На столицу опускалась тёплая августовская ночь, однако в тот год тьма не приносила ни отдыха, ни покоя. С закатом солнца обитателей города обволакивал страх и томительное ожидание беды, а для работников учреждения, где на мелкой должности служил Герман Мельхиоров, ночи были временем напряжённой и изнурительной работы. Наш герой спешил закончить все оставшиеся приготовления, ибо эта ночь должна была стать последней в его нынешней жизни.
Нет, нет — он вовсе не готовился уходить в мир иной, как раз наоборот, надеялся жить ещё долго. Эта ночь должна была переломить его жизнь пополам, он хотел отрезать и отбросить то, что было с ним до сих пор, а затем скрыться, уехать подальше от этого гнетущего города, от бывших сотрудников, и начать всё сначала, на новом месте, под другим именем. Переход в новую жизнь он планировал давно, почти два года, и вот на днях решил — больше ждать нельзя, завтра может и не получиться. К этому шагу готовился он в глубочайшей тайне, что, впрочем, было не слишком сложно, ибо близких друзей у него не было, лишь пара приятелей, да ещё соседи по коммунальной квартире. Семьёй он не обзавёлся, а с немногочисленными родственниками, что выжили после лютых времён германской и гражданской войн, давно прервал все отношения. подробнее ⮞⮞⮞
По словам Карла Маркса история проявляет себя "сначала как трагедия, а потом как фарс». Другой философ 19-го века Гегель сказал, что “Единственный урок, который можно извлечь из истории, это то, что из истории уроков не извлекают.” Похоже, что сегодня мы наблюдаем очередное подтверждение этих глубоких мыслей.
История постоянно повторяет себя: решение российского президента Путина напасть на Украину заставляет вспомнить Германию сто лет назад. Вопреки усилиям американского президента Вильсона в январе 1919 годя в Версале под Парижем французы и англичане за её роль в Первой Мировой войне наложили на Германию зверские контрибуции. Результатом был крах немецкой экономики, население обнищало и в стране наступили беззаконие и хаос. Когда в 1933 году Гитлер был избран канцлером, он вывел Германию из бедственного положения, отказался платить военные контрибуции, с помощью Сталина начал стремительное вооружение страны и тем поднял экономику из руин. У Сталина, однако, был свой дальний расчёт — он рассматривал Германию как орудие для завоевания Европы. Впрочем, не о нём здесь речь. 
К своему 80-летию писатель и журналист Давид Гай решил подвести некий итог нелёгкого путешествия по литературным долинам и по взгорьям: опубликовав книгу мемуаров и размышлений с характерным названием (
Где-то в середине 80-х меня позвали провести семинар в Американском Государственном Институте Стандартов и Технологий (NIST), который находится в Гейтерсбурге, что в пригороде Вашингтона. После семинара его организаторы прикрепили ко мне старичка-волонтёра, который должен был провести для меня экскурсию по этому замечательному институту. Звали его Джерри Берлинер, было ему под 80, уж давно на пенсии, но без дела жить не хотел. Этот моложавый и подвижный господин с удовольствием и энтузиазмом делился с посетителями, вроде меня, своими обширными познаниями в области техники и её истории. Он провёл меня по отделам и лабораториям, показал, чем они там занимаются, а в конце экскурсии сказал:
Первые двадцать лет жизни в Америке наша жизнь была спокойной, размеренной и весьма безопасной — мы даже в доме не запирали двери. Однако, за последующие без малого четверть века обстановка стала напряжённее: сейчас двери не только запираем, но установили в доме сигнализацию, а мои более решительные друзья даже обзавелись оружием. Впрочем, я хочу поговорить не о сегодняшнем дне, а о временах сравнительно давних, даже патриархальных, когда в США отношения между людьми были доверительные — люди свято уважали закон и верили друг другу на слово, которое порой имело такую же силу, как подписанный контракт. Ментальность у среднего американца была примерно такая: я законопослушный гражданин, а значит и все вокруг меня такие же честные и добропорядочные. 
О книге Евсея Цейтлина 
В отличие от обычных людей у иммигранта не одна, а две жизни. Одна — до, а вторая — после. Люди часто путают два похожих слова, поэтому поясню: эмигрант — тот, кто навсегда уезжает жить в другую страну, но ещё туда не добрался, а иммигрант — тот, кто уже приехал и живёт в другой стране. Память у каждого иммигранта наверняка сохранила немало занятных впечатлений о переломном периоде биографии. Сегодня я решил поделиться некоторыми своими наблюдениями, что запомнил из первых лет иммигрантской жизни.
Деньги, женщины, одиночество в романе Давида Гая
Как это часто случается в Новой Англии, март 1990 года выдался снежный. Дома под самые окна первого этажа были плотно подпёрты сугробами, с крыш угрожающе свисали снежные полотнища, тротуары исчезли, а запаркованные на улице машины уютно спали под белыми пушистыми одеялами и злобно рычали, когда их хозяева заводили моторы, счищали со стёкол снег и отправлялись на работу. Впрочем, больших проблем со снегопадом не возникало, так как городские службы со своими обязанностями справлялись добросовестно. Каждую ночь все улицы расчищали для проезда, и Бостон жил почти нормальной жизнь. 
Расскажу-ка я вам занятную историю про своего знакомого и в некотором роде даже наставника — он как-то обучил меня некоторым трюкам масляной живописи. По профессии он был художник и звали его Леон, вернее так звали его сначала, а потом... Однако, не будем забегать вперёд; всё по порядку. В своё время он набирался знаний и шлифовал технику живописи в питерском художественном училище им. Серова, которое в их кругу язвительно называлось «Серóвней». Такая издёвка была совершенно справедлива потому, что назвали это замечательное училище не в честь прекрасного художника 19-го века Валентина Серова, написавшего «Девочку с персиками», а в память его однофамильца — советского художника-функционера Владимира Серова, сделавшего карьеру на изображениях Ленина, причём без всяких там персиков.
Если вы пока ещё об этом не задумывались, то я скажу: давление — великая вещь: жестокая, порой разрушительная, но совершенно необходимая. Я ценю давление и отношусь к нему с уважением потому, что без него не было бы не только прогресса, но и самой жизни. Будь я поэтом, написал бы давлению хвалебную оду, но поскольку нет у меня поэтического дара, приходится ограничиться прозой. Для начала — краткая экскурсия в науку.
О новом романе Давида Гая «Линия тени»
Это 
Надежда нескольких постсоветских поколений на мирную смену неототалитарных режимов разбилась о чугунную ограду белорусского «кладбища революций». Хотя Беларусь продолжают сотрясать «политические афтешоки» (которые, впрочем, иногда бывают более разрушительными, чем первый удар революционной стихии), на горизонте уже замаячил беспощадный силуэт контрреволюции. Она должна превратить так называемый «Евразийский союз» во второе издание «Священного союза» во главе с Россией в качестве бессменного «жандарма Европы».