Андрей Илларионов о перспективах эстонской экономики, а также о состоянии российской

Осенью в Эстонии сменилось правительство. На смену либеральным реформистам, стремившимся дерегулировать рынок, пришла Центристская партия, имеющая более социальный уклон. Она начала постепенно повышать налоги: тут введём акциз на сахар, здесь введём залоговый подоходный налог, там поднимем уже существующие акцизы.  Какие условия должны быть выполнены, чтобы такая модель привела к развитию экономики, а не к её деградации?

Никакие.

Более быстрого роста, чем у вас было до этого, при таких условиях не будет никогда.

Потому что правительство ликвидирует условия для экономического роста.

Повышением налогообложения, усилением регулирования, усложнением условий ведения бизнеса. Это ограничение экономической свободы. Последствия известны. Связь между уровнем экономической свободы и темпами экономического роста давно установлена. Она проверена 70 послевоенными годами, и является одной из наиболее устойчивых. Поэтому последствия политики, какую Вы описали, абсолютно предсказуемы.

Необязательно. Если у власти находится социалист, проводящий либеральную политику, то экономика может, наоборот, пойти вверх. Один из примеров – Литва, 1994 год, Бразаускас. Он был социалистом, но провёл рыночные реформы в Литве. Это весьма любопытный феномен, когда обнаруживается разрыв между официальным мировоззрением и реальными  действиями человека. И, наоборот, некоторые люди, как например, Гайдар и Чубайс, называли себя либералами и реформаторами, но при этом проводили такую интервенциалистскую политику, какой у Путина никогда не было. Он и близко к ней не подходил, хотя по многим другим параметрам воспринимается как более консервативный человек.

Но он заметно сократил размеры государства, снизил налогообложение, создал рынок земли, провёл реформу труда и пенсионной системы. Если говорить о реформах рыночного плана, то они, конечно, были сделаны при Путине. Естественно, он осуществлял их не сам лично, но без его настойчивого давления и политического прикрытия это было бы невозможно. Ни Гайдар, ни Чубайс к этому и близко не подходили как с точки зрения практики, так и с точки зрения идеологии. Нас не должны вводить в заблуждение ни их собственные заявления, ни даже наши собственные представления о людях. Важна проводимая ими экономическая политика. Поэтому, если описание политики нового эстонского правительства, какое Вы сейчас привели, соответствует действительности, то последствия очевидны. Могу привести пример.

В Украине в прошлом году сменилось правительство, и министром финансов стал человек, называющий себя либертарианцем. В связи с этим появились определённые ожидания на дальнейшее снижение государственной нагрузки на экономику. Начиная с последнего года Януковича до 2016 года отношение государственных расходов к ВВП снизилось на 7 процентных пунктов ВВП. Это, несомненно, некоторый прогресс, хотя взгляды Яценюка особенно либеральными не назовёшь. А вот после того, как пришёл либертарианский министр финансов, государственные расходы, согласно прогнозам и планам Министерства финансов, должны вырасти с 41% ВВП в 2016 г. до 46% ВВП в 2020 г. Это показывает масштабы различий между традиционными представлениями о людях и их реальными действиями.

Извините за неакадемическое выражение, но «ЛСД» – это чушь. Такой «ловушки» просто не существует. Года три тому назад Медведеву написали речь для гайдаровского форума, в которой было сказано, что причиной текущей стагнации в России является «ловушка среднего дохода». Мне пришлось отложить другие дела и заняться разбором литературы, посвящённой данной теме. Проверка статистических данных показала: такой ловушки нет. Такого явления, как объявленное якобы замедление экономического роста для стран со средним уровнем дохода, нет.

Зарплата является экономической оценкой одного из факторов производства – труда, точно так же как процент на капитал является экономической оценкой фактора инвестиций. Для любого времени и места существуют оптимальное сочетание факторов производства и оптимальные цены для каждого из этих факторов, способные обеспечить максимальные темпы экономического роста. Если цена одного из факторов производства (в данном случае – труда) оказывается слишком высокой, то темпы экономического роста замедляются. Это приводит к сокращению remuneration, т.е. оплаты труда. Соответственно зарплата падает – либо естественным путём, либо в результате целенаправленных действий правительства. Если власти этого не делают, а, наоборот, поддерживают заработную плату на высоком уровне, то страна переходит от высоких темпов роста к средним, от средних – к медленным, от медленных – к низким, от низких – к стагнации. Классическим примером такого подхода стала Аргентина.

После примерно 40 лет быстрого экономического роста в 19-м веке, а также в начале 20-го века, эту страну стали считать южным аналогом США. Её так и часто и называли: «Соединённые Штаты Аргентины». Считалось, что есть «Соединённые Штаты Америки» на севере, и есть «Соединённые Штаты Аргентины» на юге, и это два полюса западного полушария, привлекавшие людей, капиталы, инвестиции, технологии, идеи. Такое развитие на параллельных курсах продолжалось до 30-х годов ХХ века. Тогда в Аргентине произошло то, что, судя по вашим рассказам, произошло и в Эстонии в прошлом году. Пришли новые люди и сказали: «Так, достаточно. Мы очень быстро росли, но зарплаты у нас слишком низкие, надо их повысить». Они занялись популистской, левой политикой. Повысили минимальную зарплату, добавили социальное обеспечение, регулирование. Темпы экономического роста, составлявшие 6-7% в год, упали. Вначале до 3-4%, потом до нуля... В таком положении аргентинская экономика, с небольшими перерывами, находилась почти 70 лет – до начала ХХI века. До конца 1950-х годов ХХ века Аргентине еще удавалось находиться в кругу высокоразвитых стран и быть богаче Испании, Португалии, даже Италии. Однако популизм сделал свое дело, и Аргентина скатилась в группу стран третьего мира. Неоднократные попытки сломать этот тренд, сложившийся на протяжении последних трёх поколений, успеха пока не дали. Так что, если Эстония продолжит в том же духе и дальше, то может пойти по аргентинскому пути. Здесь есть ещё вот какая проблема.

Принятие правительственных мер для снижения зарплаты является политически весьма болезненным. Не каждый готов на это идти, и многие пытаются переложить эту ответственность на кого-то другого: «Пусть кто-то другой это сделает, а не я». Тем самым необходимые решения постоянно откладываются на следующий период. Откладываются, откладываются, откладываются, – а в это время страна проваливается.

В 2008-2009 годах, когда мировой экономический кризис сильно ударил по многим странам, включая страны Балтии, встал вопрос: как снизить уровень издержек в национальных экономиках, чтобы восстановить их конкурентоспособность? Одну из самых радикальных реформ сделали ваши соседи из Латвии, когда правительство возглавлял Валдис Домбровскис. В этот момент Латвия готовилась войти в еврозону, и потому для нее был закрыт самый очевидный способ снизить внутренние издержки, включая зарплаты, т.е. девальвация национальной валюты. Этого делать было нельзя из-за того, что неизбежно будут нарушены требования по инфляции, и тогда Латвия не сможет войти в зону евро. Вот это была настоящая «ловушка»! И тогда латыши сделали то, аналогов чему в мировой истории не так много.

Латыши приняли сознательное решение о снижении номинальных зарплат. В государственном секторе, в частном секторе. В том числе они приняли неслыханное решение о снижении пенсий! Заработные платы в госсекторе были уменьшены на 20%, пенсии – на 10%. Надо отдавать отчёт, насколько болезненной – психологически, политически, морально – была эта операция. Сам Домбровскис и другие руководители правительства снизили себе зарплаты даже в большей степени. Результатом этого стало то, что уровень издержек внутри страны был радикально снижен. Латвия провела в условиях экономического кризиса 4 квартала. Экономика быстро достигла дна, причем глубокого – это правда, но потом очень быстро от него оттолкнулась и возобновила экономический рост с весьма приличными темпами.

Есть важный показатель, на динамику которого обращают внимание экономисты. Есть real wages – зарплаты с учётом инфляции. Есть labour productivity – производительность труда. Поделив первое на второе, мы получаем unit labour cost – единицу стоимости труда. Динамика этого показателя является ключевой для определения национальной конкурентоспособности. Поэтому вопрос заключается не столько в том, высока ли зарплата сама по себе – это малоинформативно. Вопрос заключается в соотношении размеров и динамики зарплаты и уровня производительности труда. Заработная плата в Швейцарии весьма высока, но и производительность труда высокая тоже, соотношение зарплаты и производительности оказывается конкурентным, и поэтому страна продолжает расти. Зарплата в Заире невысока, так же, как и производительность труда, а соотношение зарплаты и производительности оказывается неконкурентным, поэтому экономика этой страны не растёт. Поэтому и зарплату, и производительность труда надо рассматривать в пакете друг с другом и в динамике.

Значит, у вас растёт unit labour cost. Какое-то время это может продолжаться, но если этот показатель начнёт расти слишком быстро и будет расти слишком долго, то это верный recipe for disaster (верный путь к беде – ДВ).

Нет.

Ничего о них не могу сказать, надо смотреть экономику этих проектов. Однако у меня есть подозрение, что здесь кроме экономической составляющей, есть ещё и политическая. Думаю, что если будут принимать такого рода решения, то не в последнюю очередь будут смотреть именно на эти факторы.

Эстония уже Европа. Кто-то из российских иммигрантов в вашу страну в ней и остается. Хотя кто-то, конечно, использует её и как трамплин для дальнейшего продвижения. Это нормальный процесс для нынешнего состояния российской экономики и политики. Для нее характерно массовое бегство из страны по экономическим, политическим, мировоззренческим причинам. Даже официальные данные Госкомстата показывают резкий рост эмиграции из России за последние 3 года после интенсификации путинских войн.

Не совсем так. В течение двух лет она находилась в кризисе: с апреля-мая 2014 года до начала 2016 года. Затем началось слабое восстановление, продолжавшееся до конца прошлого года. Это породило приливы радости нынешним премьеру и президенту. Но эйфория длилась недолго, поскольку в первом квартале 2017 года тренд развернулся, и экономика вновь пошла вниз. Начался второй кризис за последние 3,5 года.

Об этом идет большая дискуссия. Многие экономисты (и тем более представители власти) предпочитают об этом не говорить из-за болезненности темы. Исходя из той информации, что у нас есть, существует высокая корреляция между падением экономической активности в России и агрессивными действиями кремлёвского режима вне и внутри страны.

Есть. За последние 100 дней у российских власти, бизнеса и общественности закрепилось впечатление, что Трамп, похоже, не является большим другом Кремля (соответствует ли это действительности, не знаю, но такое сложилось впечатление). Не исключаю того, что именно осознание этого факта могло сыграть дополнительную роль в возобновлении инвестиционной паузы и новом замедлении экономического роста. Инвестировать в страну, находящуюся в конфронтации с Соединёнными Штатами Америки и окружающим миром? Таких безумных уже не так много.

Вы, наверное, пропустили то, что тогда говорил я. Я же говорил: «Эти утверждения необоснованны. Не обращайте на это внимания». Валютных резервов было и остается достаточно. Власти сейчас сокращают бюджетные расходы, поэтому даже если резервные фонды будут использоваться нынешними темпами, то находящихся в них 500 миллиардов долларов хватит надолго. При том, что размеры нынешней российской экономики составляют 1,2-1,3 триллиона долларов, дефицит бюджета в размере 3% ВВП требует финансирования в размере приблизительно 36-40 миллиардов долларов в год. Если Россия по-прежнему останется под санкциями и не сможет выйти на международный рынок капитала, если не произойдет возобновления официального кредитования со стороны международных организаций, а рынки для России не откроются, если власти не девальвируют национальную валюту, то при всех этих условиях будут требоваться 36-40 миллиардов долларов в год. Тогда имеющихся валютных резервов в 500 миллиардов может хватить лет на 15 лет. Однако экономическая команда правительства ситуацию понимает и поэтому сокращает бюджетные расходы, время от времени девальвируя валюту, осуществляя небольшие заимствования на внешних рынках... Поэтому тема исчерпания резервов в среднесрочной перспективе относится к области фантастики.

Ярослав Тавгень