Общественно-политический журнал

 

Империя, где метрополией является не территория, а сама властная группировка

Не менее половины россиян вот уже четверть века жалеют о том, что СССР канул в Лету. Жалеют о сказке, которая не стала и не могла стать былью.

Те, кто тоскуют по «великой стране», любят красивую картинку и при этом не умеют или не хотят увидеть то, что за ней спрятано. А те, кто хотят командовать «великой страной», с удовольствием такую картинку рисуют, в упоении забывая, что суровая действительность, которую прячут за ней, никуда не делась.

Фабрика мифов

Система приоритетов в СССР была проста: все ресурсы концентрировались на державных военно-стратегических проектах. За счет гиперэксплуатации населения или позже — недр. Номенклатура как эксклюзивный работодатель могла платить за труд столько, сколько считала нужным. Поэтому советский инженер получал 200 «деревянных» рублей примерно за ту же работу, за которую его американскому коллеге платили две тысячи свободно конвертируемых долларов. Советским гражданам попросту недоплачивали, компенсируя скудное существование сказками о великой стране. Люди работали где поставят, жили где поселят и ели что дадут. А куда денешься в условиях тотальной монополии? Зато летали в космос, давали отпор проискам врагов, выполняли интернациональный долг в Афганистане и три поколения кряду шли от победы к победе в последнем и решительном бою, который никак не заканчивался.

Сейчас все то же самое, только в гибридной форме и на территории поменьше. Базовое сходство советской и нынешней российской систем — в невероятном разрыве между заоблачным полетом пропаганды и приземленной реальностью.

В основе таких режимов — всегда образ, метафора, миф, чья задача мобилизовать, вдохновлять и возглавлять трудящиеся массы. Советская фабрика мифов рисовала образ Светлого Будущего на фоне Временных Трудностей. Пропагандисты путинской России, наоборот, успешно эксплуатируют образ Светлого Прошлого: мол, именно в советские годы все у нас было в порядке, но мы, дураки, не ценили своего счастья и позволили врагам его разрушить.

Но за иллюзии силового могущества надо платить. И раскошеливаться приходится не элитам, а населению.

В вывернутом наизнанку общественном сознании россиян присоединение Крыма понимается как усиление державы. Следовательно, это освобождение от «диктата Запада» — повышение экономической мощи — улучшение качества жизни. Прямо как в СССР, верно? Вот оно, счастье от осознания, что возрождается былое величие державы. Но на самом деле все наоборот. В современном мире новые территории не приносят богатств, а напротив, требуют мощных инвестиций в социальные программы, инфраструктуру и экономику. Люди на отвоеванных Сталиным территориях стали жить значительно хуже, чем их оставшиеся на свободе соотечественники. ГДР уступала ФРГ настолько очевидно, что пришлось срочно городить Берлинскую стену. Отрезанный от Финляндии кусок Карелии за два поколения превратился в убитую советскую глушь, в то время как сама страна, потеряв развитую южную часть, выросла в одну из ведущих экономик Европы. Или сравним отвоеванную половину Сахалина (не говоря про четыре спорных острова) с соседним Хоккайдо, который три поколения назад назывался «японской Сибирью», а в 1972 году уже принимал Олимпийские игры, сегодня имеет развитую промышленность и высокоскоростную транспортную инфраструктуру.

В современной России действительно все, как в СССР. Только не в сказочном, а реальном, где за миражи экспансии расплачиваются граждане. Присоединенный Крым стоил российскому бюджету 125 млрд руб. в 2014 году, около 100 млрд — в 2015-м и примерно столько же будет стоить в 2016-м. Еще в 250–300 млрд обойдется крымский мост. Плюс (точнее минус) расходы на тайное содержание ДНР/ЛНР. Ну и еще санкции/контрсанкции в размере примерно 1% ВВП — под 1 трлн руб. Как результат — кризис пенсионной системы и снижение располагаемых доходов населения на 15%.

Силовой контроль и пропаганда — да, вернулись. Инвестиции и развитие — не ожидаются.

Вожди и массы

На карте мира СССР выглядел огромным красным монолитом, придавившим шестую часть суши: великим, могучим и нерушимым. На самом деле Советский Союз был полон скрытых разломов и противоречий: этнических, конфессиональных и территориальных.

Целые народы, причисленные к «неблагонадежным», — от немцев, поляков и корейцев до крымских татар, ингушей и чеченцев — тайно и незаконно были депортированы к черту на кулички. В конце 1930-х на Северном Кавказе шла реальная война между ингушами и хевсурами (этнографическая группа грузин, коренное население горной области Хевсурети на Кавказе), в результате которой северная часть Хевсурети обезлюдела: людям пришлось бежать за Кавказский хребет. Но благостная картинка дружбы советских народов всего этого ужаса не отображала. Никто об этом не знал — значит, этого как бы и не было. Все в это время смотрели милое кино «Свинарка и пастух».

В СССР преследовались и подавлялись все религии, кроме основополагающей и державной, функции которой выполняло нетленное учение Ленина-Сталина. 23 декабря 1946 года вождь в узком кругу доверенных редакторов своей биографии сформулировал нетривиальную для марксиста мысль, старательно записанную членом редколлегии Василием Мочаловым: «Марксизм — это религия класса. Хочешь иметь дело с марксизмом, имей одновременно дело с классами, с массой… Мы — ленинцы. То, что мы пишем для себя, — это обязательно для народа. Это для него есть символ веры!» (Сталин И.В., Сочинения. Т. 17. С. 636.) «Масса» не была допущена к этому нехитрому сакральному знанию. Зато твердо знала, что советский народ — «новая историческая общность людей», он един, неделим и навеки свободен от религиозного рабства. Однако стоило советской власти чуть-чуть ослабить номенклатурный пресс, чтобы дать вздохнуть экономике, как вспыхнули давно тлеющие этнические (не без религиозной предыстории) конфликты в Казахстане, Фергане, Нагорном Карабахе. Дальше было больше.

В мышлении тех самых масс полностью отсутствовало понимание скрытой асимметрии советского пространства. В референдуме о сохранении СССР, который нынешняя пропаганда трактует как выражение воли всего советского народа, не участвовали 6 ориентированных на запад республик: Армения, Грузия, Латвия, Литва, Молдавия и Эстония. Украина и Казахстан голосовали с оговорками, подчеркивающими их статус суверенных государств, а не советских республик. Зато самый единодушный результат за СССР дали восточные республики: Туркмения — 97,9%, Киргизия — 96,4%, Таджикистан — 96,2%, Узбекистан — 93,7%, Азербайджан — 93,3%. Оно и неудивительно. Помимо восточной традиции восприятия власти сыграла свою роль и экономика. К примеру, сумма союзных дотаций, субвенций и инвестиций, полученных Таджикской ССР за все время ее существования, в 2,6 раза превысила объем произведенного в республике ВВП. Такова была плата за контроль над территорией.

Электоральная асимметрия

СССР был «империей наизнанку». Европейские империи (дореволюционная Россия в том числе) высасывали ресурсы из колоний, обогащая метрополию. Советский Союз действовал наоборот: нещадно эксплуатировал более развитые в социокультурном и экономическом отношении западные и центральные регионы, чтобы подкармливать условный Восток. В результате (если оставить в стороне гипертрофированную номенклатурную Москву) в старорусском цивилизационном центре за три поколения при советской власти сформировалась черная дыра застоя, депопуляции, дефицита и беспросветности.

Глядя на мир сквозь сказочные шоры советского величия, ни российские элиты, ни большинство населения не сознают, что попытка увидеть наяву воображаемые победы на деле ведет в тот же тупик, за выход из которого страна однажды уже дорого заплатила. Видимо, придется платить еще раз.

На думских выборах 2016 года, если исходить из официальных данных, партия власти получила максимум поддержки в регионах с отчетливым преобладанием восточных приоритетов — в так называемых электоральных султанатах. Чечня обеспечила «Единой России» 91,4% голосов от списочного состава избирателей. Следом идут Дагестан (78,3%), Карачаево-Черкесия (76,2%), Тыва, Мордовия, Кабардино-Балкария — все как один более 65%. А Петербург дал только 13%. Москва — 13,3%. Новосибирская область — столько же, как и Хабаровский край, Томская, Иркутская, Омская области.

Никогда за последние 25 лет асимметрия голосования не была столь очевидна и так похожа на референдум 1991 года. На картинке — демонстрация сплоченности и единства, в жизни — явный раскол приоритетов населения. Экономически самодостаточные столичные регионы и крупные городские агломерации объективно тяготеют к европейской системе ценностей. Периферийные элиты электоральных султанатов, зависящие от дотаций из Москвы, — к азиатским приоритетам авторитаризма, который неэффективен в экономическом отношении и держится только на силовом ресурсе.

Борис Ельцин был президентом городов: в первом туре выборов 1996 года в 15 крупнейших мегаполисах он набрал более 50% голосов. Владимир Путин не менее отчетливо является президентом периферии. На выборах 2012-го в той же Чечне при явке 99,6% ему изобразили поддержку в 99,8%, а в Москве премьер-президент получил, по официальным данным, лишь 47%.

Эта проблема долгосрочная. Ее можно довольно долго не замечать, замазывая пропагандистской косметикой, как не замечал СССР, но рано или поздно она даст о себе знать.

В действительности сравнительно мирный распад СССР был для России и ее граждан огромным благом. Он дал возможность худо-бедно перевести экономику на рыночные рельсы, вернуться к конвертируемой валюте, возродил в народе желание работать и зарабатывать. А вот картинка победной поступи — да, исчезла. Обидно, конечно. Однако останься висеть на спине России груз дотационной Средней Азии, реформы были бы вообще невозможны. Как и самая ограниченная свобода. Суммарный объем голосующего электората бывших восточных республик СССР насчитывает примерно 50 млн человек — столько же, сколько народа ходит на выборы по всей России. Все эти голоса целиком в распоряжении у местного руководства. Ну и?

Когда лидер «Яблока» Григорий Явлинский упорно намекает, что кабы его вовремя послушались, то СССР можно было бы сохранить, в ответ хочется спросить: а где в этом замечательном государстве было бы «Яблоко», которое даже в сравнительно европеизированной (если сравнивать с Узбекистаном и Туркменистаном) России не может набрать 3%? Попытки примазаться к тоске избирателя по утраченной сказке — знак потери ориентации в географических, политических и социальных реалиях. То есть тотальная дезориентация. Весьма характерная черта современной демократической общественности. Продвинутый городской электорат это каким-то шестым чувством улавливает. И не верит ни тем, ни этим.

Дмитрий Орешкин