Вы здесь
Жизнь без войны. Глава 11
(Предыдущие главы: глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10)
11. Игры наши взрослые
Предыдущая тема – хорошая прелюдия , чтобы вспомнить об одной забавной игре в песочнице «развитого социализма». О прописке в Стране советов в 60-е такой неведомой зверушки, как социология.
Диковинное это словечко в словарь советского человека, конечно же, пришло с «растленного» Запада. Почему и как на партийно-идеологической кухне решили дать прописку этой «заразе» - можно много версий выстроить. Ведь с конструкцией системы социлогия имела общее разве что в названии. Да и то в размере лишь первых четырех букв - «соци». Тем не менее, она появилась в двух ее ипостасях – академической, претендующей на статус науки. И прикладной – в духе «укреплять связь с жизнью».
Ну, а поскольку главным смыслом и содержанием жизни считался труд, то и объектом приложения стало производство, промышленные предприятия. Так в конце «либерального» десятилетия возникло нечто, названное индустриальной или – промышленной социологией.
Об этой примете времени хочу рассказать еще и потому, что неплохо разбираюсь в теме, поскольку в юные годы оказался внутри ее. Был носителем одной из самых непонятных и модных тогда профессий – заводского социолога.
Речь идет о 1968 годе, когда, став студентом-заочником, в поисках заработка оказался в одном академическом заведении, где под водительством маститого профессора-философа была собрана компашка, которая одной из первых в стране осваивала промысел под названием «социальное планирование на промышленных предприятиях». Что это такое – специалисты в междусобойчике гадают до сих пор.
А уж тогда – не знали тем более. Практически же это была редкостной пробы халтура, бред, не имевший ни малейшего отношения к практике. Мистификация, в которой одна сторона (исполнитель) делала вид, что она что-то разумеет и имеет в намерениях. А другая сторона (заказчик) еще более невозмутимо изображала «прогрессивное мышление», осознающее «важность» научных методов» в управлении. И готова даже платить какие-то деньги, чтобы поучаствовать в модной и даже поощряемой верхами игре.
Профессор был человеком высокообразованым и с юмором. На собиравшиеся по понедельникам тусовки с его участием стекались любители почесать языками на скользкие темы. И даже бывали редкие залетные птички из зарубежья. Резвились там на грани и даже за гранью дозволенного.
Вот и для нового проекта публику собрал он весьма разношерстную и колоритную: студентов, полуподпольных литераторов, просто красивых дам. И она кормилась за счет договоров с крупными, богатыми предприятиями. Практически это проявлялось в том, что загадочные «социологи» десантировались на них с анкетками и магнитофонами для проведения опросов трудящихся на предмет их «отношения к труду», «общественной активности», пожеланий на счет благоустройства быта и отдыха и т.п. Затем, подсчитав с точностью до двух знаков после запятой их ответы, размещала их в нескольких таблицах вместе с данными заводской статистики. Десятка полтора-два таких табличек и графиков, сопровождаемые длинным отчетом в виде приложения и лаконичными введениями к разделам основного документа – «плана социального развития» - и составляли содержание этой возни.
Такая бодяга растягивалась на многие месяцы. Поскольку за «выполнением плана» кто-то должен был следить, по завершению десантной операции в штатном расписании предприятий появлялась обычно новая должность – социолог. И на нее ставили человечка, куда в принципе мог претендовать любой самозванец, объявивший себя «профи». Это было совершенно несложно, поскольку тогда еще специалистов этого сорта просто не существовало. Обычно его включали в состав отдела НОТ – научной организации труда. Как атрибут новомодной показухи они также появились на волне «оттепели» эхом творчества пролетарского «поэта трудового ритма» 20-х годов Алексея Гастева. В редких, можно сказать, редчайших случаях создавалась группа социологов – «социологическая лаборатория». Или это звание приписывали начальнику. Например, в качестве заместителя директора по кадрам некоторое время работал на костромском заводе «Мотордеталь» Андрей Зайцев, ставший потом доктором и профессором.
Хорошо помню те веселые времена. Поскольку договоров была куча, с обширной командировочной географией, мы откровенно сачковали, разъезжая то туда, то сюда и изображая бурную, абсолютно никому непонятную деятельность. Так как само явление – «связь науки с управлением производством», было в новинку, по первости к ее посланцам относились весьма почтительно. Задача сильно упрощалась тем, что красные директора меньше всего были расположены тратить время на то, чтобы вникать в процесс. Да и в сам результат. Ведь единственный смысл тех бумажек, которые почему то часто помещались в роскошные фолианты, напоминающие семейные фотоальбомы и экспонаты для выставки, был в том, чтобы попасть в список «прогрессивных руководителей».
Впрочем, это сегодня, на расстоянии, тогдашний поход в социологию вызывает иронию. А тогда для многих ее зачинателей была полем и источником энтузиазма, фронды и самоутверждения. Порой она обретала форму прям-таки некоего паломничества с «хождениями в народ». Классический пример тому, как один из патриархов отечественной прикладной социологии, профессор Андрей Алексеев пошел работать станочником на завод - дабы изучать нравы и запросы рабочих «методом включенного наблюдения».
Надо понимать, что, как и во многих начинаниях советского периода, в них присутствовали два начала. Со стороны власти и общества. Точнее, его определенных заинтересованных фрагментов. В первом случае было много махровой фальши, тактического лицемерия или просто глупости, как это было при Никите. Во втором варианте под формальный дозвол устремлялись, пользуясь моментом, люди, одержимые своими профессиональными интересами и творческим азартом. И они, даже понимая, какими целями и мотивами верховодит власть, делали вид, будто пустышки принимают за чистые монеты. И умудрялись успеть кое-чего достичь, пока «ветер дует». Ведь даже такой безумный бред, как хрущевская Программа строительства коммунизма, наряду с анекдотами и несусветной демагогией, породил и дерзкие дискуссии в кругах интеллетуалов о природе человека, нравственности, свободе и т.п.
Вот и отмашка в части легализации социологии на научно-методическом поприще возбудила вполне серьезную и увлекательную работу. Совершенствовалась техника опросов, адаптировались известные и изобретались новые психодиагностические тесты. Кое-где были даже попытки организовать все эти технические средства в некий поток, например, тестирование при поступлении людей на работу и расстановке их на производстве. Другой вопрос, что как только из уютного мирка «своих» эти энтузиасты пытались всунуться в широкую практику, они сразу получали облом. Их идеализм натыкался как минимум на стену равнодушия или непонимания. И, как компромисс, на встречное предложение вести себя по правилам показухи.
Такой «соцреализм» быстро приходит, когда оседаешь на конкретном предприятии и становишься «своим», с которым нет резона церемониться. Да и сам, если уж не совсем упертый, осознаешь, насколько инородна и декоративна здесь твоя роль. Причем без обиды на окружающих и для тебя лично. А потому, что твоя активность не вписывается в общий формат системы. Подобно тому, как побег растения не приживается в ином климате и почве.
Взять те же технологии отбора и расстановки кадров, разработанные и апробированные в 70-е годы одной из лучших команд «прикладников» при Пермском телефонном заводе. Спрашивается, на фиг она нужна была по сущности своей даже самому «прогрессивному» директору? Во-первых, выбирать при том, что на всех заборах висели крики «Требуются...» было особенно не из кого. А соблазнять при стандартизированных окладах и фондах заработной платы было не особо чем. Поэтому новичок, пришедший в отдел кадров, и не пожелавший отвечать на непривычные вопросы, мог запросто развернуться и уйти.
А, во-вторых, сама задача раскрытия и учета индивидуальных особенностей и талантов не была актуальной. Напротив, она противоречила сущности «валовой экономики», которая всячески тормозила эффективность. Власть, будь то политическая, будть то хозяйственная, в ранге красных директоров, если что-то и интересовало на индивидуальном уровне, так это лояльность и безропотность, «правильное» мировозрение и покорность.
Отсюда сугубо показушный характер «советской социологии» - особенно в ее прикладных начинаниях. Если в облаках общей методологии и в других сферах, таких как семья, культура, личность, секс и т.п., и связанных с такими именами, как Ю. Левада, Б. Грушин, А. Харчев, В. Ядов, А. Здравомыслов, Е.Антосенков, М. Слюсарянский, Б. Пригожин и появлялись серьезные работы, то в основном для узкого круга (популярно писал разве что Левада). То там, где она обретала хоть какие-то формы выхода в практику организации и управления, она непременно буксовала.
Причем, чаще всего, отнюдь не из-за гонений и запретов. Просто предлагалось «не мешать». Об этих взаимоотношениях в начале 80-х я писал в «Записках заводского социолога» в популярном тогда журнале «ЭКО» (Экономика и организация промышленного производства). Смысл их был в негласном (а для непонятливых – и в гласном) договоре с администрацией, в котором тебе предлагалось заниматься, чем хочешь – разъезжать по околонаучным сборищам, ходить по цехам с анкетами, писать статьи. Или стихи. Но только не приставать всерьез с советами, не лезть с системными новациями, отнимающими ресурсы и время у занятых людей.
Конечно, были и редкие исключения, когда «игрой» увлекались обе стороны. И директор, и социолог. Однако, их перечень тогда в масштабах огромной страны можно было свести к десятку имен и адресов. Но, как правило, это были те случаи, когда один находил в лице другого толкового и грамотного помощника, к советам которого прибегал в решении повседневных административных вопросов. Только подавалось это в «наукообразной» упаковке. Подобно тому, как таковыми, почему-то, «научными» назывались обычные структуры подразделений и должностные инструкции, разрабатывемые в службах НОТ.
Остальных же вполне разумная формула размежевания устраивала. А те, кому «игровое поведение» надоедало, со временем адаптировались в теле системы согласно ее внутреннему расписанию и уставу: переквалифицировались в экономистов, кадровиков, становились руководителями и т.д. Или переселялись в НИИ , где уже выступали в тогах «экспертов с производства». Такие там были востребованы, потому что помогали хоть как-то редактировать академическую ахинею, которую несли те, кто не имели не малейшего понятия, как устроена та самая ЭКО.
Мода на «заводскую социологию» в 80-е заметно пошла на убыль и к концу «перестройки» практически сошла на нет. Во всяком случае в Прибалтике, где ее состояние легко было отследить ввиду крайне малочисленности представителей оной. С переходам к рынку многие типовые проблемы ее, вроде «текучести кадров», просто исчезли.
С другой стороны, с появлением многопартийности прикладное начало стало востребовано политиками и переместилось в макросферу мониторинга общественного мнения. В таком состоянии социология получила новую прописку. И неплохо поживает уже четверть века. Как в Прибалтике, так и в России, если судить по частоте сводок, публикуемых тем же «Левада-центром».
Ну, а темы этой стоило коснуться, чтобы проиллюстрировать и относительную гибкость «советской системы», благодаря которой она сущестовала так долго. И вполне могла бы продолжать смердеть еще какое-то время, если бы сами ее распорядители не дрогнули. И не начали демонтировать сверху. А низы ...Как аукнулось вскоре, они отнюдь к этому не были предрасположены. В следующем параграфе попробуем разобраться, было ли для этого достаточно дровишек.