«Раша, гудбай»

Андрей Данилко, народный артист Украины, получил известность благодаря созданному им образу Верки Сердючки. После начала войны в Украине он отказался эвакуироваться и остался в Киеве. Данилко рассказал DW в программе #вТРЕНДde о том, почему Алла Пугачева ни слова не сказала про Украину, как война поменяла Владимира Зеленского и почему Константин Эрнст похож на взбалмошную кошку, а Владимир Соловьев - на кастрюлю.

- Меня ничего не удивило. Я ее хорошо знаю, она человек очень справедливый, что бы ни говорили эти программы на НТВ о том, какая она мафиозная. У меня никогда не было с Аллой Пугачевой ощущения страха. У меня очень понятные с ней отношения.

- А разве это не так? Ваши ребята погибают. Она - россиянка и сказала о своем народе. Она переживает за свою страну и поэтому она так сказала. Мне это абсолютно понятно.

- Как-то повлиять на общественное мнение это не может. Когда говорят, что искусство воспитывает, не надо думать, что это может как-то человека поменять. Путин тоже смотрел фильм "Белый Бим Черное ухо". И он, может быть, тоже плакал, но это на него повлияло? Нет, он больной человек и преступник.

- К Сердючке приходят только нормальные люди, потому что подобное притягивает подобное. Мы выступали в Вильнюсе и было много русских, и все радовались, когда я кричал "Путин *****" или “Путин, чтоб ты сдох".  Я придумал новый жанр "оскорблялки", мне пишут: "Как это можно нашего президента обзывать?". Можно, и я буду обзывать, так как не могу ничего сделать другого. Владимира Соловьева (журналиста) я назвал кастрюлей. Почему? У нас было бедное детство, и мы были очень изобретательными. Мы привязывали кастрюлю к велосипеду и она гремела.

Владимир Соловьев - вот эта кастрюля. Я очень хочу, чтобы его посадили. Клянусь, именно его, потому что он умный. И когда ему набили рожу, мне даже сказали, что ему запретили гримироваться, чтобы это все видели. Его начальники, которые ему платят, его не уважают. Очевидно, что они его презирают. Его избили, так как он перешел грань по поводу Аллы. Я бы его с удовольствием тоже побил.

- Все-таки тогда еще было действие Советского Союза. Я ничего не видел плохого в русской музыке или в русских фильмах. И то, что перешли на украинский язык и его стало больше, я считаю, хорошо. Закрытие музея Булгакова - очень странная история, я противник этого. И я не за то, чтобы запрещали русский язык.

- У меня есть свое мнение и их мнение абсолютно не интересует. Я очень добрый человек, я за мир. Я люблю объединять людей. Я могу сделать, чтобы на какой-то там час мы забыли, мы улыбались, вспомнили приятные моменты. Сердючка, которая поет сейчас "Раша, гудбай", делает щелчок по носу политике Путина. Тот же Путин боится силы.

- Конечно! Я Зеленского очень хорошо знаю. И я не удивляюсь. Это Вова Зеленский, которого я знаю, он в этой ситуации поступил абсолютно правильно. И эта ситуация, как бы это ни противно звучало, пошла ему на пользу. Вот он тогда в самом начале не знал, как себя вести. Он перестал хотеть понравиться. Вот то, что присуще артисту.

- Политик должен думать о своем народе. Если мы говорим о президенте, он должен заботиться об интересах своей страны. Вова, Владимир Александрович, в этой ситуации ведет себя по-пацански. Типа, ребята, нет никаких аргументов. Россия напала на Украину, о чем мы сейчас будем говорить? У нас куча вопросов, но это внутренний момент. Пожалуйста, мы как-то разберемся без вашей помощи.

- Я раньше этого не замечал, так как я советский ребенок. И для меня столица была Москва. Я же не отрежу это от себя, я это все помню. Мне было очень хорошо. В СССР не было таможен, было прекрасно. Я всегда, когда ехал в Россию, ощущал себя преступником. Когда заходят таможенники и смотрят с паузой, говорят: "Поднимите полку". И  думаешь: "Господи, сейчас скажут - положите руки за голову". Ужас! Я все время думал, что они к чему-то прицепятся. Я себя ужасно чувствовал.

Приезжая тогда, мне казалось, что нет никакой разницы. Но по прошествии времени это очень сильно слышно и видно. Мы разные люди абсолютно. Украинцы, вы только не обижайтесь, как будто мы можем создавать. У русских чаще всего "украсть", "позаимствовать". Они же сделали свою Сердючку. Импортозамещение. Какой-то балет, будто остатки Надежды Бабкиной. Такой кошмар. Даже не могут придумать свой образ.

- Ну, много кому. Я с некоторыми списывался, но я не могу назвать их, чтобы их не подставлять. Но они в ужасе. Да, они молчат, и я их очень хорошо понимаю, потому что они на таких постах. Вот например, когда еще не включились камеры, мы говорили о Виктюке.  Я думаю, насколько ему было бы сложно в этой ситуации. Театр, труппа, живет в Москве. Человек, который называл себя патриотом Украины. И вот был такой звонок от него. "Данилко. Был у Андрюши Малахова на передаче. Ведь руки подать некому". И я думаю - такие люди, как он, Жванецкий, Джигарханян, как бы они в этой ситуации себя почувствовали...  Как это ни звучит ужасно, но они ушли вовремя.

- Я к этому отношусь по-другому. Я понимаю, что это, наверное, собирает аудиторию. Но почему вы ждете от Ани Лорак какой-то позиции? Что вам от этого? Это что-то поменяет? Ничего не поменяет. Когда руководитель "Театра Наций" Женя Миронов, например, скажет что-то, это повлияет на его ситуацию. Поэтому он поехал на Донбасс. Я понимаю, он заложник ситуации.

- Я не оправдываю. Я просто понимаю, что человек, который находится на такой должности, имеет труппу, понимает, что за этим стоит куча людей, деньги. Вот это очень сложно. Наверное, в этом случае лучше промолчать. Хорошо, вот он скажет и потеряет работу, получит кучу проблем.

- Согласен... Но вот я свободный человек. C тем же Эрнстом, например, я построил так отношения, что он платил деньги за всю ту херню, в которой я снимался.  Другие (кроме Боярского) снимались бесплатно, чтобы напомнить о себе. Их еще и унижали. У меня такой номер не проходил.

- Конечно. Это видно по общению с ними. Эрнст мне показался нормальным, когда мы остались вдвоем, но появлялся третий, и он превращался в "руководителя".

У меня была такая история: я заказал в Останкино комплексный обед и сижу жую. Подбегает его помощница и говорит: "Быстро к Константину Львовичу". И я говорю: "Ты ничего не перепутала? Что такое быстро? Я что, овчарка, чтобы бросить все это и побежать к вашему Эрнсту? Доем и приду". "Мне так и передать?" "Так и передайте". Я доел, поднимаюсь, захожу в кабинет, а его нету. Там сидят какие-то три человека, мы мило беседуем. И тут как взбалмошная кошка наигранно заскакивает Эрнст. И я понял, он захотел, чтобы я его ждал. Он спрятался за дверью и забежал. Зачем?

- Я получал очень большие деньги, когда снимался в программе "СВ ШОУ". Меня пригласил телеканал "1+1". Тогда руководитель был Александр Роднянский, и я когда на него смотрел, он для меня был примером. Мне настолько было комфортно работать, насколько он был дипломатичен, тактичный, понятный.

- Это какая-то придуманная херня, извините. Ну почему нельзя смеяться? Можно смеяться. Конечно, ты выбираешь слова, ты не можешь дать каких-то оценок. Во время войны ты не можешь говорить о какой-то дружбе с россиянами. Это не время для такого разговора.

- Ну, я сниму наконец-то маску. Мы поднимемся на белую квартиру. Я отправлю Инну в “Сельпо”, и мы отметим.

- Вы знаете, я это все время, находясь в Киеве, столько сделал дел, у меня такой насыщенный день... Я как-то вернулся к себе. Я почему не хотел ездить на гастроли? Я не хочу быть пустым. Я не хочу, чтобы вы сидели и видели, как я умираю. Мне хочется пошутить. Мне хочется быть легким, а не выдавливать из себя шутки.

- Нет, сейчас мне легче. И я очень благодарен публике. Если бы не люди, меня бы уже не было. И как ни пытались Эрнст и вся эта гоп-компания нас уничтожить, у них ничего не получилось.

- Мне хочется быть здоровым, чтобы была возможность создавать. Я понимаю, у меня не будет семьи, и поэтому я уже не парюсь. Ничего страшного. Знаете, как Людмила Прокофьевна в "Служебном романе" говорила: "Что такое личная жизнь? Много есть других интересных вещей. Работа, например". Вот я, наверное, Людмила Прокофьевна.

Но мне бы хотелось, чтобы все было в удовольствие, когда у меня есть время на создание программы, на съемки клипа. А не быть, как загнанная лошадь. Ты все время выкручиваешься, подстраиваешься под обстоятельства или закрываешь глаза на непрофессиональный подход других. Мне бы хотелось внутреннего порядка. И мне хотелось, чтобы было спокойно. У меня картинка в голове: Геленджик. Я там был с мамой и сестрой в 1974 году. И я помню, что сижу на таком здоровенном камне. На мне любимая байковая рубашка. Закат, дорожка от солнца. Так красиво. И я сижу... Никого, ни одного человека. Какая-то птица пролетела, где-то там корабль. Вот это мне счастье. Покой.

Константин Эггерт