Деградация человеческого капитала в России приводит к деиндустриализации

Мобилизация (и связанный с ней отток квалифицированных кадров) усугубила ситуацию на рынке труда, и так находящегося в глубоком кризисе из-за «демографической ямы». Нехватка рабочей силы будет только расти: к 2030 году дефицит кадров в России может достичь 4 млн человек, считают эксперты. В развитых странах нехватка рабочих рук компенсируется ростом производительности труда (в том числе благодаря искусственному интеллекту), но в России на фоне санкций производственные процессы, напротив, деградируют. Доктор экономических наук Игорь Липсиц объясняет, как государственная политика привела к катастрофе в области человеческого капитала и почему деградирующее российское образование не помогает решить эту проблему.

Как следует из недавнего исследования ВШЭ, главные проблемы человеческого капитала в России сегодня — это здоровье («спецоперация» в Украине не только уносит жизни, но и быстро пополняет число инвалидов) и отток квалифицированных кадров. Проблемы, связанные с человеческим капиталом, привели в прошлом году к потерям примерно 0,5% ВВП, то есть 750–900 млрд рублей в год. Если сравнить данные о роли человеческого капитала на Западе и в России, то поражает, насколько в последней мал вклад квалифицированных специалистов в производство добавленной стоимости.

Вклад в рост ВВП в развитых странах

• Физический капитал (здания, сооружения, оборудование) — примерно 16%.
• Природный капитал (земля, леса, недра) — примерно 20%.
• Человеческий капитал — примерно 64%.

Вклад в рост ВВП в России

• Физический капитал — 14%.
• Природный капитал — 72%.
• Человеческий капитал — 14%.

Об этом говорят не только критически настроенные российские экономисты, но и представители крупнейших международных организаций. Вице-президент Всемирного банка Сирил Мюллер отмечал, что именно человеческий капитал мешает российской экономике расти, то есть становится не фактором роста, а преградой.

Декан экономического факультета МГУ профессор Александр Аузан не раз постулировал, что человеческий капитал — богатство России и что в этом есть некая надежда. То же самое неоднократно повторял и Владимир Путин. Но так ли это? В сегодняшней России по-прежнему господствует «фетишизм цехов»: более всего ценятся «стены, станки и пот». То есть считаются важными прежде всего материальные элементы производства: оборудование («станки»), здания, в которых это оборудование стоит («стены»), и физический труд на этом оборудовании («пот»). Но в XXI веке важен не столько расход калорий за рабочую смену, сколько способность обеспечить качество продукции и ее соответствие запросам рынка.

Что не так с человеческим капиталом в России

Как Россия оказалась в этой точке? Во-первых, часть людей уезжает, часть погибает на «СВО» или становится инвалидами. Во-вторых, продолжает деградировать профессиональное образование. Это тяжелая тема, потому что в России образование принято считать сильной стороной, но в действительности оно все больше отстает от современных требований.

После нескольких сотен лет развития российской науки, образования, после введения всеобщего школьного образования, появления многочисленных университетов, институтов повышения квалификации кому-то может показаться, что отрицательный вклад человеческого капитала невозможен. Но именно так и происходит. В глобальном инновационном индексе Россия продолжает опускаться, и по последнему рейтингу переместилась с 46-го на 47-е место в мире.

Россия тратит на образование безумно мало. Еще лет пятнадцать назад, когда готовилась «Стратегия-2020», шли бурные дискуссии о необходимости перераспределить деньги с обороны на образование, иначе будет деградация. Но ничего не было сделано — по доле расходов на образование Россия занимает 82-е место в мире.

По числу зарегистрированных патентов Россия смотрится неплохо, а по инвестициям в реализацию этих патентов Россия лишь в шестом десятке в мире. Даже если появляется новое решение, оно оказывается никому не нужным и не превращается в бизнес. Это старая болезнь, и люди, которые могут создавать новое, понимают, что могут только уехать за рубеж, на родине же их разработки почти не имеют шансов. Как заявил недавно вице-премьер Андрей Белоусов, «в России практически полностью отсутствует инфраструктура для опытно-конструкторских работ (ОКР)». А гендиректор Фонда развития интернет-инициатив (ФРИИ) Кирилл Варламов вдогонку констатировал: «Строго говоря, венчурный рынок в России в принципе умер в прошлом году ну или, по крайней мере, лежит в коме и не подает признаков жизни. И когда он оживет — неизвестно».

Еще в позднесоветское время среди прогрессивных журналистов одной из любимых тем были рассказы про талантливых изобретателей, которые годами бились во все двери с просьбой «давайте что-нибудь используем», а их посылали куда подальше. Дело в том, что когда ты внедряешь изобретение, ты сбиваешь ритм производственной деятельности, предприятие не выполняет план по производству, с директора «снимут стружку», а то и партбилет отнимут — и конец карьере. А если ты ничего не внедряешь и работаешь по старинке, на «план по валу», никто тебя не накажет. С такой моделью экономики СССР и пришел к моменту своего распада с огромным, но очень устаревшим производством. Как только рынок открылся и пришли инновационные продукты из-за рубежа, даже из Китая, они заняли рынок моментально.

Это история, но как же ныне распределяются вложения в экономику? В 2019 году доля инвестиций в основной капитал составляла 17%, а доля вложений в человеческий капитал — 14%. То есть в конце второго десятилетия XXI века государство и бизнес в России все равно считают, что главное — поставить станок, возвести стены, а людей обучать они не хотят. В США и Европе существует массовая практика «фирменных профессоров» в университетах, когда крупные фирмы оплачивают должности ведущих преподавателей. Российскому же бизнесу состояние образования безразлично (студенческие стипендии Фонда Потанина ситуации не меняют). Да и государство не особенно подпускает бизнес к этой сфере.

Демографические потери

Следующий вопрос — чисто демографический (о чем многие экономисты не думают). Максимальная численность людей трудоспособного возраста в России была достигнута 17 лет назад, в 2006 году, когда трудоспособное население России составило 90 млн человек. Уже к 2016 году его осталось 84 млн, сейчас — около 77 млн. С 2006 года Россия потеряла 13 млн человек трудоспособного возраста.

То есть Россия очень быстро теряет людей трудоспособного возраста. Поэтому валовой внутренний продукт (ВВП) на фоне дефицита кадров будет недополучать по 1–2% ежегодно, следует из исследования рынка труда, проведенного экспертами компании «Яков и Партнеры» (бывшая консалтинговая фирма McKinsey).

За 2018–2023 годы количество вакансий в стране выросло в 1,8 раза — возник кадровый дефицит. К 2030 году он усугубится, будет недоставать уже 2–4 млн человек. Причем наибольший дефицит будет на людей со средним специальным образованием (от 1,1 млн до 2,2 млн человек). Среди работников с высшим образованием дефицит будет составлять от 700 тысяч до 1,4 млн.

С депопуляцией сталкивается не только Россия. Хуже всего с этим в Японии, и японцы пошли по пути роботизации. Но Россия чуть ли не на последнем месте в мире по масштабам внедрения роботов в производство, интенсивность роботизации здесь в 70 раз ниже, чем в среднем по миру. Среднегодовые продажи промышленных роботов в России, по данным НАУРР (это данные до «СВО», сейчас будет еще хуже) составляли менее 2300 штук, в то время как в Японии (при меньшей численности населения) — 38 тысяч. Россия уступает даже Мексике и Таиланду. Получается, что Россия и людей теряет, и не заменяет их роботами, а вместе с сокращением населения падает и доля молодых работников, способных к накоплению человеческого капитала.

Демографические прогнозы говорят, что к 2031 году численность самых продуктивных работников в возрасте 20–39 лет снизится на четверть против 2020 года. И даже к 2035 году этот показатель не поднимется до уровня 2020 года. В итоге экономика России — это экономика убывающего, стареющего и плохо обученного населения.

Неуспешные люди

Одной из самых болезненных проблем еще до начала «СВО» была проблема так называемых неуспешных людей, вносящих нулевой или негативный вклад в ВВП. Проще говоря, это люди, на которых общество тратит больше, чем от них получает, которые для страны становятся не богатством, а балластом. Начинается это с того, что в России, мягко говоря, не очень хорошо учат в школах.

Согласно выводам Центра оценки качества образования РАО, в России примерно 10% школ учат откровенно плохо. И это еще оптимистичная оценка, ведь при тестировании выясняется, что 22% учеников 7–9-х классов в России — потенциально не успешны. Они плохо понимают прочитанное и не могут объективно себя оценить. Куда идут после девятого класса неуспешные дети? 66% — в колледжи, техникумы, на программы среднего профобразования, 26% — в 10-й класс, 7% вообще больше нигде не учатся. Часто это потенциальный контингент «СВО», где Россия теряет и самих людей, и человеческий генетический капитал.

В итоге 25–28% взрослых людей в России, согласно тем же данным, реально только обременяют страну, но никак не помогают ей жить лучше. Общество их упустило, хотя ситуацию можно было исправить. Скажем, демографически Россия ближе к странам Европы, где доля «неуспешных людей» тем не менее примерно втрое меньше, около 6–10%. Чтобы достичь европейского уровня, можно было бы за счет бюджетных средств организовать патронажную систему работы с молодыми родителями и оказывать индивидуальную помощь младшим школьникам, а также усилить профильное образование в старших классах. Но у государства сейчас другие приоритеты.

Следующая проблема — очень плохая система повышения квалификации уже работающего населения. Работников старше 40 лет никто не отправляет учиться, и это страшная беда. В Северной и Западной Европе на программы профессионального переобучения для людей 40–49 лет направляют 70% работников, в России — меньше 20%. Если ты перевалил за 40, на тебя смотрят как на «уходящую натуру», тебя никто не готов учить и ты не можешь повышать квалификацию. Твои перспективы заработка падают, а страна теряет квалифицированного и уже опытного работника. Впрочем, это касается и молодых. Уже на входе в систему высшего профессионального образования университеты получают не очень хороший человеческий материал.

Лучшие университеты?

Одна из любимых легенд России гласит, что здесь прекрасные школы и великолепные университеты. Но это не так.

Что отличало советскую систему образования от западной? В Советском Союзе были хорошие школы, очень средние университеты и совсем плохая аспирантура. В США и Европе было ровно наоборот. Там были зачастую довольно слабые школы, но часто очень сильные университеты и всегда совершенно прекрасная аспирантура (PhD).

Поэтому по мере движения вверх по пути образования квалификация в западных страна росла, и на выходе они получали сильных научных работников, в том числе будущих нобелевских лауреатов.

В Советском Союзе мы получали хороших школьников, которых потом учили в слабых, отставших от мира университетах, а в аспирантуре дела были совсем плохи. Это все не новость, про беды с аспирантурой в России написано очень много. В свое время была предпринята отличная попытка изменить эту систему — появился МФТИ, где студенты быстро начинали работать в научных институтах, но тиражирования эта модель не получила.

Сейчас картина усугубилась. Школы стали слабее — в 2018 году российское школьное образование по итогам тестов PISA оказалось на 31–33 местах из 79 стран мира по разным направлениям. В 2022 году из-за войны исследование в России не проводилось.

Университеты потеряли в качестве образования, аспирантура стала еще хуже. Так, за 2010–2021 годы число организаций, осуществляющих подготовку аспирантов, уменьшилось в 3,4 раза, набор аспирантов сократился в 1,9 раза, общий контингент обучающихся — в 1,7 раза, выпуск из аспирантуры — в 2,4 раза, выпуск из аспирантуры с защитой диссертации — в 6,4 раза.

Советское наследие

СССР унаследовал от Российской империи хороший, но не очень многочисленный корпус ученых и преподавателей, способных воспитывать следующие поколения и тем самым помогать стране наращивать человеческий капитал. Чтобы это происходило, надо было решить несколько задач, которые страна начала, но не успела решить до 1917 года, а именно:

1) обеспечить всеобщее среднее образование;

2) провести урбанизацию;

3) создать большую сеть научных, проектных и учебных организаций.

СССР все эти задачи решил, но одновременно нанес страшные удары по человеческому капиталу страны, приведя к гибели миллионов людей из-за голода, репрессий и избыточных потерь во время Великой Отечественной войны, порожденных советской военной стратегией. Даже по оценкам Министерства обороны РФ «соотношение потерь на советско-германском фронте следует оценивать как 1,2–1,3 : 1 в пользу немцев». Военные историки полагают, что реально это соотношение было на уровне 1,5. СССР нанес страшные удары по человеческому капиталу, приведя к гибели миллионов людей.

И все же даже с учетом огромных людских потерь СССР и в послевоенное время сохранял возможность наращивания человеческого капитала, поскольку в стране было тогда еще много блестящих ученых и педагогов, родившихся в конце XIX — начале XX века. Большую роль сыграло и принятое в 1946 году постановление Совнаркома СССР «О повышении окладов работникам науки и об улучшении их материально-бытовых условий». Оно сделало научно-педагогическую карьеру в СССР не только возможной и интересной, но и способной обеспечить благосостояние.

Перелом произошел в конце 1970-х — начале 1980-х годов. К этому времени начали уходить советские ученые поколения перелома веков (из самых выдающихся отечественных физиков только трое родились позже 1921 года: Андрей Сахаров, Николай Басов и Жорес Алферов). Уже тогда нужно было приложить огромные усилия для развития научных организаций и вузов, чтобы сохранить уровень уходящего поколения ученых.

Но все ограничилось созданием небольшого количества наукоградов — научных поселков городского типа, работавших преимущественно над военной тематикой. Это были такие города, как Арзамас-16 в Горьковской области (ныне Саров) или Красноярск-26 (ныне Железногорск). Были и исключения вроде подмосковной Дубны — классического наукограда, крупнейшего центра по мирным ядерным исследованиям, куда даже в советское время пускали иностранных специалистов. Самым масштабным проектом формирования гражданской научной инфраструктуры на пустом месте можно считать создание Сибирского отделения Академии наук в Новосибирске. Но это было еще в 1957 году.

А уже с 1970-х годов научно-педагогический комплекс страны стал все заметнее терять в качестве, а его работники — относительно беднеть и лишаться уважения в обществе. Особенно катастрофическими эти потери были в 1990-х годах. Не компенсировались они и впоследствии. Характерно, что в 2021 году Владимир Путин потребовал от министра финансов Антона Силуанова и министра науки и высшего образования Валерия Фалькова проверить исполнение его указа о доведении зарплат ученых до 200% от средних по региону. Это произошло после того, как с жалобой на низкую оплату труда к нему обратилась молодая ученая из Новосибирска Анастасия Проскурина. Она сообщила главе государства, что ее зарплата старшего научного сотрудника составляет 25 тысяч рублей, а вместе с надбавками — 32 тысячи рублей. При этом она отметила, что после указа президента о доведении зарплат научных сотрудников до 200% от средней зарплаты по региону ученым предложили перейти на полставки, чтобы выполнить это указание «в рамках существующих бюджетов». С 1970-х годов научно-педагогический комплекс страны стал терять в качестве, а его работники — беднеть.

Россия, совершив в 1990-е годы переход от плановой экономики к рыночной, застряла в бюрократическом подходе к управлению наукой. Советского финансирования уже нет, развить рынок и гражданское общество не получилось, государство осталось главным заказчиком, но при этом заказчиком неэффективным, старомодным и токсичным. Это прямо следует, например, из доклада Счетной палаты о состоянии российской науки (2020 год).

Россия входит в пятерку по числу занятых в науке и занимает 10-е место в мире по расходам на науку, но на порядок отстает от стран-лидеров по числу патентов: от США почти в 16 раз, от Китая — в 38 раз.

Расходы на науку в последнее время росли, но при этом не превышают 1,1% ВВП. Лидеры в мире тратят на эти цели больше 3% ВВП.

Главный источник финансирования науки — бюджет, доля средств бизнеса сократилась с 2000 до 2016 года с 33% до 28%. В странах-лидерах — все наоборот.

Система управления российской наукой «не формирует собственную научно-технологическую основу» для крупных проектов и реагирования на «большие вызовы», стоящие перед обществом и государством, а также «не выступает драйвером для социально-экономического развития».

«СВО-шок»

Теперь на эту и без того тяжелую картину в России накладывается «СВО-шок» — сильнейший удар по системе создания и воспроизводства человеческого капитала. Россия обречена на деградацию производственного процесса, и это констатирует Центробанк, предсказывая «обратную индустриализацию». И это максимально мягкая формулировка. Речь идет о деградации технологий, изоляции от доступа к новым технологиям и консалтингу зарубежных партнеров, о производстве старой продукции на старом оборудовании, со старыми знаниями и квалификацией. Из определения Центробанка реально следует, что Россия двинулась в прошлое.

О снижении требований к квалификации работников пишут профильные российские ученые. Директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики Владимир Гимпельсон в посвященной этой проблеме статье констатирует: идет воспроизводство старых технологий, нужны старые знания, а не новые. То есть, по словам Гимпельсона, можно ожидать потери значительной части человеческого капитала, созданного ранее для использования в условиях открытой экономики, встроенной в глобальные цепочки производства.

Иными словами, сейчас можно выделить 8 типов угроз, с которыми сталкивается человеческий капитал России и под воздействием которых он будет и далее убывать:

• сокращение числа молодых из-за демографических причин;
• сокращение числа молодых из-за гибели на «СВО»;
• сокращение числа молодых из-за релокации в силу нежелания участвовать в «СВО»;
• усиление репрессий против ученых по обвинению в государственной измене, а также ограничение научных контактов с иностранцами;
• крайнее усложнение получения научного оборудования и материалов из-за рубежа;
• «обратная индустриализация» с возвратом к более простым технологиям и продуктам;
• сокращение в реальном выражении расходов на науку и образование из-за перераспределения средств на военные цели (в 2024 году расходы по федеральному проекту «развитие инфраструктуры для научных исследований» будут урезаны вдвое);
• отказ в предоставлении отсрочки от призыва на «СВО» для кандидатов и докторов наук в научных учреждениях и университетах («Правовое управление Госдумы не поддержало законопроект об освобождении кандидатов и докторов наук от мобилизации»).

Для иллюстрации сошлемся на два недавних события.

Во-первых, Российский научный фонд разослал в научные организации и университеты страны извещение о том, что конкурса на продление грантов в 2023 году не будет, потому что бюджетов фонда на это не хватит.

Во-вторых, Владимир Путин провел встречу с молодыми учеными и пообещал им лишь увеличение аспирантских стипендий. Одновременно он заявил об отсутствии средств на расширение программы поддержки молодых ученых. По его словам, такое расширение потребовало бы денег из федерального бюджета, а найти их в ближайшее время «будет непросто». И добавил: «Но механизм простой — деньги на стол. Надо Силуанову сказать: давай деньги. Он сейчас будет плакать: денег нет».

В итоге надежда на то, что человеческий капитал в России может компенсировать дефекты остальных факторов роста, испаряется. Если вернуться к словам профессора Аузана, то даже он, огромный оптимист, недавно сказал следующее:

«Такого ущерба от оттока, как в результате нынешнего массового отъезда квалифицированных специалистов за рубеж, Россия не получала никогда. Чтобы воспроизвести примерно эту квалификацию, навыки и так далее, понадобится от 7 до 10 лет, и это если утечка не будет продолжаться в заметных масштабах».

И с этой оценкой можно только согласиться.

Игорь Липсиц
доктор экономических наук