Общественно-политический журнал

 

Потеря Кипра высветила реальное отсутствие влияния Кремля на Европу

Несколько дней назад Россия потерпела серьезное поражение, но никто не обратил на это внимание.

Однако удар был настолько ощутимым, что 28 марта Путин в 4 утра поднял трубку телефона и отдал приказ провести в Черном море неплановые учения с участием 30 кораблей ВМФ России. Политическая цель состояла в том, чтобы наводнить выпуски новостей российских телеканалов «картинками» показной удали военных моряков в Черном море. В идеале это должно было отвлечь внимание от реального поражения России в соседнем Средиземноморье. 

У Китая есть Гонконг – оффшорная зона, где законодательство, выстроенное в британском стиле, гарантирует право на собственность.

Точно так же у России есть Кипр. Здесь тоже есть законодательство в британском стиле, а также низкие налоги и членство в ЕС. Рецепт оказался настолько успешным, что крошечный Кипр стал крупнейшим иностранным инвестором в России.

Но пару недель назад веселая финансовая карусель остановилась, и органы валютного контроля заморозили российские вклады на острове на сумму порядка 30 миллиардов долларов.

Так что, точнее было бы говорить, что у России был Кипр.

Соглашение с ЕС о предоставлении срочной финансовой помощи, разработанное в Брюсселе и Берлине, фактически стало концом для Кипра как главного оффшорного финансового центра для России. В условиях, когда миллиарды долларов на банковских счетах «зависли», первейшей заботой россиян на Кипре стал вывод своих денег с острова.

Не удивительно поэтому, что Путин распорядился вывести корабли в море и приказал своим чиновникам помалкивать насчет Кипра.

Отвлечение внимание – случайное или преднамеренное – является полезным инструментом в политике.

Когда-то президент США Рональд Рейган распорядился высадить войска на карибском острове Гренада – через два дня после того как в Бейруте при взрыве заминированного грузовика погибли 299 американских и французских военнослужащих. Устранение угрозы коммунистического режима на карибском острове позволило отвлечь внимание от 220 убитых американских морпехов.

Потеря Кипра очень отчетливо высветила реальное отсутствие влияния Кремля на Европу.

В первые годы своего правления Путин сдружился с канцлером Германии Шредером, итальянским премьером Берлускони и французским президентом Шираком. Но в настоящих демократических странах лидеры меняются и сегодня, когда Путин отсчитывает третий срок своего правления, который растянется до 2018 года, из всех членов «Большой восьмерки» образца 2000 года остался он один.

В сложившихся условиях у Путина не нашлось влиятельных друзей в Европе, которым он мог бы позвонить и заблокировать попытки ЕС задушить кипрскую оффшорную банковскую систему.

Когда кипрский кризис начал развиваться, московский адвокат Дмитрий Афанасьев опубликовал статью в газете «Ведомости», в которой призвал Кремль к действиям. В статье содержался призыв к российскому бизнесу и государству защитить вклады россиян на Кипре в судебном порядке. При этом Афанасьев заметил: «У нас остался один друг в Евросоюзе, которого мы сейчас теряем, – Кипр».

Это довольно тягостное признание в неэффективности российской дипломатии.

Пока мы в Америке думали, что Кремль придирается только к нам, европейцы в течение нескольких лет хранили молчание. Применение Кремлем нефтегазовой «дубины» испугало европейцев до такой степени, что сегодня они строят терминалы для приема нефти из Персидского залива и соединительные газопроводы, а также разрабатывают месторождения сланцевой нефти и газа.

Ужесточение российского законодательства против геев и лесбиянок оскорбило многих жителей Западной Европы и подлило масла в огонь антикремлевских настроений. Безудержные атаки Кремля на гражданское общество также вызвали отвращение в демократической Европе. Сообщения о недавних рейдах полиции в офисах фондов германской политической партии в Москве и Санкт-Петербурге появились на первых полосах германских газет – и это в тот самый момент, когда Кремлю так нужен был человек в Берлине, которому можно было бы позвонить.

Стратеги реальной политики могут заметить, что «добрая воля» не имеет большого веса в международных отношениях. Но как Путин, возможно, помнит по своему опыту общения с ленинградской «шпаной» – о котором он сам говорил – что посеешь, то и пожнешь.

Будучи все чаще не в ладах с Западом, Кремль вновь обращается к философии, которую в 19-м веке выразил российский император Александр III: «У России есть только два союзника – ее армия и флот».

История с Кипром не только показывает, насколько Кремль отдалился от Европы, но и то, как своей риторикой он зачастую пытается прикрыть бездействие.

Пресс-секретарь Путина назвал предложенный план оказания финансовой помощи Кипру «несправедливым, непрофессиональным и опасным» решением.

Дмитрий Медведев заявил, что ЕС действовал на Кипре «как слон в посудной лавке». Он предупредил, что ограничения на изъятие средств могут «похоронить всю кипрскую систему банков».

Но первые «звоночки» по Кипру были отчетливо слышны еще более полутора лет назад.

В условиях, когда кипрские банки активно вкладывались в облигации правительства Греции, Кипр походил не столько на средиземноморский Гонконг, сколько на южную окраину Греции. Но тогда Кремль упустил шанс проявить активность.

У Кремля была и другая причина попытаться отвлечь внимание от Кипра. Не так давно Путин дал старт громкой антикоррупционной кампании. Одним из ее элементов должна была стать «деоффшоризация» – борьба с российской практикой хранить деньги за пределами страны в качестве меры предосторожности.

Ситуация с Кипром никак не вписывалась в эту риторику. С одной стороны, на счетах в кипрских банках хранились средства, которые явно были плодами коррупционной деятельности. А с другой стороны, там же хранились средства россиян, которые искали защиты от коррупции. В этих условиях действия Путина по спасению оффшорного рая для российских олигархов едва ли способствовали бы повышению его популярности у себя дома. Но если бы раньше Кремль действовал более проворно и решительно, то он мог бы коренным образом изменить ситуацию.

Располагая валютными резервами объемом 460 миллиардов долларов, Кремль мог бы сам предложить план спасения Кипра, увязанный с разработкой Газпромом шельфовых газовых месторождений. Когда гражданская война в Сирии ставит под угрозу будущее единственной средиземноморской российской военной базы в Тартусе, Кремль мог бы предложить киприотам включить в соглашение пункт о создании военно-морской базы.

Вместо этого Кремль, похоже, стал жертвой одного из старейших политических трюков, позволив заморочить себя лидеру маленькой страны, который хорошо говорит на языке страны большой.

В случае Кипра, утешительные речи лились из уст Димитриса Христофиаса – президента Кипра, занимавшего этот пост с 2008 года по 28 февраля этого года. Лидер компартии Кипра, Христофиас в 70-х пять лет учился на историка в Советском Союзе. Возможно, на встрече с кремлевскими лидерами он говорил приятные вещи, причем на русском языке. Но, очевидно, он имел весьма смутное представление о работе финансовой системы.

Итак, за последние годы Кипр стал дружелюбным по отношению к России островом – с русскоговорящим президентом, который любит Москву, с народом, который разделяет православную веру россиян; безопасностью, которую предоставляет еврозона, адвокатами и бухгалтерами с безупречным британским акцентом, а также русскоговорящими официантами и агентами по недвижимости.

Увы, немногие россияне удосужились прочитать написанное мелким шрифтом. А если и прочитали, то не отнеслись к этому серьезно. Как и в большинстве стран ЕС, лишь счета на сумму до 100 тысяч евро (примерно 130 тысяч долларов) в кипрских банках подлежали страхованию.

Если в феврале вы положили на счет на Кипре 10 миллионов долларов, то теперь можете с ужасом обнаружить, что страховка не покрывает 9 870 000 долларов. Кроме того, средства, которые останутся после банковских реорганизаций, могут быть заморожены на годы.

И никакие ракетные крейсеры и минные тральщики, бороздящие воды Черного моря, не компенсируют России потерю Кипра в Средиземноморье.

Джеймс Брук