Русские невозвращенцы и дезертиры в царской армии

После победы над Наполеоном в Европе остались десятки тысяч русских солдат. Они растворились в среде местных простых людей, и потому их дезертирство не было замечено историками. После вступления российских войск в Европу в 1813-15 годах, массы русских вдруг увидели, что жизнь в Европе другая, чем та, к которой они привыкли в России. В итоге дезертирство даже в гвардии в русской армии было беспрецедентно высоко.

Артиллерийский офицер А.М.Баранович, оставивший записки «Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах», свидетельствует, что низшие чины российской армии нередко оставляли свои полки, чтобы наняться к французам на работу в виноградарских и прочих хозяйствах. Фермеры охотно пользовались их услугами и даже выдавали дочерей замуж за русских. Касалось это прежде всего рядовых и унтер-офицеров, поскольку, как пишет Баранович, «нашему рядовому солдату, с руками для всяких работ, легко было найти приют, но офицеру с ничтожным воспитанием не нашлось бы ни места, ни куска хлеба».

В записках участника наполеоновских войн артиллерийского офицера А.М. Барановича «Русские солдаты во Франции в 1813-14 гг.» есть рассказ о русском солдате, пожелавшем остаться на житье во Франции:

Полковника Засядко денщик, довольно смышленый, вздумал из-под ведомства военного освободиться и жить по-французски, пользоваться свободою, убеждая себя, что в настоящее время он не находится в России, под грозою, а в свободной земле, Франции... ...и, пришед к полковнику, сказал: «Отпустите меня! Я вам долее не слуга!» – «Как? Ты денщик: должен служить, как тебя воинский устав обязует!» – «Нет, г. полковник, теперь мы не в России, а в вольной земле, Франции, следовательно, должны ею (свободой) пользоваться, а не принужденностью!»

Полковник доложил о вольнодумце генералу. Тот назначил судную комиссию, которая «обвинила его в дерзком посягательстве сделаться свободным французом и в подговоре своих товарищей к сему в противность воинских законов, и потому мнением своим положила: его, денщика, прогнать через 500 человек один раз шпицрутенами, что было исполнено в виду французов, дивившихся нашей дисциплинарии. И этим улучшилась субординация».

Хоть автор записок и утверждает, что этот случай «небывалый в войске и в летописях истории русских войск», в другом месте он же сообщает, что по возвращении из похода русская армия недосчиталась сорока тысяч нижних чинов, «о возвратe которых Государь Александр и просил короля Людовика XVIII», однако король просьбу императора исполнить не мог «за утайкою французами беглецов, и потому ни один не возвратился».

40 тысяч невозвращенцев из армии победителей, и не дворян, а мужиков! И это несмотря на зверскую «дисциплинарию», которую в порядке вещей считали доблестные освободители России от французского ига. Мотив солдата был самый что ни на есть политический: он желал «пользоваться свободой», какую нашел лишь на чужбине.

Об этом же с возмущением писал жене в 1814 году граф Ростопчин:

Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей.

Сам удалившийся от дел Ф. В. Ростопчин с 1814 года почти до конца жизни жил в Париже.

Французские историки сомневаются в этой цифре Барановича (40 тыс.) и оценивают число русских дезертиров в 8-10 тысяч человек. Ещё до 5 тысяч дезертиров из российской армии осели в немецких княжествах, а также в австрийских Богемии и Моравии.

В начале XIX века по исчислениям лучшего в середине XIX века специалиста по статистике Д.Журавского, за тринадцать лет (период с 1802 по 1815 годы) в рекруты попало 2 млн. 158 тысяч человек, что составляло примерно треть мужского населения России от 15 до 35 лет. Составители «Столетия Военного министерства» приводят несколько меньшую цифру, — по их данным в царствование Александра I (18 наборов) рекрутами стали 1 млн. 933 тысячи человек.

Российская деревня была обескровлена постоянными рекрутскими наборами. Кроме того, в это время было решено увольнять в чистую по выслуге 25 лет лишь тех солдат, что ни разу не были штрафованы за плохой фрунт — штрафованные должны же были тянуть свою лямку бессрочно без всякой надежды на УДО. Штрафовали за всякий пустяк, иногда за недостаточно развернутый носок. Мера эта повлекла за собой безысходное отчаяние и имела неслыханное ранее в русской армии последствие — появление самоубийств, неизвестных в суворовские и даже суровые петровские времена, но ставших в тяжёлый 15-летний промежуток с 1816 по 1831 год обычным бытовым явлением.

Огромные размеры приняло дезертирство, в офицерской же среде — массовый уход со службы. Солдаты дезертировали в Галицию, в Буковину, к староверам, в пустынную ещё Новороссию, в Молдавию, к некрасовцам на Дунай, пробирались и дальше — к турецкому султану и в Персию.

Именно Персия и стала особым местом сбора российских дезертиров, оставивших след в истории не только этой страны, но и всего Среднего Востока и Кавказа.

Как доносил генерал-майор Несветаев Гудовичу 4 ноября 1807 года, «17-го егерского полка бежавший в Персию офицер Лисенко в Нахичеване персов обучает регулярству; почему шах-задэ приказал Хусейн-хану Эриванскому склонять солдат к побегу и доставлять к нему дезертированных». В декабре 1808 года англичане смогли увидеть в Ширазе 30 русских при наместнике, под началом их офицера «Русс-хана». Им было «велено муштровать персидские войска, набранные и экипированные на русский манер».

А в июне 1824 года в городе Ахар уже стоял гарнизон из 3000 персов, «которые организованы на европейский военный лад русскими дезертирами, 57 человек из числа которых ныне находятся в городе. Один из них рассказал мне, что большинство его соотечественников находились там со времен битвы при Керчи [Султанабаде], которая имела место в 1812 году, когда персы одержали победу над русскими на берегах Аракса». Другой европейский очевидец и в 1829 году видел на севере страны множество русских дезертиров, обучавших персидские войска.

Но персы нашли ещё лучшее применение русским дезертирам. «Русские, – говорил Аббас-мирза, – соседи и враги наши; рано или поздно война с ними неизбежна, а потому нам (лучше) ближе знакомиться с их боевым учением, чем с учением англичан». В силу этих соображений персидское правительство, всегда охотно принимало в свои войска русских дезертиров, бежавших из кавказских полков. Так, из отряда полковника П.Карягина в июне 1805 года передались персам обер-офицер (30-летний поручик 17-го егерского полка Емельян Лисенко), четыре унтер-офицера и 53 рядовых, егерей и мушкетёр.

Русские, вступившие в иранскую армию, пользовались особым расположением Аббас-мирзы. К примеру, среди беглецов оказался в 1802 году штаб-трубач Нижегородского драгунского полка вахмистр Самсон Макинцев (1780-1849). Обратив на себя внимание наследного принца, он был зачислен наибом (лейтенантом), а потом и султаном (капитаном) в Эриванский полк.

Уже с 1806 года существовала «образцово-инструкторская» Русская рота в Тавризе под началом Лисенко. Это видно из записки побывавшего на приёме у Аббас-мирзы в Тавризе адъютанта Гудовича майора Степанова (4 января 1807 года): «Посмотрел на Лисенко и наших солдат, в ружье стоявших, до ста человек, в тонких мундирах. Шах-зада [Аббас-мирза] невероятно хорошо их содержит и любуется ими». «Известно, что на службе у Баба-хана [т.е. шаха] есть рота, образованная из русских дезертиров, во главе с офицером», – отмечается в записке С.Броневского за ноябрь 1808 года.

Лисенко среди офицеров не был один: известно, что Эриванскую крепость в 1808 году укреплял «бежавший подполковник Кочнев» (дезертировал в Эривань перед походом Гудовича).

Приток дезертиров значительно усилился в ходе Эриванского похода Гудовича. Около 1809 года, когда численность дезертиров достигла уровня половины личного состава Эриванского полка, Аббас-мирза (добавив Русскую роту Лисенко) перевел их в Тавриз и образовал из них отдельный батальон (под началом Самсон-хана) в составе своей гвардии, назвав его Багадеран (Бехадыран – bahādorān), «Богатырский», т.е. гренадерский. Одно время Багадеран вырос до полка, но конец полку положили неудачные для персов военные кампании 1810-1812 годов.  Остатки Багадерана (400 человек) вскоре были разгромлены в Аркевани, потеряв ещё 52 человека пленными.

Но русский батальон не перестал существовать. Большая часть личного состава сохраняла христианскую веру, хотя после 1819 года некоторые русские приняли ислам, спасаясь от выдачи в Россию. Известия о прекрасном положении русских дезертиров в персидской армии постоянно доходили до нижних чинов российской армии на Кавказе. Русским солдатам в Персии платили хорошее жалованье (в пересчёте на российские деньги — около 15 рублей в месяц нижним чинам), им дозволяли жениться (прежде всего на местных христианках) и жить в собственном доме. А главное — все они были лично свободными, и могли покинуть персидскую армию после 5 лет службы.

Это всё обеспечивало постоянный приток русских дезертиров. Средняя цифра (по данным о 17-м егерском / 7-м карабинерном полку) – в 1810-е до 30 человек в год; судя по 20-й артиллерийской бригаде — 5-10 и до 14-15 человек в год. Иногда побеги учащались (так, незадолго до начала войны 1826-1828 годов из двух рот 7-го карабинерного полка на границе бежали 27 человек). «Да и как было тогдашнему солдату не соблазниться на подстрекательства персиян? Тут тяжелая лямка на долгие годы, а там дорогая свобода и жён вволю!».

Российское правительство в 1821 году оценивало Русский полк Багадеран в 2 тысячи человек. Новая война снова сократила его численность, но в результате активного пополнения пленными и беглецами полк к 1829 году насчитывал уже 1400 человек.

Организация Багадерана установилась к началу 1820-х. Дезертиры делились на семейных и холостых. Семейные солдаты (около 200 человек в 1830-е), осевшие на полученном участке земли, составляли батальонный резерв, и у них же квартировали холостые дезертиры, когда солдат распускали по домам. В военное время добровольцы из числа семейных чинов формировали одну роту, присоединявшуюся к четырем постоянным ротам (до 4 взводов каждая) из холостых солдат. Батальонный оркестр – лучший в персидской армии – составляли 30 музыкантов.

Лейтенант Д.Александер в июле 1826 году наблюдал «корпус из 300 русских, выстроенных напротив шатра посланника, чтобы приветствовать его. Они одеты в зелёные куртки с красной отделкой; обычные овчинные шапки и широкие белые шаровары, поверх которых надеты черные сапоги. Выглядят они весьма внушительно, их возглавляет майор – выглядящий благородно грузин. Рядовые получают томан в месяц, ежедневную порцию хлеба с мясом и спиртное в небольшом объеме».

Невзирая на потери в двух войнах с Россией, Багадеран оставался самой надежной и дисциплинированной частью иранской армии. В том числе и потому, что прежней Родины у них уже быть не могло. Когда в 1813 году возник вопрос о взаимном размене пленными, командующий на Кавказе Н.Ртищев заявил, что «со стороны российских офицеров и солдат в Персии находящихся, я могу принять только тех, кои отказались вступить в службу персидского правительства. Бежавших же в Персию или по другим каким постыдным причинам сдавшихся персиянам находящиеся в персидской державе я ни одного не соглашусь принять. Их ждёт казнь».

По теме:

Ущербная власть порождает не только ущербную жизнь, но и массовую ненависть к такой стране