Вы здесь
Очередной замкнутый круг российской государственности становится национальной традицией
В условиях обвальной девальвации российской национальной валюты все чаще стали раздаваться голоса о том, что страна стоит на пороге новых 1990-х. В памяти народной первое постсоветское десятилетие запечатлелось как время тяжелейшего социально-экономического кризиса, который сопровождался ломкой привычного уклада жизни для миллионов граждан, родившихся и выросших в эпоху социализма и вынужденных приспосабливаться к новым и далеко не всегда простым рыночным реалиям. В конце «нулевых» в публичном поле появился речевой штамп «Лихие девяностые», использовавшийся придворными идеологами в качестве пугала для населения с целью поддержания электоральной популярности действующих властей. В ответ на критические замечания в адрес правительства или президента зачастую можно было услышать: «А вы что, хотите вернуться в 1990-е?». И, надо сказать, возвращаться назад мало кто хотел: слишком уж тяжелым для общества оказался постреволюционный период.
В том, что в российском социуме 1990-е годы устойчиво ассоциируются с глубоким кризисом, нет ничего удивительного. Другой вопрос, что сам кризис был вызван вовсе не тем, что после провала путча в августе 1991-го к власти пришли демократы и начали «бессмысленные и беспощадные» реформы, приведшие к серьезному падению уровня жизни населения. Несмотря на то, что именно такую картину мира всегда пытались преподнести государственные СМИ, она очень далека от реальности. В действительности после краха СССР на руинах почившей в Бозе социалистической системы шло становление институтов рыночной экономики со свободными ценами, частной собственностью и конвертируемой валютой. Переход этот по определению не мог быть простым: к концу советской эпохи в стране было несколько десятков тысяч фабрик и заводов, продукция которых не могла конкурировать с импортными товарами, хлынувшими на отечественной рынок после проведения внешнеэкономической либерализации.
В этом и крылась причина глубокого падения ВВП: предприятия, продукция которых не находила спрос, закрывались, а их сотрудники были вынуждены искать себе новый источник заработка. Параллельно с этим зарождались частные компании, работавшие преимущественно в сфере услуг. Когда переток кадров из убыточных секторов в прибыльные закончился, в стране наступил экономический рост. Болезненный процесс преобразований осложнялся целым рядом факторов. В первую очередь, кризисом двоевластия 1992-1993 годов: в условиях острого противоборства президента и парламента невозможно было провести приватизацию без предоставления масштабных льгот директорам предприятий, близких к «директорскому корпусу» Верховного Совета, что, в конечном счете, снижало эффективность разгосударствления собственности. Одновременно с этим Центральный банк выделял прямые кредиты реальному сектору, что стало причиной трехзначной инфляции в 1993-1994 годах.
Здесь же можно вспомнить и действия коммунистического большинства в Думе второго созыва, ежегодно голосовавшего за принятие несбалансированных бюджетов, исполнение которых привело к дефолту по государственным обязательствам 17 августа 1998 года. Однако, несмотря на все перипетии реформ, именно благодаря им Россия в 2000-е переживала бурный экономический рост. И вовсе не резкий рост цен на нефть стал его первопричиной: если бы в середине «девяностых» не была осуществлена приватизация нефтяной промышленности, Россия, в силу обвального на тот момент падения добычи «черного золота», стала бы к началу «нулевых» его нетто-импортером, и перед правительством не стоял бы вопрос о том, что делать с дождем из нефтедолларов. Так или иначе, но реформы дали очевидный позитивный эффект, выразившийся в существенном увеличении реальных доходов населения, что стало основой политического капитала тех представителей российской элиты, которые оказались в Кремле и Белом доме на рубеже 2000-х.
Действующие российские власти привыкли управлять ростом благосостояния. Поэтому им будет чрезвычайно трудно адаптироваться к нынешней непростой ситуации, которая требует кардинального поворота в экономической политике в сторону полномасштабного дерегулирования, приватизации крупных пакетов акций государственных компаний и урезания избыточных бюджетных трат на непомерно разросшийся за последние несколько лет госсектор. В отличие от кризиса 2008 года, в распоряжении правительства нет тех значимых финансовых ресурсов, за счет которых раньше можно было потушить любую социальную проблему. И в этом вина исключительно Кабинета министров, усилиями которого объем расходов федеральной казны за последние шесть лет увеличился с шести с половиной до тринадцати триллионов рублей. Поддерживать столь высокий уровень государственных трат становится все сложней, иначе бы правительству не пришлось инициировать резкое повышение налоговой нагрузки на малый бизнес.
Текущий кризис во многом схож с положением рубежа 1970-х и 1980-х годов. Тогда так же, как и сейчас, страна оказалась в международной изоляции вследствие ввода вооруженных формирований на территорию иного государства. Тогда так же, как и сейчас, экономика переживала стагнацию, в ответ на которую власти не могли предложить ничего, кроме декларативных заявлений о необходимости развертывания научно-технической революции. Тогда так же, как и сейчас, государственный бюджет критическим образом зависел от сырьевых доходов. И точно так же, как и сегодня, ответом на кризис могли стать лишь радикальные преобразования, которые бы позволили демонтировать институты социалистического хозяйствования и перевести экономику на рыночные рельсы. Однако этого не произошло: столкнувшись в середине 1980-х с падением валютной выручки от экспорта нефти, союзное правительство предпочло осуществлять крупные заимствования за рубежом, итогом чего стало фактическое банкротство СССР на заре 1990-х.
По всей видимости, в ближайшие годы мы увидим схожий сценарий. Как показало декабрьское обращение Владимира Путина к Федеральному собранию, президент не считает необходимой существенную корректировку экономической политики. Это, в свою очередь, лишь усиливает риск значительного падения ВВП по итогам 2015 года. После внедрения санкций со стороны США и ЕС крупнейшие российские компании оказались отрезанными от зарубежных кредитов, служивших основным ресурсом их развития. Чтобы избежать риск технического дефолта по полученным ранее заимствованиям, ключевые игроки отечественного реального сектора начали просить правительство о выделении средств из Фонда национального благосостояния, что может привести к дестабилизации государственных финансов. Ничуть не менее разрушительным для экономики окажется и кредитование госкомпаний под залог их облигаций со стороны Центрального банка.
В итоге получается замкнутый круг. Руководство страны не хочет снижать градус внешнеполитической конфронтации и не желает предпринимать системные меры, которые бы могли вернуть экономику на траекторию устойчивого роста. При этом сохранить прежний статус-кво у Кремля не получится: для этого нужны значительные финансовые ресурсы, а их, вследствие экспансионистской бюджетной политики последних лет и нынешней международной изоляции, просто-напросто нет. В результате элита, как и в середине 1980-х годов, будет использовать оставшуюся часть нефтедолларового пирога для поддержания на плаву существующей системы. Итогом станет тяжелый кризис государственных финансов, который и сделает возможным проведение давно назревших преобразований. С высокой долей вероятности России, как и в 1990-е годы, придется проводить реформы без денег. Впрочем, реформы не проводятся тогда, когда все хорошо; наоборот, их реализация, как правило, является ответом на кризис.
Как известно, неотъемлемым атрибутом второй половины 1980-х была общественно-политическая либерализация. Но нужно понимать, что, во-первых, она была частичной, а во-вторых, реальная демократизация была достигнута вовсе не благодаря, а вопреки усилиям союзных властей. Достаточно вспомнить барьеры на пути регистрации независимых кандидатов на выборы Съезда народных депутатов СССР (1989), из-за чего на нем преобладали представители «агрессивно-послушного большинства», целиком и полностью состоявшего из представителей партийной номенклатуры. Или изнурительное трехраундное голосование на пост председателя Верховного Совета РСФСР (1990), победителем которого в очень напряженной борьбе оказался Борис Ельцин. Или препятствование со стороны союзного руководства созданию в российской республике института президентства: во многом с целью «отвода глаз» референдум о его внедрении проходил в один день с плебисцитом о сохранении СССР.
Не стоит ожидать, что сегодня путь к демократизации окажется более простым и что с трудом обретенная свобода не принесет с собой горечь.