Общественно-политический журнал

 

В Международном Уголовном Суде неуклонно растут свидетельства преступлений России

Светлана ВалькоЛетом и осенью 2014 года несколько сел Луганской области были обстреляны ствольной и реактивной артиллерией с территории Российской Федерации, говорится в отчете, который подготовила правозащитная организация International Partnership for Human Rights (IPHR).

Авторы доклада проанализировали "десять типов доказательств", в том числе опросили несколько десятков свидетелей и провели полевые исследования на территории Луганской области.

Украина, западные государства и НАТО обвиняют Россию в поставках вооруженным группировкам самопровозглашенных "народных республик" оружия и живой силы. Официальный Киев заявлял, что в ходе масштабных боевых действий 2014 года обстрелы украинской территории велись, в том числе, и с территории России.

Россия отвергает эти обвинения, не отрицая, однако, что на стороне "народных республик" в боевых действиях участвуют российские добровольцы, включая бывших военнослужащих или военных, которые находятся в отпуске.

Как заявили в IPHR - международной правозащитной организации со штаб-квартирой в Брюсселе, - публикацией своего отчета они хотели, в частности, доказать, что конфликт в Донбассе носит международный характер. Это, по их словам, поможет пострадавшим от конфликта защищать свои права в международных судах.

Доклад, озаглавленный "Откуда открыли огонь? Расследование трансграничных атак на востоке Украины", официальная презентация которого состоится в Киеве на этой неделе, - не первый результат работы организации в Донбассе. Еще в прошлом году она подала в Международный уголовный суд в Гааге три сотни дел о задокументированных военных преступлениях и преступлениях против человечности, которые касаются как украинских военных, так и боевиков самопровозглашенных республик.

Отчет о трансграничных обстрелах будет среди материалов, которые IPHR планирует подать в Международный уголовный суд этой осенью.

Корреспондент Би-би-си расспросил координатора полевых миссий IPHR Светлану Валько о том, как готовился отчет, чем он принципиально отличается от других подобных исследований и какие может иметь последствия.

 О чем идет речь в вашем отчете?

Светлана Валько: В этом отчете говорится, что есть пять сел и поселков Луганской области, расположенных вблизи границы с Россией, - Колесниковка, Камышное, Меловое, Дмитровка, Победа, - которые летом и в начале осени 2014 года обстреливались с территории Российской Федерации из ствольной и реактивной артиллерии.

Кроме того, мы говорим о нелегальных пересечениях границы России с Украиной российскими военными, а также военными вертолетами и разведывательными дронами.

  Это предположение или утверждение?

 Это утверждение.

Кроме того, мы говорим о том, что эти пересечения границ не могли быть организованы без помощи военных подразделений Российской Федерации.

Наши выводы подтверждают безусловный факт того, что этот вооруженный конфликт носит международный характер.

  Каким образом вы получили доказательства ваших достаточно сильных утверждений?

 Мы опросили 45 свидетелей с этой территории - гражданских лиц и пограничников. Эти свидетельства были вполне осознанными: то есть эти люди согласились представить свои показания в международных судах.

Мы самостоятельно полевой командой осматривали воронки от снарядов на территории этих населенных пунктов. Осматривая их, можно определить направление стрельбы по форме кратера, видимому углу вхождения снаряда или хвостовиками снарядов.

Дальность стрельбы определить сложнее, но это возможно, учитывая тип оружия, который применялся. А учитывая то, что эти события происходили в непосредственной близости от границы, и при этом использовалась тяжелая артиллерия, то можно определить, что стреляли именно с территории России.

Все наши обзоры и замеры мы фиксировали на видео, чтобы потом это можно было использовать в суде.

Кроме того, мы использовали спутниковые карты, на которых очень четко видны кратеры воронок, а на территории РФ - следы передвижения тяжелой артиллерии и лагеря, где она была расположена. В некоторых случаях мы могли сравнивать: например, 17 июля ничего нет, а 6 сентября - куча следов передвижения техники.

Мы рассматривали фото солдат российских вооруженных сил, которые они размещали в соцсетях с геотегом Тарасовского района Ростовской области. Причем нас интересовали не только геотеги, но и фото, на которых можно видеть колонны техники, направление, в котором развернуты стволы, и так далее. Речь идет как минимум о 33 солдатах из разных воинских частей.

Кроме того, мы анализировали видеозаписи и фото, которые жители этого района делали со своих крыш и балконов, и вообще посты в соцсетях за то время. Даже просто отчаянный нецензурный пост о том, что, например, "стреляют уже двое суток", мог служить для нас доказательством.

Мы анализировали находки пограничников: например, палатки или остатки снаряжения, брошенного в лесах людьми, которые нелегально пересекли российскую границу с Украиной.

Для анализа всех этих доказательств мы использовали международное гуманитарное и уголовное право.

 Среди ваших свидетелей есть украинские пограничники. Вы не допускаете, что их показания могут быть ангажированными? Украина утверждает, что Россия ее обстреливает, Россия это отрицает. Пограничники как люди, которые получают зарплату от государства, очевидно, не будут противоречить тому, что говорят украинские военные и политические лидеры.

 Именно для того, чтобы нас не обвинили в ангажированности, мы использовали 10 типов источников информации.

Именно поэтому мы опрашивали многих гражданских жителей этих территорий - чтобы сравнить их показания с показаниями пограничников. Конечно, свидетельство пограничника, который скажет, что огневая позиция противника располагалась там-то, будут отличаться от показаний бабушки, которая скажет, что в той стороне что-то светилось в небе и летело с вот таким звуком.

Сопоставляя показания пограничников и гражданских лиц, мы видели, что между ними практически нет разногласий.

Кроме того, мы сравнивали показания пограничников с данными спутниковых карт и могли увидеть, что именно в период, о котором они рассказывают, неподалеку наблюдалось значительное скопление военной техники.

То есть мы, понимая, что пограничники - это люди на службе государства, проверяли и верифицировали их показания.

В конце концов, мы собирали эти доказательства для использования в международных судах. Суд будет проводить собственное исследование и будет повторно говорить с пограничниками, и они на это согласились.

 В вашем отчете говорится об обстреле лета-осени 2014 года. Ваша команда побывала на месте событий во второй половине 2015 года, а отчет опубликован летом 2016-го. Не влияет ли на качество вашего отчета такая значительная продолжительность этого исследования?

 Конечно, мы бы хотели там быть на следующий день, но на этой территории обстрелы велись очень долго и очень интенсивно. У нас не было возможности туда попасть, а наш важный принцип заключается в необходимости для нас самих побывать на месте происшествия и оценить, так сказать, "место преступления".

С другой стороны, те кратеры, которые мы исследовали, очень хорошо сохранились даже через год после обстрелов. Сохранились даже неразорвавшиеся снаряды, корпуса которых указывают в сторону России.

Почему такая продолжительность? Потому что мы все очень долго перепроверяли. Часть наших свидетелей - гражданских жителей выехали оттуда, их надо было разыскать. Нужно было разыскать и часть пограничников, которые сейчас служат в других местах. Много времени заняла работа с метаданными.

Но основная причина - в том, что нам надо было попасть на место событий.

 Россия последовательно отрицает причастность к конфликту на востоке Украины. Ваши выводы противоречат этой позиции. Пытались ли вы получить какие-то комментарии или объяснения по поводу своих утверждений от российской стороны?

 Честно говоря, в течение двух лет все официальные представители, российские делегации на правозащитных конференциях, конференциях ОБСЕ настолько агрессивно относились к нашим выводам, что мы не считали эффективным к ним обращаться.

Мы планируем обратиться с запросами в министерство обороны России с помощью наших партнерских правозащитных организаций в РФ. Однако с их статусом "иностранного агента" это может быть непросто.

 Чем ваше исследование отличается от расследований Bellingcat, на которые выссылаетесь в своем отчете?

 Bellingcat делают очень хорошую работу, мы очень уважаем их методы и частично у них учились [исследовательская группа Bellingcat назвала отчет IPHR замечательным и выразила надежду, что проведенный в прошлом году тренинг для ее исследователей помог в работе над этим отчетом. - Би-би-си].

Их исследования отличаются от нашего двумя основными вещами.

Во-первых, Bellingcat исследовали другие места вдоль границы. Во-вторых, они никогда не работают со свидетелями, а используют "чужие" материалы - например, видео или спутниковые карты.

Наше исследование построено на том принципе, что суд не будет рассматривать преступление без показаний жертвы или свидетеля атаки. В Bellingcat наоборот: их исследования можно брать и уже под них искать свидетелей. Возможно, мы так и сделаем.

 Пересекались ли вы в вашей работе с наблюдательной миссией ОБСЕ? По сути, вы имеете дело с одним и тем же материалом - с теми же воронками, хвостовиками и людьми, которые живут на этой территории. Но вы делаете очень далеко идущие выводы, а они - нет. Как вы думаете, почему?

 В нашем отчете мы один раз ссылаемся на их отчет - от 3 сентября 2014 года. В нем как раз говорится о том, что обстрелы Дмитровки и Победы были осуществлены с территории РФ [на самом деле в отчете говорится, что наблюдатели ОБСЕ на границе Украины с Россией сообщали о "стрельбе из оружия крупного и малого калибра из восточного и юго-восточного районов , граничащих с Украиной ". - Би-би-си].

Кстати, именно в случае этих сел использовались снаряды типа "Торнадо-С", которые разрабатываются только в России, и не было подтверждено ни одного факта продажи Россией кому бы то ни было этого оружия.

И Александр Хуг из миссии наблюдателей ОБСЕ на одной из пресс-конференций заявил, что его миссия фиксирует факты, которые могут свидетельствовать об участии войск России в конфликте в Донбассе.

Но дело в том, что ОБСЕ имеет мандат только на отчеты о том, что они видят здесь и сейчас. Они не расследуют события, которые произошли в прошлом. Например, они зафиксировали факт 3 сентября 2014 года, рассказали о нем и пошли дальше. А мы расследуем, что же это было на самом деле.

 Кто является первоочередной аудиторией вашего отчета? Для кого вы его готовили?

  Мы готовили его прежде всего для правозащитников и журналистов.

Прежде всего, мы хотели, чтобы дискуссия вокруг военных преступлений в Донбассе использовала понятие именно международного вооруженного конфликта.

Мы передадим наш отчет правозащитникам, которые, например, работают в ЕСПЧ с делами военнопленных. Доказательства участия в этом конфликте Российской Федерации будут им полезны, ведь в конфликте немеждународного характера отсутствует само понятие "военнопленный", и все, что происходило с этими людьми, может остаться безнаказанным.

Кроме того, мы планируем добавить все собранные нами доказательства к тем 300 делам о военных преступлениях и преступлениях против человечности, которые мы прошлой осенью уже подали в Международный уголовный суд в Гааге.

 Кто финансирует ваши исследования?

 Этот отчет мы готовили совместно с Норвежским Хельсинкским комитетом, и именно норвежцы профинансировали это исследование. При подготовке тех 300 дел, которые мы подали в МУС прошлой осенью, мы сотрудничали с фондом "Возрождение" Сороса и с правительством Швеции.

 Вы называете себя независимой правозащитной организацией, однако в числе авторов вашего отчета значится Дмитрий Коваль, в официальной биографии которого указано, что он является советником Южной военной прокуратуры [Украины]. Какова была его роль в подготовке вашего отчета, и не является его аффилированность с военной прокуратурой основанием для сомнений в неангажированности ваших выводов?

 Мы считаем одной из наших миссий развитие украинской экспертизы.

Дмитрий является экспертом по международному гуманитарному и уголовному праву, так что он помогал нам с юридической оценкой собранных нами доказательств. Он, прежде всего, ученый - он был им до начала конфликта на Донбассе и будет им после завершения этого конфликта.

Насчет его привлечения к работе военной прокуратуры - я думаю, что его привлекли туда как эксперта, а не как госслужащего после того, как им стало понятно, что им очень нужно повышать квалификацию.

В любом случае, его юридическая оценка была проверена нашими юристами. Дело в том, что все наши отчеты сопровождаются юридической оценкой международных экспертов. На этот раз мы попросили Дмитрия присоединиться, потому что верим, что на Украине тоже очень много хороших экспертов, способных выступать на международном уровне.

 Вы побывали на Луганщине, на границе с Россией, говорили с людьми, пострадавшими от этих обстрелов и которые, предполагаю, находятся в достаточно специфическом состоянии. Как они сами объясняют, кто в них стреляет?

  Большинство гражданских свидетелей из этих сел были уверены, что стреляют с территории России - порой даже по специфическим, только им известным признакам.

 Например?

  Например, военные части сил АТО [украинской военной операции в Донбассе] были временно расположены недалеко от Дмитровки и Победы. И вот для местных жителей высокая точность ударов, которые мало затрагивают гражданских, но очень сильно затрагивают военных, была недвусмысленной признаком того, что стреляют из России: "Путин нас бережет".

В Камышном и Колесниковке тоже очень трудно не заметить, кто стрелял, потому что Россия - через реку. Там были случаи, когда люди прятались-прятались, а один раз не успели и увидели, как снаряды летят через реку. Здесь уже трудно спорить, кто стреляет.

Конечно, могут быть разные симпатии и антипатии, но большинство жителей этих приграничных сел были уверены, что стреляли с российской территории.

 Такие обстрелы меняли как-то симпатии этих людей?

 Многие строят свои симпатии на основании отношений с батальонами, которые размещались в этих селах. Если батальон дружелюбный к местным и помогает им водой или еще чем-то - к нему одно отношение. Если он мародерствует и ничего не делает - отношение другое.

Некоторые люди, - даже те, кому за счет Украины восстановили дома, - все равно испытывают пророссийские симпатии. У других - даже тех, кому дома не восстановили, - все равно симпатии на стороне Украины. Поэтому прямой зависимости нет.

Но то, что люди очень устали от войны и имеют очень мало ресурсов, - это факт.

Есть факты, когда люди в этих селах шли за дровами, хотя знали, что там заминировано, и погибали. То есть недостаток ресурсов и поведение украинских военных на этой территории часто оказываются существеннее, чем военные действия.