Милости не просим

Теперь уже ясно как божий день: со вступлением в силу второго приговора Михаил Ходорковский и Платон Лебедев превращаются в вечных узников режима, а Краснокаменск обретает трагическую славу Шлиссельбурга, Алексеевского равелина и Нерчинской каторги. Это факт, требующий осознания. Обличительная риторика, проклятия в адрес немилосердной власти, конечно, облегчают душу, но совладать с этим фактом не в силах.

В чем в чем, а в статусных заключенных у России недостатка не было никогда. По личности тех, кого режим томил в узилище, можно судить о сущности режима. Царь Алексей Михайлович заточил в земляную тюрьму Пустозерска апостола веры старого обряда, религиозного публициста библейского масштаба протопопа Аввакума. Елизавета Петровна заключила в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости, разлучив с родителями, свергнутого ею малолетнего императора Иоанна Антоновича, вся вина которого состояла в законном праве на престол; самое имя этой русской Железной маски оказалось под запретом; из российской истории было вычеркнуто целое царствование. Екатерина II опозорила себя перед историей бессудным приговором Николаю Новикову и неправосудным - Александру Радищеву. Николай отправил на каторгу декабристов и Достоевского. При Александре II был осужден по сфабрикованному делу Николай Чернышевский; царь-освободитель счел возможным лишь вдвое скостить ему срок каторги – с 14 до 7 лет.

Враг царя мог уповать лишь на новое царствование. Но упование оправдывалось далеко не всегда.

Зачастую месть самодержца распространялась и на детей осужденных. Когда маркиз де Кюстин рассказал в своей книге об участи родившихся в Сибири детей Сергея и Екатерины Трубецких, просвещенная Европа была так потрясена, что поначалу не поверила ему; между тем маркиз нисколько не сгустил краски.

Сложно понять, на чем были основаны надежды на оправдательный приговор по второму делу. Видимо, Медведеву и Путину вполне удался испытанный трюк - игра в доброго и злого следователя. Некоторые даже писали открытые письма президенту, коллективные и персональные. Этим занимались и отставные западные политики, и вожаки российской оппозиции, и писатели.

Читать писательское челобитье мне было особенно неловко. Но еще более удручила меня подпись Бориса Стругацкого. Даже не верится, что это он когда-то с пророческой точностью описал в романе "Гадкие лебеди" общество управляемой демократии со всеми его атрибутами, включая самодурство первого лица, разложение сервильной "творческой интеллигенции", хунвейбинские молодежки и рептильную журналистику:

Лицо господина президента, тоже не лишенное мужественности и элементов прямоугольности, к концу исторической встречи напоминало, прямо скажем, между нами, кабанье рыло. Господин президент изволили взвинтить себя до последней степени, из клыкастой пасти летели брызги, и я достал платок и демонстративно вытер себе щеку, и это был, наверное, самый смелый поступок в моей жизни, если не считать того случая, когда я дрался с тремя танками сразу... В газетах об этом не писали. В газетах честно и мужественно, с суровой прямотой сообщили, что "беллетрист В. Банев искренне поблагодарил господина президента за все замечания и разъяснения, сделанные в ходе беседы".

Я вполне понимаю, что ради свободы другого человека можно и унизиться перед властью. Но на что рассчитывали авторы подобных обращений? Публичное обращение требует публичного ответа. Публично президент мог им лишь ответить, что суд у нас независимый – лицемерный, но единственно возможный в такой ситуации ответ. Такие вопросы решаются в закрытом порядке. Лев Толстой писал Александру III, заклиная его Христовым именем помиловать народовольцев, убивших его отца, но это было личное, приватное письмо, содержание которого осталось неизвестным. Текст, обычно выдаваемый за текст отправленного письма, - на самом деле черновик, имеющий мало общего с окончательной редакцией.

Хрупкая и неземная Белла Ахмадулина ходила в КГБ просить за своих товарищей, но не делала из этого шоу.

На судьбе поверженного олигарха пиарились слишком многие. Судилище над ним превратилось в предлог, повод – для самовыражения или реализации политической повестки дня. Однажды главный адвокат МБХ Юрий Шмидт сказал удивительную вещь: ...он понимает, что он в значительной степени уже не человек, а символ. И он понимает, что огромное количество людей так или иначе смотрит на него, и многие смотрят с надеждой, многие смотрят с восхищением. Но каждый его шаг и каждый его поступок, безусловно, имеют очень большой отклик в обществе. И я бы даже сказал, не только в российском, а во всемирном масштабе.

Не человек, а символ! Его усердно убеждали в этом, и вот он наконец осознал себя символом. Но Ходорковский – не символ, а живой человек. Сын, муж, отец. Правосудие - не арена политической борьбы, не публицистика. Цель защиты должна состоять в том, чтобы добиться оправдания и освобождения клиента. Любыми законными средствами.

Сравнительно недавно я говорил о втором деле "ЮКОСа" с известным адвокатом, ныне политэмигрантом Борисом Кузнецовым. Он дал наивысшую оценку тактике защиты. Но ведь дело проиграно, говорил я, разве адвокат не должен подсказывать клиенту наиболее выгодную позицию, искать компромисс, как ищут его и находят американские адвокаты, заключая сделку с обвинением даже после суда? Ведь Сутягина никто не винит в том, что он подписал такую сделку. "Адвокаты связаны позицией с подсудимыми, - ответил Кузнецов. - Если Ходорковский говорит: "Я невиновен, и я себя виновным не признаю никогда", то не может ни один адвокат, даже намеком, попросить у суда смягчения наказания... Это его выбор".

Какой-то замкнутый круг.

Для Запада Ходорковский давно уже стал статусным узником, каким был когда-то Нельсон Мандела, была до недавних пор Аун Сан Су Чжи, каким остается Лю Сяобо. Он так же, как и они, пишет из глубины сибирских руд и публикует статьи в западной прессе, дает интервью западным журналистам, у него сносные условия в заключении. Возможно, скоро к нему начнут пускать лояльных западных визитеров. За таких заключенных Западу не стыдно.

Однако, осудив МБХ во второй раз, режим пересек незаметную грань – он бесповоротно подорвал собственную легитимность. Власть, творящая беззаконие, не может считаться законной. Она делает вид, что ей и горя мало, и, может быть, права – Западом нынче правит поколение беспринципных политических пигмеев. Тем временем зона квазилегитимных государств неуклонно расширяется. Коллега Шушарин справедливо пишет о "неототалитарном политическом пространстве, которое формируют элиты России, Украины и Белоруссии", но разве только они? В этом интернационале и государства Центральной Азии, и Венесуэла со своими союзниками по "боливарианской революции". А с недавних пор к этому сообществу примыкает и Венгрия, к которой с 1 января перешло председательство в Европейском Союзе – происходящее там Washington Post назвала недавно "путинизацией" и предложила правительству США бойкотировать саммит ЕС в Будапеште. Так что международная изоляция России пока не грозит.

Всем нам пока бросить бессмысленные кричалки и трезво оценить ситуацию.

Владимир Абаринов