Россию ждут потрясения

Если бы меня спросили: «Как Вы себе мыслите нынешнюю российскую власть, ну, так сказать, метафорически?», то я бы ответил примерно так: «Я вижу ее как типчика, который стоит с завязанными глазами у Кремлевской стены, а в него из пулемета целит история, готовясь расстрелять. И еще нюанс: типчик не знает, что у него глаза завязаны и что стоит он у расстрельной стенки. Он уверен, что держит госпожу историю за вымя, и ему в голову не может прийти, что именно она целится в него». Кто-то спросит меня: «Что это так мрачно?». А кто-то задаст вопрос: «Откуда такой неуместный оптимизм?». Попробую объяснить.

История дает примеры воспроизводящихся закономерностей. Несчастный Людовик XVI не хотел договариваться с «Жирондой» и дождался гильотины якобинцев. Николай II не любил либералов-кадетов и был расстрелян большевиками. Суть общей закономерности такова: если противостояние активной части общества с властью достигло серьезного градуса, и если власть легкомысленно полагает, что держит все под контролем и может не обременять себя поиском компромиссов, то это противостояние неизбежно и обоюдно радикализируется.

Чем это может кончиться для власти, видно из приведенных выше примеров. Любопытно, что радикализация противостояния всегда сопровождается со стороны общества сменой лидеров протеста и, соответственно, протестующих групп, возглавляемых этими лидерами.

Многие эксперты и обозреватели отмечают, что все происходящее сейчас в России свидетельствует об очевидной радикализации протеста с описанными выше признаками и историческими параллелями. В марте власть была обольщена и обнадежена видимым спадом протестной активности, не подозревая, что наблюдает наступление качественно новой фазы протеста. Более того, действия власти всячески способствовали смене фаз. Поразительно, как в течение марта-апреля произошло то, на что оказалась неспособной оппозиция в предшествующий период: расширились социальная база и география протеста, усилилась связь между оппозицией Москвы и других регионов. Все это стало непосредственным следствием того, что власть игнорировала требования протестующих на начальной фазе, когда эти требования ограничивались проведением честных выборов. Расширение и ужесточение требований неизбежно должно было повлечь смену лидерства, что и произошло.

Власть не ограничилась игнорированием требований протестующих, но, вдохновленная спадом масштаба протеста, перешла в контрнаступление. Сначала главным направлением удара стало идеологическое. На вооружение было взято неприкрытое средневековое мракобесие, опирающееся на эксплуатацию примитивных агрессивных инстинктов. И задача подстать: натравить одних граждан России на других. Именно полная аморальность, продемонстрированная вдохновителями пропагандистской кампании, способствовала разрушению границ между правом и антиправовым беспределом в действиях власти.

Особо отчетливо это проявилось 6-го мая и после него.
Столкновения между протестующими и полицией около «Ударника» и Дома на набережной породили бесконечное число попыток определить виновных, выявить «спусковой крючок» в виде чьих-то незаконных действий. Занятие это абсолютно бессмысленное. Причины событий такого рода непродуктивно искать в действиях конкретных персон во время столкновений (речь не идет об освобождении от уголовной ответственности кого бы то ни было). На всех митингах в толпе митингующих есть провокаторы или экстремисты; всегда власть стремится максимально ограничить протестующих. Однако как себя чувствуют и что себе готовы позволить провокаторы, экстремисты, обычные граждане или полицейские зависит в первую очередь от общей политической атмосферы, в условиях которой происходят митинги или демонстрации. В промежутке между 10 декабря и 6 мая изменилась атмосфера в стране, она стала сумрачнее и агрессивнее. Радикализация была неизбежна, она состоялась и выразилась в жестких столкновениях 6 мая. Но равным образом это могло произойти и раньше, и позже.

Мы не должны смешивать два объекта анализа: конкретные нарушения закона и попытки объяснить происходящее. В условиях радикализации противостояния между обществом и властью выход за рамки закона неизбежен. Когда речь идет о нарушениях закона, то искать первопричину бесполезно. Это также бессмысленно, как объяснять кипение воды тем обстоятельством, что двумя минутами раньше молекула X хамски и с огромной силой стукнула по молекуле Y. Кипение воды объясняется тем, что ее нагревают (или, что реже, откачивают воздух, понижая давление).

Когда мы говорим о нарушениях закона и о необходимости наказания виновных, то сразу возникает проблема: стороны виновны обоюдно, что готовы признать многие. Но одна из сторон – власть, будучи виновной в лице своих конкретных потребителей, обладает правом судить и наказывать. Классический конфликт интересов. Вторая сторона – общество, также включающее конкретных нарушителей законов, таковой возможностью не располагает. Тут принципиальная асимметрия отношений, которая накладывает на власть дополнительную ответственность. Здесь возможны три исхода, которые мы разберем.

Первый вариант: стороны конфликта пытаются найти совместный выход из положения, оставляя в прошлом конфликт, отказываясь от взаимных претензий и принимая новые правила игры, которые должны устранить причины конфликта. Это может показаться абсолютно утопичным. Но давайте вспомним, что именно так, в той или иной мере, произошло в России в феврале 1994 года, в мрачные времена лихих 90-х. Такой выход из положения оказался возможным, поскольку у сторон предшествующих конфликтов были взаимные политические претензии. Поэтому оказалось возможным применить политико-правовое решение в виде амнистии. Нынешняя ситуация тяжелее: взаимные претензии явно несимметричны. Ведь власть обременена не только политическими нарушениями и преступлениями. На ней огромным грузом висит вульгарная уголовка, порожденная двенадцатилетним беспредельным воровством.

Второй вариант: власть наращивает репрессии, используя в своих интересах институты легитимного насилия и все больше выходя за рамки закона, лишая свое насилие всякой легитимности. Ровно это происходит сейчас в России. Опыт истории показывает, что в ответ радикализируется общественный протест: на смену умеренным приходят все более отчаянные оппозиционеры. Обратите внимание: до президентских выборов был популярен тезис о переговорах с властью, о поиске мирных и взаимоприемлемых решений. Сейчас популярным стал тезис о подготовке будущих судов над преступниками во власти. Однако не стоит обольщаться. Если сегодняшние тенденции сохранятся, то сегодняшних монтаньяров, мечтающих о судах, сменят доморощенные якобинцы. Среди них не будет нынешних лидеров протеста. А те, кто придут на смену, вряд ли будут ограничивать себя рамками законов и судебных процедур, уничтожая побежденных.

И тут мы приходим к третьему варианту: победившая революция судит (в лучшем случае) только свергнутую власть. Собственные нарушения законов не рассматриваются. В этом нет ничего удивительного: ведь до этого так же себя вела власть, не подозревая, что скоро сама станет жертвой своей политики.

Самое печальное, что власть, в ее нынешнем состоянии, перешла границу, до которой были возможны какие-либо договоренности. Нет нужды перечислять всю симптоматику. Я приведу только один свежий пример: мэр Москвы посетил в больнице полицейских, получивших ранения и иные повреждения 6-го мая, ободрив их и объяснив, что виновная сторона ему уже известна. Но он не пришел к жертвам из числа протестующих, хотя их было в разы больше. Тут все предельно ясно и не требует дополнительных комментариев.

До 6-го мая еще оставался сравнительно мирный выход из тупика. Он состоял в расколе властной элиты, переходящем в дворцовый переворот, когда побеждающая группировка валит все на проигравших и ищет на этой базе способы договориться с оппозицией, чтобы обеспечить свою личную безопасность. С каждым следующим митингом шансы на такой вариант уменьшаются. Вывод очевиден: Россию ждут потрясения, и чем это будет чревато, предсказать трудно. У расстрельной стенки под дулом истории не только власть. Вот что скверно.

Георгий Сатаров