Вы здесь
«Я счастлива, что мне удалось это сделать максимально эффектно и зрелищно»
Сотрудница программы «Время» на Первом канале Марина Овсянникова 14 марта в прямом эфире встала за спиной ведущей Екатерины Андреевой с антивоенным плакатом. После эфира Овсянникову задержали; ее судили по административной статье об участии в несогласованной акции и обязали выплатить государству 30 тысяч рублей. Теперь в отношении уже бывшего редактора «Времени» проводится доследственная проверка. Специальный корреспондент «Медузы» Светлана Рейтер поговорила с Овсянниковой о том, как она пришла на Первый канал в нулевых — и как покинула его из-за войны в 2022-м.
— Вы прочли интервью [главного художника Первого канала, уволившегося из-за войны] Дмитрия Ликина и написали мне:
Господи, какой порядочный и смелый человек. Восхищаюсь его поступком. Он был в топ-менеджменте Первого канала. Наверное, получал очень хорошие деньги за свою работу. Он прав, каждая человеческая жизнь бесценна. Во всем мире понимают это. И только в России жизни ее граждан ничего не стоят. Пустой звук, разменная монета для нашего деспотичного государства. Как в Левиафане, государство пожирает своих граждан. И эти мальчишки, которых сейчас Путин отправляет на войну, — просто разменная монета в руках жесточайшего диктатора современности. Человеческая жизнь, самый большой дар. И она невероятно коротка, чтобы тратить ее на распри и конфликты.
И сказали, что это можно использовать в качестве вашего комментария. Много ли слов поддержки вы сами получили от бывших коллег с Первого канала?
— С Первого канала — от одного человека. Мне пишут друзья, коллеги, знакомые буквально со всех концов света, но с Первого канала написал всего один человек. На сам канал меня больше не пускают, а когда я [после суда] поехала забирать свою машину с парковки телецентра, — для чего моим адвокатам пришлось написать целую кипу бумаг, — то обнаружила, что спущены все колеса моей машины. Думаю, это была такая мелкая месть со стороны правоохранительных органов.
— Вы сегодня [19 марта] впервые включили компьютер и зашли в свои соцсети. Что было дальше?
— Я решила почитать свой фейсбук и увидела, что взломали и его, и инстаграм. Аккаунтов в других социальных сетях у меня нет — я знаю, что от моего имени заводили каналы в телеграме и писали сообщения в твиттере, но эти сообщения пишу не я.
— Вы всегда хотели работать на Первом канале?
— Ой, что вы, это была моя мечта! Более масштабной цели в моей жизни не было. Это был 2003 год, Первый канал был не таким, как сейчас. Как говорила [телеведущая] Катя Андреева, наши корреспонденты были самыми лучшими, самыми правдивыми, они работали во всех точках мира и доносили до вас самую лучшую и проверенную информацию. Я работала в бригаде с Жанной Агалаковой, она была моим кумиром, и я восторгалась тем, как она изящно складывает слова в очень хлесткие предложения. Она была моим учителем.
И вообще, после регионального телевидения ГТРК «Кубань» — такого, понимаете, провинциального — я попала в сообщество суперпрофессионалов и была очень этому рада.
— Вы действительно учились вместе с Маргаритой Симоньян?
— Она училась на курс младше, мы с ней никогда не были знакомы лично, но Краснодар город маленький, я была ведущей на ГТРК «Кубань», известной личностью, да и Симоньян по репортажам знала. Когда она стала собственным корреспондентом ВГТРК и пыталась перегнать свои сюжеты из нашей аппаратной, ей ставили палки в колеса — она закатывала скандал, [директору ГТРК «Кубань» Владимиру] Рунову звонил из Москвы, кажется, [гендиректор ВГТРК Олег] Добродеев и требовал, чтобы Симоньян в ее профессиональной деятельности не препятствовали. В общем, она умела добиться своего.
— Был ли в ее сюжетах хотя бы какой-то намек на пропаганду, которая сейчас есть на RT и том же Первом канале?
— Да нет, конечно. Тогда было другое телевидение, другой информационный посыл. Я помню, как, уже переехав в Москву, смотрела героические репортажи Симоньян из Беслана. Я ей восторгалась, она хорошо работала, была поистине смелым и героическим журналистом — а со временем произошла трансформация, и из светлой провинциальной девочки она превратилась в такое пропагандистское чудовище.
— Почему вы в него не превратились?
— Наверное, у меня были другие моральные ориентиры. Потом, после той публичности, которая была у меня в Краснодаре (а мы с Симоньян [позднее] немного поменялись местами, потому что в Краснодаре я была звездой, меня знали все, а она только начинала), я в Москве не хотела строить карьеру. Спокойно работала на Первом канале, вышла замуж, у меня родился первый ребенок. Я тратила время на семью и своих детей, не ездила в командировки, не лезла никуда — а раньше я ездила и в Чечню, и в Абхазию. Но с ребенком у меня изменились приоритеты, я занималась семьей, карьеру делал муж (Игорь Овсянников, сейчас — режиссер испанской редакции RT, — прим. «Медузы»).
— Мне говорили, что ваш муж, сам в прошлом сотрудник Первого канала, привел вас туда работать.
— Нет, это абсолютно не так. Мы познакомились, когда я пришла работать в бригаду Жанны Агалаковой. Я была редактором, муж — ассистентом режиссера. А на сам канал меня взяли, когда началась война в Ираке, и срочно потребовались люди для отсмотра новостей на [телеканалах] CNN и Al Jazeera — чисто техническая работа на договоре. Потом я долго стажировалась, попала в бригаду к Агалаковой и познакомилась со своим мужем исключительно там.
— И каким тогда был ваш муж?
— Замечательный человек, из очень интеллигентной московской семьи. Его мама работала на телевидении выпускающим редактором, пережила штурм Останкино, прячась под столом. В общем, замечательная семья — а потом наши с мужем пути разошлись, отношения себя изжили.
— Вы в интервью «Новой газете» говорили, что работали на Первом канале еще и потому, что это позволяло вам соблюдать work-life balance. Как это сочеталось с вашими моральными убеждениями?
— В последние годы я испытывала самый настоящий когнитивный диссонанс, потому что мои убеждения расходились с работой. Но меня устраивал график, я много времени отдавала семье, сосредоточилась на спорте и путешествиях…
— И это позволяло вам держать свои убеждения, скажем так, в подавленном состоянии?
— В подавленном, да. С другой стороны — оно как-то зрело, кипело и достигло точки бифуркации в момент начала войны на Украине. Это выносить было невозможно: шок, ужас, я не могла ни спать, ни есть, просто оцепенела. Я не верила в то, что это в принципе может случиться… Конечно, [агентство] Reuters присылало картинки, было видно, что на границе стягивают войска. Но я, как и все, думала, что это очередное бряцание оружием для получения каких-то преференций, очередной торг между Россией и НАТО.
Даже когда признали ДНР и ЛНР, и уже двинулись танки, я думала, что они остановятся в границах областей. А вот когда пошли на Киев и начали бомбить Харьков, эта картина мира перестала укладываться в моей голове.
— Вы несколько раз говорили, что не хотите уезжать из России. Где будете искать новую работу? Вот вы приходите на собеседование и вам тут же говорят: «О, это же девушка с плакатом, ее брать нельзя». Как вы будете жить?
— Нормально я буду жить. У меня классные собаки, чемпионки России. Буду выращивать щенков и продавать их за рубеж. Сейчас я продам свою машину, пересяду на маленькую малолитражку, ограничу себя во всех тратах, и мне будет нормально. В любом случае, мне будет лучше, чем беженцам с Украины, которые все потеряли.
— В интервью «Новой газете» вы говорили, что вам было страшно входить в студию с плакатом, после акции вас почти сутки допрашивали. Вы хоть раз пожалели о том, что сделали?
— Нет, ни одной минуты. Я счастлива, что мне удалось это сделать максимально эффектно и зрелищно. Нас же презирают во всем мире. Я говорила со своим коллегой, британским журналистом — он рассказывал, что в Лондоне на каждом балконе вывешен украинский флаг, а русских начали ненавидеть. Они не могут понять, что это война Путина, а не россиян — и я попыталась показать, что многие русские против войны. Поэтому на моем плакате фразы были написаны на русском и английском языках — для российской и международной аудиторий.
— Вы получили штраф за пост в фейсбуке, сейчас по вам идет доследственная проверка. Представьте такую ситуацию: вам говорят, что проверку остановят, если вы публично, на камеры, раскаетесь в своем поступке. А если вы этого, например, не сделаете, вас лишат материнских прав и отберут детей.
— А зачем им это делать? Разве я плохая мать?
— Я уверена, что вы отличная мать.
— Не отберут. На крайний случай — у них есть отец. И я просто надеюсь, что до этого не дойдет.