Русский хаос

"Вместе с интеграцией Европы и установлением глобальных взаимосвязей национальные стереотипы стали в значительной мере неактуальными. Однако сегодня, при поддержке популистских движений, происходит возвращение к давним представлениям о ценностях", - пишет на страницах немецкого издания Süddeutsche Zeitung Феликс Филипп Ингольд, экс-преподаватель социальной и культурной истории России в Университете Санкт-Галлена в Швейцарии.

"Понять это можно на примере российских дебатов, которые велись в XIX веке в царской России порой с полемическим, порой с миссионерским рвением. "Западники" и "славянофилы" яростно спорили об историческом предназначении России, сегодня снова оживленно обсуждаемом вопросе о том, должна ли страна исполнять это предназначение, следуя своим особым национальным путем, или же, наоборот, идти путем сближения, если не сказать даже присоединения к Европе".

"В 1852 году консервативный публицист Иван Киреевский привел в своей статье целый ряд противоположностей, чтобы показать решительную несовместимость как русского и европейского духовного мира, так и институтов (государства, экономики, церкви) и народного характера. Киреевский отмечал здесь (в России) интуитивное стремление к целостности, там (на Западе) - преобладание управляемого рассудком интереса к абстракции и анализу; здесь - монастыри и церковные семинарии, предназначенные для получения "высшего" знания, там - светские университеты и академии; здесь - верховенство "внутренней справедливости", там - господство закона для соблюдения внешнего, формального права; здесь - духовное объединение народа, там - разобщенность и конкуренцию; здесь - "естественное" историческое становление, там - революции и войны в интересах "прогресса; здесь - смирение, братство, спокойствие, там - гордость, амбиции, соперничество".

"Другими словами, крайне непримиримые черты, которые, по мнению Киреевского и его современников-единомышленников, не оставляют России другого выбора, кроме как идти своим особым путем, пока не станет явной его пригодность в качестве общего курса для всего человечества", - пишет Ингольд.

"Нам, русским, надо совершенно сорваться с европейских рельсов и, выбрав совсем новый путь, - стать, наконец, во главе умственной и социальной жизни человечества", - писал поколение спустя писатель и философ Константин Леонтьев.

"Это изречение сегодня охотно цитируется близкими к Кремлю политологами и идеологами, а российское антиевропейское мышление XIX века - в том числе именно в тех аспектах, где оно приобретает империалистические черты - стало основополагающим для сегодняшней московской дипломатии. (...) Согласно этому мышлению, Украина и Белоруссия "естественным", то есть "органическим" образом тоже входят в "Великую Россию", которая сегодня охотно демонстрирует свой статус мировой державы в роли "евроазиатского" многонационального государства", - отмечает автор статьи.

"Бесконечно широкой территории России соответствует пресловутая широта российского "характера" или легендарной российской "души", - продолжает Ингольд. - Федор Достоевский (...) показал эту "широту" как качество, которое превращает российское национальное и русское православное самосознание в "универсальное" мировоззрение. (...) "Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите", - сказал Достоевский в 1880 году в своей речи о Пушкине, которая считается его политическим завещанием".

"Влиятельные философы, состоящие на службе у президента Владимира Путина, как и его главные дипломаты отстаивают это противоречивое притязание на "всечеловечность"(...)", - полагает автор статьи.

При этом "так же, как территория российского государства, которая сегодня все еще является крупнейшей в мире и охватывает множество разных, "чуждых" друг другу народов, языков, религий и культурных традиций, широкий русский характер отличается скорее расхождениями и противоречиями, чем однородностью, о которой то и дело твердят. (...) По мнению Николая Бердяева, русское самосознание в равной степени несет отпечаток таких противоположных свойств, как деспотизм и анархизм, рабство и бунт, враждебность и доброта, индивидуализм и коллективизм, национализм и универсализм, христианское искание Бога и воинствующее безбожие. " У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы, - писал он. - (...) Он не знал меры и легко впадал в крайности".

Но и такая фундаментальная поправка к клише о гармоничной народной душе не меняет представления о ее "всечеловечности", пишет Ингольд. "Русский, будучи противоречивым характером крайностей, мог бы быть оптимально подходящим для того, чтобы в силу своего "всепонимания" поглотить многие такие разные народности и нации, "братским" или же насильственным путем".

Это вовсе не значит, что "беспокойный русский антигерой не будет преследовать своей отдаленной цели по созданию глобально русифицированного мира". "Во всяком случае президент Путин не скрывает такой цели. В этом не дает сомневаться ни его экспансионистская, глобально развернутая внешняя, точнее силовая политика, ни его сегодняшние попытки обновить конституцию, благодаря которым не в последнюю очередь должна быть повышена значимость и масштаб внешних политических связей. В этом стремлении к экспансии участвует, если не сказать, что во многом продвигает его, кремлевский идеолог Александр Дугин, который видит в Путине протагониста глобального "археомодерна", - говорится в статье.

"Для Дугина и его единомышленников будущий "дизайн" русского самосознания кардинально противоположен впавшему в кризис западному "бытию". По их мнению, неизрасходованная архаичная сила "русскости" превзойдет западный "порядок" первобытным, в высшей степени продуктивным и соответствующим образом увлекающим "хаосом". Этот хаос, таков их посыл, уже сегодня неудержимо распространяется по всему миру. Это отчетливо видно на Украине, в Сирии и с недавних пор в Ливии", - резюмирует Ингольд.