Спустя 30 лет после переворота в Москве демократия переживает кризис самооценки

Вспоминая о перевороте 19 августа 1991 года и о том, как спустя пять месяцев СССР прекратил свое существование, обозреватель The Guardian Рафаэль Бер отмечает, что "никто на Западе этого не ожидал, но шок от непредсказуемого события уступил место убеждению, что оно было неизбежно. Распад сверхдержавы, построенной для исполнения марксистского пророчества, должен был послужить предупреждением против всех претензий на знание правил истории и определение ее предназначения. Но нет. В западной политике укоренилась модная идея о том, что либеральная демократия является идеологическим конечным пунктом".

"В "Свете, обманувшем надежды", лучшей из когда-либо написанных книг о неудавшейся трансплантации западного либерализма на востоке, Иван Крастев и Стивен Холмс проводят различие между диктатурой коммунистической партии и СССР как родиной. Большинство россиян презирали первое. Распад последней навлек на них хаос, нищету и горе, - говорится в статье. - Из-за смешения этих двух понятий сторонним наблюдателям было трудно осознать силу советской ностальгии, которая была самым эффективным инструментом Владимира Путина для дискредитации демократии и консолидации власти.

Это также делает бессмысленным классификацию нынешнего режима России с идеологической точки зрения, унаследованной от другой эпохи. Путинизм не одержим расовой чистотой в типично фашистском стиле. И это не классовая прозелитская доктрина, как ленинизм. Он не является последовательным соперником демократии, за исключением той степени, в которой он считает себя более реалистичным в отношении борьбы за власть, к которой при циничном анализе может быть сведена вся политика".

"Единственная доктринальная инфекция из постсоветской России - это едкий антиидеализм - нигилистическое, троллинговое государственное управление, которое рассматривает аргументы о всеобщих правах и моральном превосходстве демократических систем как прискорбно наивные или до неприличия лицемерные. Этот пункт легко подкрепить ссылками на сомнительные режимы, поддерживаемые Пентагоном, коррупционные скандалы и высокомерные военные вмешательства Вашингтона", - пишет автор, добавляя, что "во многих европейских странах умеренным консерваторам и социал-демократам бросают вызов или их даже вытесняют ксенофобы и националисты, которые подражают методам Путина и вторят его анализу, согласно которому ЕС разрушил себя массовой иммиграцией и деградировавшим социальным либерализмом".

Сегодня, когда талибы отвоевывают Кабул через 20 лет после изгнания оттуда, трудно привести аргументы в пользу западной силы, считает Бер.  "Это не прогноз упадка Америки. История никогда не бывает столь аккуратно симметричной. Советской системе не было предначертано рухнуть так, как это произошло, не был этот развал и очевидно предотвратим. Некоторые российские аналитики смотрят на непреходящую мощь коммунистической партии Китая как на модель того, что могло бы быть, если бы в 1991 году московские сторонники жесткой линии взяли верх. Оставив в стороне этику того, что это повлекло бы за собой (резня на Красной площади, равная резне на площади Тяньаньмэнь), альтернативные сценарии слишком сложны, и Китай слишком сильно отличается от России, чтобы знать, могло ли это сработать".

"Это правда, что Запад переусердствовал и дискредитировал себя в различных военных предприятиях после холодной войны, пытаясь экспортировать систему правления в негостеприимный климат. Верно также и то, что эти ошибки не ослабили аппетита к свободе и процветанию - историческим дивидендам демократии - среди людей, которые в действительности живут в противоположных условиях. Даже Путин боится, что этот аппетит однажды превзойдет его способность сдерживать его с помощью пропаганды, страха и подкупа", - утверждает автор публикации.

"Размышляя о перспективах афганских беженцев или белорусских диссидентов, трудно не почувствовать страшное моральное опустошение; ужас от возвращения к прошлому, приправленный гневом и горем по потерянным десятилетиям, которые начались с необдуманного парада победы Запада в холодной войне, - отмечает обозреватель. - Эти вопросы могут не быть в центре внимания многих британских избирателей, но они являются частью недуга, от которого страдает наша политика. (...) Это кризис демократической самооценки, который становится самореализующимся. Без уверенности в том, что наша система заслуживает почитания, мы становимся более уязвимыми для едких заявлений о том, что это подделка. Эта точка зрения соблазнительна, потому что кажется, что она объясняет всевозможные разочарования, и парализует, потому что препятствует творческому размышлению о реформе и препятствует вовлечению. Это тоже неправильно. Наши разочарования относительны и поправимы по сравнению с тяжелым положением тех, кто не может позволить себе роскошь принимать демократию как должное".