Вы здесь
«Все это безумие просто не может кончиться хорошо. Вопрос только, сколько осталось ждать»
Что осталось в нашей памяти от эпохи 70-х, 80-х и «лихих 90-х»? Является ли иллюзией человеческое отношение власти к народу? Чем закончится всеобщее нагнетание ненависти? Об этом и многом другом рассуждает кинорежиссер Алексей Герман-младший, которому 4 сентября исполняется 40 лет.
— Алексей, вы снимаете биографический фильм о Сергее Довлатове и эпохе семидесятых. Для вас лично чего тогда было больше — плохого или хорошего?
— Вот точно не скажу. И того, и другого поровну, наверное. Да, Советский Союз был страной несвободной, как бы сейчас ни оспаривали это патриотические комментаторы. Много кого преследовали, жилось сложно. Но, при всей косной имперской загнивающей системе, в Союзе все-таки были возможны прорывы в науке, в искусстве, которых сейчас нет.
С другой стороны, в те годы все стало подвигом — даже учиться в школе. И само понятие подвига начало девальвироваться. Власть периодически пыталась вводить искусственные инъекции подвига в массовое сознание, но это уже не работало. Ведь на самом деле Советский Союз распался и социализм рухнул потому, что возникли проблемы с продуктами и промтоварами. Если бы не это, то не было бы такого взрывного народного недовольства. Желание свободы было вторичным для многих, и время показало, что у нас свобода мысли и поиск равных возможностей не так важны, как доступность товаров.
О тех временах сложено уже немало легенд. Одни из них правдивы, но большинство — нет. Время округляет мифы, так же как волны обкатывают гальку на морском берегу. И в этом округлении очень много чего исчезает, теряется, истончается. Пятнадцать лет назад были одни мифы, сейчас — другие. Смена представлений о прошедшей эпохе происходит у нас на глазах. Мы уже начинаем думать, что в те же 70-е все, в принципе, было в порядке…
Но есть, например, пронзительная и довольно страшная стенограмма суда над Бродским. Это было не в семидесятые, а раньше, но все равно накладывает свой отпечаток. Что меня там поразило? Когда Бродского обвиняли в тунеядстве, нашлось много свидетелей, которые говорили: «Нет, он не тунеядец, а поэт». И достаточно аргументировано доказывали суду, что этот человек работает. Но тут же, на том же процессе, возникали люди, с Бродским абсолютно не знакомые, и заявляли: «Ну какой он поэт? Я его стихов не читал, но скажу: этот Бродский бьет баклуши». Или жаловались — мол, «мой сын увлекся стихами Бродского, и вот результат: у ребенка упал моральный облик…»
Меня удивляет исчезновение целого пласта культуры тех лет. Столько талантов, ярких произведений — и вдруг все пропало. Если сейчас вы попросите людей, даже образованных, назвать имена живописцев 70-х годов, то большинство начнет долго думать и в итоге вспомнит одну, две, три фамилии. А ведь творили тогда действительно прекрасные художники: Арефьев, Устюгов, Жарких, Шварц, Раппопорт и множество других. Но им просто не давали выставляться. К сожалению, после Нобелевской премии Бродского миф о замечательной ленинградской живописи той эпохи так и не родился.
При этом часть наших писателей и вообще людей, связанных с культурой, насаждает миф, будто в 70-е и начале 80-х никаких гонений на русскую литературу не существовало. Это ерунда. Они были, и они были бессмысленны. Я глубоко убежден, что писатели, которых преследовали в ту эпоху, не хотели заниматься борьбой против режима, никаким особым диссидентством, а просто хотели творить. Но им не позволяли.
— Как вы думаете, какие мифы и легенды создадут о 90-х, нулевых, «десятых»?
— Легенды о «лихих 90-х» ходят уже сейчас. Но, по большому счету, мы с вами этого не узнаем, пока не пройдет достаточно времени. Посмотрите, как трансформируются мифы про 90-е. Сейчас считается, что это было абсолютно бандитское время. Малиновые пиджаки, спортивные костюмы, утюги для пыток, там кого-то прихлопнули, здесь — я тоже это прекрасно помню. Все гордились связью с криминалитетом, у всех были какие-то криминальные друзья — Пауки, Слоны, Комары и так далее…
— Даже творческая интеллигенция не оставалась в стороне…
— Да, интеллигенция девяностых пыталась как-то коммуницировать с бандитами, и им самим это тоже было интересно.
Но не надо думать, будто в 90-е были только бандиты — и все. Это неправда. Мы забываем, что именно во второй половине 90-х — начале двухтысячных закладывалось очень многое из того хорошего, чем мы живем сейчас. Сегодня мало говорится о том, как после Перестройки люди пытались не только выживать, но и создавать что-то полезное. У кого-то это получалось, а кто-то бился головой об стенку. Это история о попытке найти свой вектор и точку приложения сил в растерянной стране, которая не могла найти своего места в пространстве и во времени.
У всего есть оборотная сторона. Скажем, я все время вспоминаю одну историю, которая, как мне кажется, характеризует 90-е… Один человек в то время пытался создавать фермерские хозяйства и рынки. Тогда это, как вы понимаете, было достаточно сложно, проще завозить из-за границы. Бился человек, бился — и все почти без толку. И, естественно, не обошлось без бандитов. Он подумал и пошел к другим бандитам — с просьбой сделать так, чтобы те, первые, от него отстали. И вот спустя некоторое время приходит к нему тот бандит, с которым он договаривался, и говорит: «Ну, все хорошо, я вопрос решил, они висят». Предприниматель не понял, переспросил: «Как это — висят?» Бандит ответил: «На дереве. Я их подвесил вниз головой. Сейчас они согласятся, и все — работай дальше…» Предприниматель в панике: «Как так — на дереве?! Не надо никого вешать! Снимите их! Я просто хотел, чтобы меня не трогали!..»
— Как-то на вопрос, какая власть более человеколюбива — прежняя или нынешняя, — вы ответили: «Это слишком разные страны. Что лучше — гарантированный шопинг и выезд за рубеж (если у тебя есть деньги и ты не пенсионер), или ощетинившаяся, закрывшаяся от всех страна, но которая вместе с тем хотя бы чуть-чуть понимала, что ученый или библиотекарь — это не неудачник? На этот вопрос у России сейчас нет ответа…» Как вам в этом контексте афоризм Медведева «Денег нет, но вы держитесь» и призыв к учителям идти в бизнес? Вы думаете, премьер выразил собственное мнение, или позицию системы?
— Скорее всего, он просто не осознавал, что его слова вызовут такую реакцию. Это отношение истэблишмента, который не очень понимает людей с другим мировоззрением. Например, почему люди занимаются наукой или культурой, если это не приносит им больших денег.
На Руси есть хорошее слово: призвание. Это когда человек решает, что ему надо заниматься только любимым делом, несмотря на то, сколько ему за это платят. Но это слово — из старого доброго прошлого. Сегодня это понятие у нас девальвировалось. Чиновники не понимают смысла существования людей, для который призвание — приоритет. Они не хотят знать устройства современного здорового общества. Для них мерило — финансовая отдача. Хотя тот факт, что фундаментальная наука, например, в короткой перспективе не приносит прибыли, известен сейчас даже школьнику.
И здесь нам, конечно, надо учиться у американцев. В США отношение к науке и преподаванию всегда было лучше, чем у нас. Да, американские учителя — небогатые люди, но живут они не так уж плохо. В американских университетах создаются замечательные условия для ученых, в том числе и для эмигрантов. Успешный ученый, который в России получает, дай бог, в месяц 50 тысяч рублей, а со всеми надбавками — может быть, 100, в Штатах зарабатывает $100-150 тысяч, плюс медстраховка и жилье, и при этом ему еще дают заниматься любимым делом.
— А если бы на месте премьера были вы?
— Я бы сформулировал ту же мысль иначе. И инвестировал в образование, человеческий капитал и попытку остановить эмиграцию. В последнее время из Москвы эмигрировало много людей из числа моих знакомых, занимающихся наукой. Испугались госпожи Яровой. Зато на улицах появилось большое количество агрессивных национальных компашек, которые ведут себя далеко не дружелюбно…
Моя жена Елена училась в школе при Академии наук в Екатеринбурге. Там было много талантливых ребят. Сегодня почти все уехали за рубеж. Они молодые, пожить хотят.
— Ваши слова: «Неужели вы думаете, что все те, кто произносит пафосные речи о любви к Родине, верят в то, что говорят? Большинство чиновников и политиков уже давно себе на уме». Значит, человеческое отношение системы, власти к народу — это иллюзия?
— Может, и не совсем иллюзия. Но приоритеты явно расставлены неправильно. Сколько в последние годы было разговоров о духовности, науке, подвиге, искреннем и беззаветном служении каким-то высшим и добрым целям… А сейчас мы об этом забыли.
— Вы не раз говорили о своем ощущении предвоенной ситуации в мире. Вот цитата: «Все это безумие просто не может кончиться хорошо. Вопрос только, сколько осталось ждать». Но почему же — не может? А вдруг на этот раз человечество отрегулирует себя само?
— Вряд ли. Средневековье и мракобесие сейчас везде поднимают голову. От ИГИЛ — до России и Америки. Вы только послушайте, как «мочат» несчастного Трампа! А за что? Ведь он ничего такого дурного и безумного не говорит. Я вполне могу послушать его речи, знания английского хватает. Но его пропагандистски уничтожают…
По всему миру идет нагнетание ненависти — все сильнее и сильнее, причем со всех сторон. В сочетании с невероятно убыстренной интернет-политикой и социальной интернет-средой, когда у людей фактически не остается времени на рефлексию и адекватную реакцию (в том числе у руководителей, которые принимают глобальные решения), это всемирное помутнение разума когда-нибудь да рванет. Это гремучая взрывоопасная смесь. Так что — ждите…
— А пока не рвануло — какое кино вы хотели бы снять после фильма о Довлатове? О чем?
— Если позволит кризис, то две художественные картины. Первую — автобиографический фильм о Сергее Дягилеве, первом балетном импресарио XX века. Это идея моей жены. Для меня Дягилев — человек, который во многом создал восприятие культуры России и обладал необычайной способностью собирать вокруг себя талантливых людей. А вторую ленту — о русских олигархах. Но не как об отрицательных персонажах. Я заметил, что среди них довольно много тонких, неглупых людей, которые к 50-ти годам пытаются переосмыслить свою жизнь и снова найти себя, думают — а что дальше? Я хочу взять таких богатых людей, которые хотят себя перестроить. Мне кажется, они тоже в чем-то герои. И им за что-то тоже по-своему стыдно.