Система в России нежизнеспособна и никто не знает как она будет доживать и сколько

Россия лихорадочно ввязывается в одну войну за другой. Опробовав силы в войне против соседних Грузии и Украины, она вышла в широкий мир – объявила войну ИГИЛ. Что это: пресловутое «вставание с колен» или новая фаза агонии? Зачем Россия будит лихо, ведь ИГИЛ не Украина и по правилам играть не станет? И главное: что ждет Россию, возможен ли выход из порочной модели «русского самодержавия»? Обо всем этом поделилась мнением Лилия Шевцова.

Вы как-то говорили, что система самодержавной власти, созданная Путиным в России, угасает. И сейчас главная цель нынешних правителей Кремля – выживание. Вместе с тем, очевидно, две войны (в Сирии и в Украине) истощают ресурсы РФ, расшатывают систему. Получается, попытки Путина укрепить свою власть агрессивной внешней политикой его и ослабляют. Что может Россия предпринять, кроме дальнейшего повышения ставок?

Чтобы понять, в какой точке находится, во-первых, режим Путина, а, во-вторых – российская система самодержавия, что не одно и то же, нужно поместить все это в новый геополитический ландшафт. Определенные драматические события могут надолго заморозить состояние российского самодержавия или подтолкнуть его в некотором направлении. Что представляет собой сегодня глобальный миропорядок после терактов в Париже, Бейруте, трагедии с российским самолетом? Мы вступили в очень неблагоприятное время, время сумерек и для России, и для Украины, и для самого Запада. Этот момент можно сравнивать с трагедией 2001 года, но сейчас все серьезнее. Почему? Волна антизападного, антилиберального, антимодернистского террора началась в момент, когда либеральные демократии потеряли драйв. ЕС потерял траекторию развития, США уходят в свою раковину, разбираясь с внутренними проблемами. Нынешние драматические события могут надолго осложнить выход самого Запада из собственной ловушки, из цивилизационного межвременья. Если Запад не найдет собственный адреналин, очень сложно говорить об успехе новой Украины или шансах на трансформацию в России.

Это первый пункт: мы поместили нашу тему в глобальный аспект, который весьма драматичен и очень неблагоприятен. Теперь по сути вопроса. То, с чем мы имеем дело в России, является уникальной конструкцией. Речь идет о ядерной сверхдержаве, об архитекторе нынешнего глобального миропорядка, который возник после Второй мировой войны, и одновременно бензиновом государстве, весьма отсталом и архаичном. Эта конструкция «ядерная держава – бензиновое государство» давно в состоянии деградации. Более того, уже 1991 год, а именно распад СССР, означал переход российского самодержавия в стадию агонии. Потому что никогда в мировой истории такая держава не распадалась в мирное время, когда не было особых угроз внутри (не было протестов) и не было особых угроз извне. Это свидетельствует о том, что русская система вступила в очень сложный период угасания, деградации, упадка, но лучше – агонии. Система, которая не развивается, вступает на путь агонии. Этот период может продолжаться долго. Мы видели, как сначала Ельцин, потом Путин искали модель выживания системы через адаптацию к западной демократии, через имитацию либерально-демократических принципов, через сотрудничество и даже партнерство с Западом. Это завершилось где-то в 2012 году, когда Путин вновь возвратился в Кремль как российский президент. Почему? Потому что русское самодержавие, да и путинский режим, не смогли выживать в новом времени.

Возникли новые факторы: россияне в 2011-2012 гг. вышли на улицы, зародился общественный протест. Очевидно, сам Путин и российская политическая элита осознали, что сохранять власть в рамках мирной парадигмы, имитации Запада уже опасно. Они перешли к модели «военного времени». Начали искать легитимацию собственной власти через военную, милитаристски-патриотическую идентичность. Сам факт этого перехода тоже говорит о том, что система недолговечна, неустойчива, раз она не может жить в мирном времени. То есть мы вышли на новый этап агонии. Второй момент.

Нужно различать русскую систему самодержавия и путинский режим. Российская система самодержавия имеет гораздо более широкую основу: немало социальных слоев еще верят в то, что Россия может существовать как великая держава, империя, оказывать военное влияние на мир, иметь сферы влияния. Таких людей много среди либералов. Также считается, что Россия может существовать только при персоналистском правлении: лидер, вертикаль власти – это способ существования России. Тех, кто в это верит, очень много – социальных, политических групп. Много сторонников персоналистской власти среди системных либералов. Поэтому база для системы существует, несмотря на деградацию.

А вот режим Путина – это нечто отдельное. Это – форма существования системы. Путинский режим имеет гораздо более узкую базу. И она сокращается. И вот сейчас режим, пытаясь выжить, подрывает свои основания. Почему? Начав закрытие России от Запада, перейдя к более репрессивным методам, Путин подрывает интересы российского класса рантье. Этот класс может функционировать и обогащаться только за счет продажи на Запад нефти, газа, алюминия, другого сырья, за счет отмывания денег на Западе, за счет перевозки своей семьи на Запад. То, что делает Путин, никак не коррелирует с их интересами. Режим начинает выступать против этого класса, подрывать его. Более того, Путин не гарантирует социального обеспечения и обществу. Контракт, который он заключил в 2000 году – я вам безопасность и повышение жизненного уровня, а вы соглашаетесь с ограничением прав и свобод – уже не действует. Россия вступила в этап экономической рецессии, стагнации и, скорее всего, кризиса: жизненный уровень падает, поэтому у населения масса вопросов к президенту, несмотря на его якобы феерический рейтинг.

Поэтому начинает работать закон самоподрыва. Но он своеобразен, весьма парадоксален. Не будь террористической опасности, ресурсы режима исчерпались бы, они уже исчерпывались. Путин в конце прошлого года постарался закончить войну в Украине. Потому что она подрывает экономическую безопасность в России, грозит превратить страну и его лично в изгоя. А это еще один шаг к дальнейшему упадку. Как начал работать закон самоподрыва? Что ни делает Путин, каждый шаг приближает его к новым проблемам. Когда треть расходов приходится на военный бюджет, ничего не остается на медицину, образование, дороги и т. д., на региональные бюджеты, которые в кризисе. Поэтому закон самоподрыва продолжает работать, но появляются некоторые факторы вроде войны с террором, которые могут заморозить ситуацию агонии и дать этому режиму новое дыхание за счет негативной мотивации населения. Ее суть – в страхе перед террором и согласии на то, чтобы права и свободы опять ущемлялись за счет военных расходов.

  Получается, что и Европа сейчас в кризисе, и Россия…

  Россия в состоянии деградации, Европа – в кризисе. А кризис – это не всегда плохо.

  Вы сказали, что Европа потеряла драйв и находится в цивилизационном кризисе. Проблема в том, что первая реакция Европы после террористических атак никак не препятствует ИГИЛ добиться целей, изложенных в программной статье «Управляя дикостью (яростью)». Во-первых, европейские страны из-за низкой рождаемости нуждаются в постоянном притоке мигрантов, во-вторых, рост нетерпимости по отношению к мусульманам облегчает ИГИЛ вербовку новых сторонников, в-третьих, есть сомнения, что власти смогут эффективно бороться с терактами, сохранив например Шенген. Экономика Еврозоны стагнирует продолжительное время. В итоге и у России, и у Европы появляется много общего. В таких условиях насколько вероятно, что начнется диалог с Россией, а Украину отложат в сторону?

  Вопрос слишком обширный, поэтому я разобью его на части.

Первое. Стремление ИГИЛ радикализировать мусульманское население в Европе и таким образом расширить свою базу – это не первая такая попытка. В 2001-2002 гг. то же делает «Аль-Каида». Но сейчас речь идет о гораздо более агрессивном крыле фундаменталистского исламофашизма – об ИГИЛ. Я не думаю, что мусульманское население в Европе готово к подобного рода радикализации, цивилизационному расколу. С другой стороны, коренные европейцы, несмотря на усиление правых партий типа PEGIDA в Германии или фронта Марин Ле Пен во Франции, также не готовы к цивилизационной конфронтации. Я все же думаю, что европейское общество сможет выработать фермент самозащиты – цивилизационной, европейской, либеральной самозащиты. Хотя, несомненно, Европа от модели «открытая Европа» движется к модели «Европа-крепость». Движение в этом направлении идет, и трудно сказать, в какой степени европейцам удастся создать механизм обеспечения собственной безопасности и одновременно сохранить демократию. Это очень сложная дилемма для Европы. Но Запад проходил уже дважды в своей недавней истории через кризисы – в 1930-е и 1970-е. И кризис помог Западу найти новую модель жизни, новую модель демократии. Есть большая надежда, что Запад от своих ценностей не откажется. Иначе это будет абсолютная деградация западного общества, потеря жизнеспособности. Там это прекрасно понимают.

Второй вопрос, насколько угроза исламофашизма может сблизить Россию и Запад. Это очень важный вопрос. Мы уже видим тактические подвижки между Путиным и западными лидерами. По крайней мере, как показал саммит G-20, Путину удалось прорвать дипломатическую блокаду. Там было несколько важных встреч, включая встречу с Обамой. Олланд собирается посетить Москву и говорить с Путиным о сотрудничестве. Таким образом, мы совершенно очевидно понимаем, что Запад сейчас заинтересован в прекращении политики сдерживания и конфронтации с путинским Кремлем ради диалога по вопросу террористической угрозы. Но идет ли речь о полной сдаче Западом своих позиций, особенно в Украине, либо о прагматическом расчете. На Западе есть, конечно, силы-попустители, которые говорят: зачем нам спорить с Россией из-за Украины, давайте делать бизнес. Но влиятельные западные круги, великие державы Германия, Франция, Великобритания, США уже настолько не доверяют Путину, что знают: любая уступка с их стороны подтолкнет Кремль по пути реваншизма. Поэтому они вряд ли пойдут на предложение Путина о создании антитеррористической коалиции по типу антигитлеровской. Так что сейчас в западных столицах идет напряженная работа по осмыслению нового механизма компромисса с Россией: где сотрудничество, а где сдерживание. В любом случае вопрос Украины всегда поднимается. Обама четко дает понять: никаких уступок по Украине не будет. Но, конечно, Украина отходит на второй план. Да, это больше не приоритет для западной политики. Но украинцам нужно подумать, в какой степени эта ситуация негативна, а в какой открывает новые возможности. Например, дает шанс Украине на собственную интерпретацию минских соглашений. Кстати, уже в Анталии Украина кое в чем выиграла: Путин пошел на уступки по реструктуризации долга Януковича. Теперь все зависит от украинской дипломатии.

  Хорошо, но что мы можем сделать со своей интерпретацией этих соглашений? На Донбассе уже сейчас обострилась ситуация. К примеру, в тот день, когда в Париже произошли теракты, на востоке шли ожесточенные бои. Каждый день появляются новости о нескольких убитых, нескольких раненых. Боевые действия продолжаются в вялотекущем режиме. Причем неясно, могут ли наши войска применять в ответ те виды вооружения, которые согласно минскому соглашению отвели от фронта. Наши позиции время от времени обстреливают. Недавно был даже применен «Град»…

  Я читала об этом. Мы можем только предположить, почему это происходит. У кого есть полная информация о намерениях всех сторон и прежде всего Кремля? У меня нет уверенности в том, что я до конца понимаю их тактику. Особенно если учесть, что она основана на сиюминутных движениях, на тактических маневрах, на обманках. Когда ты играешь в политику обманок, непонятно, какой шаг ты делаешь следующим. Тот факт, что нет полной деэскалации военного конфликта на Донбассе, свидетельствует, как видно, о том, что формула минских соглашений не содержит реальных механизмов обеспечения полной и тотальной деэскалации. Нет этого механизма. Следовательно, проблема уже в самих минских соглашениях. Второе. Западные державы сейчас пытаются найти баланс между борьбой с терроризмом и Украиной. Этот баланс сложный.

  Еще момент: среди добровольцев ходят разговоры, что пока Россия занята войной в Сирии, нужно активизировать какие-то локальные операции на востоке. Мы понимаем, что Россия может когда захочет обострять ситуацию, потом снова идти на какие-то уступки или переговоры, а потом снова обострять. Возникает вопрос: Украина может обострять со своей стороны ситуацию, когда это выгодно? Как на это отреагирует тот же Запад? Сторонники Порошенко говорят, что мы не можем. Противники – что президент не готов действовать решительно.

  Что касается Запада, то здесь можно с уверенностью сказать: для Запада, и эта позиция была определена прежде всего Меркель и Олландом, основной вопрос – это сохранение территориальной целостности Украины. Этот принцип означает, что каким-то способом сепаратистские анклавы должны быть внедрены в тело страны. Запад будет настаивать на прекращении военных действий как со стороны анклавов, так и со стороны Украины. Поэтому в данном случае Порошенко прав.

 Это чем-то похоже на историю с постколониальными странами, когда им любой ценой навязывают не всегда адекватные границы.

  Проблема в том, что украинский вектор в Европу стал шоком для всех сразу. Запад не был готов конкурировать с Россией, тем более вступать в конфронтацию с Россией из-за Украины. В начале 2014 года я с грустью делала вывод, что, скорее всего, Европа предаст Украину, ведь адекватной реакции ни Европы, ни США на аннексию Крыма не последовало. Но как ни удивительно, все же Европа и США собрались и сформировали санкционный режим. С тех пор держат единство по санкциям, которые очень болезненны для российской экономики. А вот решения вопроса мирного выхода из войны у Европы нет. Это нужно признать. Инициатором минских соглашений был Путин, а Меркель и Олланд пассивно приняли его предложения. Поэтому положения соглашений настолько расплывчаты, что каждая сторона может интерпретировать их по-своему. Но здесь есть и определенная вишенка: Запад спокойно наблюдает киевскую интерпретацию этих соглашений. У Киева есть поле для маневра.

  Нельзя сказать, что наши граждане – особенно политически активные – хотят, чтобы Донбасс интегрировали назад.

  Но Порошенко и не спешит интегрировать Донбасс. И этот вопрос о конституционных форматах может продолжаться долго. Другое дело, что Россия тоже интерпретирует эти положения по-своему. В целом все зависит от одного момента: если Запад найдет силы в течение нескольких месяцев купировать сирийский вопрос, то сможет заняться Украиной. Я не исключаю, что Запад пойдет на миротворческий контингент под эгидой ООН в Сирии, а потом может ввести миротворцев в Украину.

  Раньше вопрос Сирии не могли решить из-за позиции России. То есть сейчас можно ожидать, что придут к какому-то консенсусу и смогут ввести туда миротворцев?

  Парижский теракт очень многое изменил. Сейчас Запад будет пытаться, в том числе через координацию с Россией, нанести военно-воздушные удары. Но ситуация такова, что будут идти переговоры о различных форматах наземных операций. Даже Обама, несмотря на свое нежелание ввязываться, принял решение об отправке ограниченного контингента спецназа на территорию Сирии для координации военно-воздушных ударов. Это уже первый шаг в этом направлении.

  По поводу нежелания Обамы ввязываться. Понятное дело, что это объясняется плохими результатами вмешательства в Ираке, Ливии. Почему там США не добились приемлемых результатов, а, допустим, в послевоенной Японии, в Западной Германии или Южной Корее удалось оставить после себя цветущие страны?

  В той ситуации были основания для возрождения этих стран в рамках либерально-демократической модели. Это были развитые страны. Ближний Восток – наследие колониального господства, волюнтаристского прочерчивания границ. Это иная культура. Ошибка американцев не в том, что они попытались военным путем решить проблему терроризма, авторитарных режимов, а в том, что американцы слишком быстро ушли, оставив хаос. Они не продумали возможность демократизации региона.

  Когда читаешь дискуссии сторонников демократов и республиканцев, складывается впечатление, что выхода всего два: либо всех бомбить без остановки, либо не вмешиваться вообще. В то же время желания выработать более ответственный подход не просматривается.

  Вы знаете, сидя в Москве и в Киеве, легко критиковать американцев. США несут колоссальную ответственность: мир не может гарантировать глобальную безопасность без участия Америки. Основную нагрузку в НАТО несут США. Остальные члены Альянса не могут даже довести уровень военных расходов до 2% ВВП, как того требует соглашение. Естественно, в Америке идут дискуссии, как осуществлять свою глобальную ответственность. Им сложно. Да, они делают ошибки, но нет другой страны, которая могла бы занять их место. Особенно сейчас, когда нелиберальный мир –  а это Россия, Китай и Иран – пытается заполнить вакуум.

  Хорошо, и какие тогда могут быть перспективы у стран, на территории которых нелиберальный мир пытается заполнять вакуум? Как будут, например, развиваться отношения Украины и России?

 Часто мы смотрим на отношения России и Украины через призму политики. Но существует российское общество. Если смотреть на него внешне, по опросам, то Путин имеет высокую степень поддержки, больше 80%. Но опросы не показывают реальные настроения. Дело в том, что люди перестали говорить правду, когда их спрашивают. По крайней мере 30% респондентов на вопрос, говорят ли люди правду в опросах, сказали «нет». Это первое. Второе. Политика Путина в Украине основывалась на убеждении Кремля, что россияне согласятся на жертвы. Но уже осенью прошлого года только 16% россиян были готовы жертвовать своими интересами ради политики Кремля. Да, большинство людей поддерживает идею «Россия – сверхдержава». Но если людей спросить, что они считают великой державой, то окажется: для 50% россиян великая держава – это не бить другие нации, а нормально жить. Следовательно, россияне по-другому начинают осознавать великодержавность. Более 80% поддерживают Путина, в то же время 58% говорят, что России нужна политическая оппозиция. Свыше 50% считают, что важно не государство, а интересы индивида. Это совершенно иная психология. Но вы меня спросите, почему украинцы вышли на Майдан, а россияне нет. Только 12% населения говорят, что присоединятся к протестам. В Москве 20% готовы выйти на улицу. Много это или мало? Это миллионы человек. Но наше отличие от украинцев в том, что украинцы готовы бороться за свободу. У вас другая ментальность, другая психология. А россияне в основном готовы принять правовое государство. Принять, если им предложат. Коль скоро нет политической альтернативы, некому предложить, вот они и сидят дома.

 У нас в обществе считают, что на место Путина придет кто-то еще более жесткий, еще более агрессивный.

  Смена режима в России неизбежна, и она придет гораздо быстрее, чем многие думают. Я еще не знаю, как Путин пройдет через выборы 2018 года. Но смена режима не приведет к отмене самодержавия. На место Путина придет человек, который вхож в Кремль. Но я не думаю, что это будет лидер-чудовище. Потому что новый лидер должен обеспечивать интересы класса рантье, российского крупного бизнеса, российского политического класса. Этот политический класс должен иметь свободу перемещения капитала и собственных семей. Этот политический класс бьется за отмену санкций. Новый лидер будет вынужден думать об интересах российского нового поколения, которое привыкло к довольно открытым окнам. Новый российский лидер будет вынужден каким-то образом продавать энергию, газ, нефть Европе, а не Китаю. Поэтому гораздо больше шансов, что новый политик будет искать пути возобновления отношений с Западом.

  То есть, скорее всего, будет дворцовый переворот, перестановка.

  Она неизбежна. Проблема – когда и за какую цену. Потому что модель легитимации власти Путина через милитаристско-патриотическую идентичность уже противоречит интересам населения и правящего класса.

  И КНДР из России не выйдет.

  Нет, ни в коем случае. Не тот политический класс, не то население. Те же «Роснефть», «Газпром» должны торговать, получать технологии. Россия не может быть так называемой великой державой, если она не сидит с западными державами за одним столом. Поэтому никакой изоляции. Путин ведь хочет возвратиться в мир, но на своих условиях.

  А насколько в России возможен сценарий не дворцового переворота, а развала, обвала, усиления сепаратистских настроений. Если говорить о том же ИГИЛ, то, объявляя войну России, они угрожают не режиму, а системе в целом.

  Если говорить о ближайшем сценарии, то в 2016, 2017 в России пройдут парламентские и президентские выборы. Сейчас, по сути дела, весь политический режим настроен на то, как осуществить воспроизводство власти более или менее цивилизованным способом. Все, что делает Путин – и война в Украине, и сирийский гамбит, – имеет одну цель: сохранить свою традиционную базу, обеспечить свои перевыборы. Если не удастся, не обязательно произойдет дворцовый переворот, могут быть перестановки на основе консенсуса. Путин отходит на какую-то почетную роль, на его место выдвигается либо Медведев, либо кто-то из гарантированного ближайшего окружения. Это ближайший сценарий. Что касается дальнего сценария, на 10, 20 лет, – это сценарий постепенного загнивания самой системы персоналистской власти.

У нее нет стимулов к обновлению, она не может трансформироваться, она не может реформироваться без изменения своей сущности. И экономика не будет выдерживать. Она нуждается в инвестициях, в гарантиях частной собственности. Эта система не может обеспечить экономическую жизнеспособность. Есть определенные факторы поддержания системы на плаву даже без Путина, есть определенный резерв, есть определенная инерция общества, есть определенное сырье, которое можно выкачивать и продавать. Но в целом тенденция к угасанию, деградации, к распаду будет сохраняться.

Существует и второй сценарий, который может реализоваться в рамках агонии. Это сценарий резкого обвала системы, который произошел в 1991 году. То есть в какой-то степени будет повторение 1991 года, с обвалом системы управления, потерей контроля над регионами, с усилением децентрализации власти, с усилением сепаратизма, возможно, с попытками отделения, к примеру, Северного Кавказа, даже втиснутых в лоно РФ Башкортостана и Татарстана. Именно эти тенденции существовали в 1991-1992 годах. Насколько реален этот сценарий, трудно сказать, есть разные факторы в его пользу и против него. Единственное, что очевидно, – то, что система нежизнеспособна. Проблема во времени и цене ее угасания, ее упадка. Но сумеет ли российский политический класс и общество трансформировать эту систему до распада или до обвала либо эта трансформация произойдет в результате обвала – сказать трудно. Мы должны готовить себя к разным сценариям. В том числе к сценариям, когда цивилизационно чуждые российскому обществу элементы – Северный Кавказ, Чечня, Ингушетия – уже не будут в составе новой России.

  А против кого в первую очередь нацелен ИГИЛ? Вот совершили теракт против России, потом совершили теракт против Франции. Кто их цель?

  Здесь сказать с очевидностью достаточно трудно. Я читаю меморандумы, которые распространяют от имени ИГИЛ. Судя по всему, объектом их атак является западная, светская, либеральная цивилизация. Те, кого можно назвать «крестоносцами». Основная цель их атак – паралич, страх западной цивилизации, а также радикализация европейского, западного населения, чтобы это население радикализировало мусульман. Что касается России, то, скорее всего, она не входила в планы ИГИЛ и попала в поле его зрения исключительно после того, как Путин начал бомбардировки Сирии. Вряд ли теракт в отношении российского самолета над Синаем – случайность, теракт нуждался в проработке, осмыслении. Это был ответ. Кремль вызвал обратную реакцию. Теперь Россия включена в список объектов для атак ИГИЛ.

  Западные страны все время заявляли, что Россия бомбит не ИГИЛ. Возникает вопрос: зачем было ИГИЛ совершать акт возмездия? Они действуют в информационных целях – нам кто-то объявил войну, и мы наносим удар – или российская авиация все-таки наносит удары по позициям ИГИЛ?

  Я не уверена в том, что российская авиация знает, по каким объектам она наносит удары. Она не имеет координаторов на территории, бомбит по целям, которые предоставляет правительство Асада. Поэтому россияне могли бомбить ИГИЛ, а могли и не бомбить. Но российская официальная риторика говорила о том, что россияне борются и с ИГИЛ. Кто реально был объектом бомбардировок, сказать сложно. Нельзя исключать, что теракт в отношении российского самолета совершен не ИГИЛ, а другими представителями сирийской оппозиции. Там их множество. Это могла сделать и группировка «Синайских террористов», аффилированная с движением «Исламское государство».