубежом, взятым сотрудниками «министерства правды» в их победном наступлении на историческую память. Вышло положение о порядке допуска к материалам прекращенных уголовных и административных дел в отношении лиц, подвергшихся политическим репрессиям. Согласно этому государственному акту, допуск к многочисленным архивно-следственным делам могут получать или сами бывшие репрессированные, или их родственники, или уполномоченные наследниками лица со специальной нотариальной доверенностью.
Отныне участие ученых в изучении следственных дел (богатейшего источника советской эпохи) стало почти невозможно. Попробуй отыщи «наследников» безвестных работников обкома или обычных священников, ликвидированных по очередной разнарядке. А дела нереабилитированных лиц в ЦА ФСБ теперь закрыты наглухо от всех — уже по причине особого изгиба чиновничье-нормотворческого маразма. Но, простите, граждане начальники, как же можно вообще изучать историю сталинского террора, не имея в своем распоряжении следственных дел Ежова, Берии, Абакумова, Фриновского, Меркулова и их подручных?!
Это откровенно реакционное и мракобесное «положение» создало непреодолимое препятствие даже работе церковных историков и Русской православной церкви по изучению жизней новомучеников ХХ века. Для Свято-Тихоновского православного университета сделали пока исключение, а вот на местах картина радикальным образом изменилась.
На научной конференции в Екатеринбурге «Православие в судьбе Урала и России» в апреле этого года приводились факты, как прежде «гостеприимные» архивы местных управлений ФСБ закрыли перед церковными историками свои двери. Ну как же при таких условиях можно изучать историю церковных гонений?! Да никак! При этих новых бредовых условиях В.А. Шенталинский уже не смог бы создать серию своих прекрасных книг о писателях в застенках Лубянки. Он бы просто не смог найти большинства наследников сгинувших в жерновах террора деятелей культуры, чтобы обложить архивных начальников их любимыми бумажками.
Для нынешних чиновников противоправная абсолютизация «личной тайны», с ее 75-летним сроком хранения, стала универсальным методом борьбы с исторической наукой, с учеными и их исследованиями. Хотя уже не раз объяснялось, что права мертвецов на личную тайну сомнительны и что ею могут считаться только интимные отношения и финансовое положение, а не биографические данные лиц, и уж тем более не их преступления и злоупотребления властью. Отказывая под фиктивным предлогом «защиты личной тайны» в выдаче дел по истории репрессий, чиновники тем самым цинично плюют на права жертв, но вместе с тем уважают и защищают права на сокрытие своих преступлений и злодеяний многочисленных палачей и стукачей, солдат и офицеров армии коммунистического террора.
75-летний срок секретности в архивах с начала нового века фактически негласно заменил установленный в действующем Законе об архивном деле 30-летний срок рассекречивания документов. Фетишизация чиновниками «личной тайны» уже нагоняет нешуточный страх на исследователей. Они вынуждены под дамокловым мечом вероятных преследований пускаться на ухищрения. Примером стала недавняя публикация сборника документов по истории репрессий в Алтайском крае. Редакция сплошь заменила ФИО репрессированных первыми буквами их фамилий, так как, по сумасшедшей логике чиновничьего произвола, происходившие над этими людьми, простыми крестьянами, рабочими и служащими, беззакония являются… тайной их личной жизни!!!
А как можно вообще писать историю без людей, без личностей, оставляя «за бортом» как крупных, так и малоизвестных деятелей исторического процесса? Так можно писать не историю Советского Союза и России, а сухие справочники.
В то время, когда идут дискуссии об участии советской стороны в планах геополитического переустройства мира, кажется, почему бы не взять, да и не создать исследователям условия для всестороннего научного изучения внешней политики — хотя бы только ленинско-сталинско-хрущевского периода? Но не этой благородной целью озабочены сотрудники Архива внешней политики РФ. Вы не сами выбираете там интересующие вас дела по описи, как это принято в научном мире. По составленному вами плану-проспекту вам подбирает дела… архивист, который, часто не являясь специалистом по вашей теме, сам решает за вас, что вам следует смотреть, а что — нет.
Неблагополучно положение с рассекречиванием и в государственных архивах. Крупнейшим архивом, хранящим документы истории коммунистической партии, является Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Важные комплексы дел и там до сих пор на секретном хранении. Например, не так давно МВК отказалась рассекречивать материалы особых папок Секретариата ЦК ВКП(б) за 1922 —1952 годы, а также комиссий Политбюро ЦК ВКП(б) (ф. 17, оп. 161, 164). Среди последних интерес для исследователя сталинских репрессий представляют около 500 дел Комиссии по судебным делам, возглавлявшейся М.И. Калининым. Ее материалы позволили бы существенно расширить наши знания по истории террора.
Также велик интерес историков к комиссиям ЦК по обороне, по госбезопасности и др. Но благодаря неизвестным героям охранительного фронта, удовлетворить его невозможно. Многие формально рассекреченные фонды, описи и дела — на самом деле «допущены» к исследователям с обширными пробелами.
Многие годы озабоченность исследователей вызывает засекреченность значительной части архивного фонда Сталина. Из 1703 дел переданного из АП РФ в РГАСПИ личного архива Сталина (ф. 558, оп. 11) — свыше 300 (!) до сих пор закрыты. Запрещена к показу почти вся переписка вождя с карательными органами, ведомствами обороны, иностранных дел и т.д. Закрыто и большинство аналогичных документов в формально рассекреченных делах фонда Молотова.
Любопытно и «рассекречивание» документов Внешнеполитической комиссии ЦК (ф. 17, оп. 137), созданной Сталиным в послевоенные годы. Просмотр описи обнаружил, что значительная часть ее дел так и осталась не доступной исследователям. В основном это материалы, связанные с тайными операциями ЦК по продвижению «мировой революции», направлению на этот фронт кадров и финансов, с методами пропаганды и проч. Нужно ли подтверждение, что сохранение подобных «секретов» не имеет ничего общего с интересами современной России?
Чем можно объяснить, например, оставление на секретном хранении дела с таким названием: «Май 1949 — апрель 1950 гг. Доклады, обзоры, письма МИД СССР, ГлавПУра ВС СССР, ВОКС о политических партиях и группах Китая <…> об отношении к бежавшим помещикам и их собственности, направленной в Китай <…> работе общества китайско-советской дружбы. <…> Информационные материалы о территории, населении, структуре <…> органов власти, национализации земли, сельскохозяйственном производстве, состоянии пропагандистской и культурной работы в Маньчжурии и др. со справками и пометками подотдела Китая, Кореи и Монголии». Напротив названия дела в описи красуется надпись: «Секретно».
Та же безрадостная ситуация и с рассекреченной описью Административного отдела ЦК (ф. 17, оп. 136), ведавшего кадрами карательных, военных, контрольных, финансовых и других учреждений сталинского государства после войны. Надо ли доказывать, что и в этом случае общество имеет право знать не дозированную кем-то свыше, а полную правду? Богатейший фонд газеты «Правда» (ф. 364) формально открыт, но недоступен, потому что до сих пор… не разобран. В РГАСПИ работают замечательные профессионалы-архивисты, но они не в силах изменить ситуацию. Чтобы улучшить положение с доступностью архивов, мало только одного рассекречивания, необходимо также укрепить архивы кадрами и финансами, сделать профессию архивиста по-настоящему престижной и высокооплачиваемой.
«Свято место пусто не бывает». Искусственное торможение чиновничьими препонами исследований истории советской эпохи, насильственное сужение ее источниковой базы создает широкое поле для исторической мифологии и псевдоисторической публицистики. Продолжающаяся противоправная закрытость большинства архивов советской эпохи — тормоз в культурном и духовном развитии общества, вредоносное распыление его исторической памяти.
Нельзя воспитывать новые поколения на полуправде. Надо видеть в них сознательных граждан, а не слабоумных, которых лучше не пугать страшными и неприятными историями. Сама линия на культивирование позитивного образа советской истории в ущерб его объективному изучению, со всеми его плюсами и минусами, достижениями, преступлениями и трагедиями, — в корне ошибочна, она ведет к растлению общества ложью, выращиванию аморальных циников, руководимых принципом «цель оправдывает средства».
Карфаген архивной секретности должен быть разрушен.