Общественно-политический журнал

 

Три четверти желали бы покинуть эту страну, не видя здесь ни своего будущего, ни будущего самой страны

Неприятный сюрприз преподнесли социологи. 73 процента опрошенных сограждан признались, что хотят уехать из России. Цифра пугающая — бросились выяснять, отчего три четверти населения готовы бежать и как их остановить, а то у нас и без того беда с демографией… Мне же кажется, главная опасность не в том, что все возьмут и уедут. Бьюсь об заклад, что те, с кем беседовали социологи, вовсе не собираются покидать родную страну.

В принципе в сегодняшнем мире люди передвигаются свободно. Границы не мешают находить работу по душе. Люди уезжают и возвращаются. Современная наука так и существует. Возникает интересная задача. В какой-то стране собирается интернациональный временный трудовой коллектив, решает ее и разъезжается. Но в нашем обществе таких активных и инициативных людей немного. Разве это просто — отправиться за границу и найти там работу? И язык нужно прилично знать, и владеть пользующейся спросом специальностью. Но главное — психологическая готовность начать жизнь на новом месте, никого и ничего не зная, рискнуть. Многие ли на это способны?

Так что же означает эта массовая готовность уехать? С моей точки зрения, это форма отчаяния, раздражения, ощущения безнадежности. У каждого из нас бывает горькая минута, когда из-за неурядиц на работе или в семье невольно вырывается: бросить бы все и уехать! Но сейчас этот сигнал отчаяния одновременно подают 73 процента опрошенных.

Во время съемок ток-шоу “Суд времени” об эпохе Брежнева, то есть на тему, казавшуюся чисто исторической, зал внезапно взорвался. Люди, которые обычно спокойно слушают дебаты историков, кричали, что при Брежневе жили чудесно: детские сады, пионерские лагеря, бесплатное образование и медицина, квартиру можно было получить!.. В зале сидели разные люди, в том числе те, кто родился и вырос уже после смерти Леонида Ильича. Полагаю, что если бы, не дай бог, они хотя бы на день вернулись в то время, то пришли бы в ужас от одних только очередей в магазинах. Но они же говорили вовсе не о Брежневе, а о дне сегодняшнем.

Выплеснулось раздражение и недовольство нынешней жизнью. Честно говоря, я не предполагал, что они так велики. Завидно высокие рейтинги Путина и Медведева воспринимаются как одобрение того, что делается в стране. Похоже, эти рейтинги, скорее, показатель надежды на доброго царя, который, может быть, что-то для нас сделает. А самим-то нам не дадут. Да мы и не сможем. Принято говорить, что стабильность — главное, чего хотят россияне. Считается, что для страны стабильность важнее перемен. Жизнь становится лучше, мы движемся в правильном направлении, уверены в будущем, так зачем что-то менять?.. Но вот то, что мы не видим.

Социологи отмечают серьезное разочарование сегодняшнего российского человека, что рождает нигилизм и цинизм. Разочаровались в советских идеалах, затем в надеждах перестроечного времени и еще сильнее — в нынешней жизни. В результате не просто исчезли идеалы, а люди уже и не верят, что идеалы в принципе могут быть. Только чиновники, достигшие вершины власти и материального благополучия, жаждут стабильности. То есть покоя и комфорта. То есть чтобы все оставалось как есть. Чтобы их ничего не лишили.

Общество вступило в эпоху перемен ждущим обновления и мечтавшим о движении вперед, а сейчас разочаровано и развращено неприкрытым лицемерием. Конечно, жизненный уровень в сравнении с брежневскими временами, несомненно, намного выше. Но отчего тогда такое недовольство?

После недолгой попытки отклониться от привычного маршрута страна вернулась в прежнюю колею, к несправедливости советской системы, когда человеку на высокой должности положено все, а человеку без должности — ничего. Выяснилось, что новая власть в смысле обретения благ и устройства личного благополучия ничем не лучше прежней. А даже хуже, потому что ощущение материального неравенства стало куда острее. Страна вернулась к ограничению возможностей для самореализации. И это, может быть, самое прискорбное.

У нас в стране все с восхищением говорят об экономических успехах Китая. Чтобы идти по китайскому пути, нужны китайцы. Кто готов трудиться по-китайски — без отпусков, по две смены, невыносимо тяжелым трудом добывая деньги на учебу детей? Но никто из властей предержащих не желает и дать людям возможность зарабатывать — легко открывать мелкий и средний бизнес. Вот могла быть основа процветания! Так невозможно же открыть свое дело из-за множества бюрократических рогаток и обдираловки со стороны множества разных служб!

Наша молодежь — за небольшим исключением — не уезжает. Молодежь идет в чиновники. Образованные молодые люди не хотят заниматься бизнесом, рисковать, — они предпочитают госслужбу, что в значительной степени продиктовано желанием получить в руки управление финансовыми потоками, распоряжаться госсобственностью, которая в умелых руках становится частной. При этом современные чиновники уверенно называют себя людьми, заботящимися о государстве, а предпринимателей, создающих рабочие места, считают корыстными себялюбцами, которых нужно всячески прижимать.
...После одного торжественного мероприятия, когда уже уселись за стол, Леонид Ильич Брежнев, расслабившись, сказал:

— Я сейчас вроде как царь. Правда, царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.

Генеральный секретарь поскромничал. Что орден! Орден — приложение к высокой должности, которые он, как и другие наши властители, раздавал исходя из одного принципа — на ключевых постах должны сидеть свои, верные люди. Что с тех пор изменилось? Главный кадровик брежневской эпохи секретарь ЦК КПСС Иван Капитонов на склоне лет признался:

— Я думаю, люди у власти мало меняются. Психология одна и та же — устранить того, кто метит на твое место.

Образовалось государство чиновников — их на миллион больше, чем десять лет назад. Но чиновники ничего не придумывают и не создают. Не поэтому ли мы живем импортом и все кого-то догоняем? Раньше Америку, теперь Португалию…

Рост количества чиновников не улучшает систему управления. Однажды в кругу журналистов Путин признался:

— Я не хотел бы никем “понукать”, хотел бы создать такой властный механизм, который бы работал сам. Но не выходит — вынужден всех держать в узде, чуть вожжи ослабил — и шестеренки заедает...
Мы вернулись на традиционный российский путь: царь всем руководит и всем все объясняет — и как пахать, и как строить, и как пожары тушить. Все слушают, кивают, докладывают об исполнении — вне зависимости от того, сделано или нет. И все делается через пень-колоду. С одной стороны, зачем проявлять инициативу, стараться, что-то придумывать, если на все нужна команда сверху? А с другой — начисто исчезает способность к самостоятельности. Ненужные органы атрофируются.

В воспоминаниях моего дедушки Владимира Михайловича Млечина нашел поразившую меня запись, посвященную одному печальному мероприятию начала двадцатых годов прошлого столетия: “Народу было много, но никакой давки, никакого беспорядка. И милиции-то было мало. Порядок как-то складывался сам по себе. Это были не толпы, шли тысячи и тысячи граждан, и каждый инстинктивно знал свое место, не толкаясь, не напирая на других, не пытаясь проскочить вперед. Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали все большим числом блюстителей порядка и все меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни... И по улице тоже”.

Отучили. Отучили от самостоятельности и способности к самоорганизации, от стремления дерзать, а ведь это движет миром, в особенности сейчас. Вот что самое печальное. У большинства сограждан утрачена вера в способность самому чего-то существенного добиться и изменить жизнь — свою и страны. От этой безысходности люди и признаются социологам: я бы отсюда уехал…
 

 

 Леонид Млечин