Вы здесь
ГУЛАГ - истинное лицо советской власти
Необходимость изучения советской тюремно-лагерной системы вряд ли нуждается в обосновании. Может быть, именно здесь в наибольшей степени выявляются механизмы тоталитарного режима, модельные для нашей истории последних десятилетий. Устройство и функционирование специализированных карательных институций в какой-то мере открывают нам и механику самого террора, его установки и последствия. И очень показательно, что символом государственного террора в целом стал — с легкой руки Александра Солженицына — именно «ГУЛАГ», пусть крупная, но далеко не основная структура в советской репрессивной системе.
Изучение советских лагерей имеет длительную историографическую традицию, заслуживающую отдельного и подробного анализа. В многочисленных научных, политологических и художественно-публицистических трудах с разных позиций и на основе разных источников описывались общие тенденции пенитенциарной политики СССР, ее обобщенные количественные показатели, дебатировались вопросы о месте лагерной экономики в развитии советской политико-экономической системы. Огромное число статей и мемуаров описывает конкретные лагерные сюжеты и судьбы заключенных. В последнее время появились серьезные работы, посвященные институциональным и региональным аспектам проблемы. Однако при этом мы так до сих пор и не знаем в точности, сколько же было лагерей в Союзе, где они находились, как они возникали и умирали, чем занимались и сколько заключенных содержалось в каждом из них (даже базовый термин лагеря до сих пор употребляется крайне расплывчато, соответствуя в различных описаниях объектам самого разного уровня — от отдельного лагерного пункта до региональной лагерной агломерации).
Мировая революция -порабощение всего мира и установление над ним своей власти
История ГУЛАГа неразрывно связана с историей СССР и наполнение лагерей тем или иным контингентом всегда было обусловлено текущей политикой коммунистической партии.
Первое, что нужно отметить в связи с приходом их к власти – это узурпация ими всей власти в стране, запрет всех существовавших на тот момент партий и подчинение коммунистической партии всех институтов общества. Глобальной целью большевиков была мировая революция, или, говоря более конкретно – порабощение всего мира и установление над ним своей власти.
Перед местами лишения свободы была поставлена задача – самоокупаемость и исправление заключенных. Впоследствии требование самоокупаемости стало означать беспощадную эксплуатацию лагерной рабочей силы.
К местам лишения свободы относились тюрьмы, места общего заключения (то есть колонии) и исправительно-трудовые лагеря.
Институт рабства
Наряду с вышеупомянутыми местами лишения свободы уже с 1920 года появляется новый тип лишения свободы – лагеря особого назначения. Первый лагерь особого назначения предназначался для содержания в нем активных врагов советского государства, находился на Соловецких островах и сокращенно назывался СЛОН. Никакого трудиспользования заключенных до 1926 года в нем не производилось; лагерь служил лишь местом строгой изоляции саботажников и других контрреволюционных элементов.
При осуждении на малые сроки человек отправлялся в колонию, при осуждении на срок свыше 3-х лет – в ИТЛ.
Все лагери, существовавшие на территории Советского Союза, в соответствии с законодательством, можно разделить на две группы: на лагеря особого назначения (с 1918 по 1929 гг.) и исправительно-трудовые (с 1929 г).
Первая группа исправительно-трудовых лагерей была создана на Севере для освоения природных богатств Северного края, в особенности каменного угля в районах бассейна рек Печоры и Воркуты, нефти на Ухте, строительства железных дорог и грунтовых путей. Деятельностью этих лагерей руководило Управление северных лагерей особого назначения ОГПУ.
Политика большевиков, их жестокости привели к гражданской войне, полыхавшей в стране 4 года и унесшей миллионы жизней. В стране происходили крестьянские восстания, образовалось Белое движение, действовавшее под лозунгом «За веру, царя и Отечество» и руководимое бывшими царскими офицерами Колчаком, Деникиным, Юденичем, Врангелем и др. Итогом гражданской войны стал разгром антибольшевистских сил и монополизация власти коммунистической партией. В годы правления Ленина лагеря особого назначения и исправительно-трудовые лагеря наполнялись бывшими членами небольшевистских партий, белогвардейцами, участниками крестьянских и других восстаний, саботажниками, вредителями, спекулянтами и другими «антисоветскими элементами».
Укрепление позиций Сталина и его приспешников отчетливо отбрасывает мрачную тень на все стороны жизни страны, в том числе и на лагерную систему. Отбросив от руля власти сначала Троцкого, затем Каменева с Зиновьевым, и, наконец, Бухарина, Рыкова и Томского, Сталин приступил к осуществлению своего грандиозного замысла – порабощению всего мира и установлению над ним своей безраздельной власти – такой, какой он уже достиг в СССР.
В 1925 году Сталин взял курс на индустриализацию. Официально провозглашалось, что индустриализация была направлена на благо народа. Однако достаточно посмотреть на то, какие предприятия были построены в ходе этой индустриализации, как станет ясно – индустриализация носила милитаристский характер. Было построено огромное количество военных заводов, которые должны были снабдить армию техникой для «великих освободительных походов».
Для строительства предприятий нужны были колоссальные средства и в целях получения этих средств Сталин начал в 1929 году коллективизацию сельского хозяйства. Согнанные в колхозы крестьяне уже не могли продавать хлеб по своим ценам. Хлеб изымался у колхозов за очень низкие цены, продавался за границу и на вырученные деньги проводилась индустриализация. По сути, колхозы являлись одной из форм ГУЛАГА
Строительство огромного количества новых предприятий, необходимость зарабатывать для этого средства, коллективизация и бывшие результатом ее крестьянские восстания привели к началу гигантского распухания лагерной системы.
В июле 1929 года СНК СССР принял постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных». В этом постановлении на ОГПУ была возложена задача развития хозяйственной жизни наименее доступных, наиболее трудно освояемых и вместе с тем обладающих огромными естественными богатствами окраин нашего Союза, путем использования труда изолируемых социально-опасных элементов, колонизации ими малонаселенных мест». Ставилась задача организации новых лагерей в Сибири, на Севере, на Дальнем Востоке и в Средней Азии. Это зазвонил колокол по миллионам судеб будущих заключенных. В ближайшие годы в лагеря хлынет миллионный поток заключенных, которые своим рабским, бесплатным трудом будут возводить «Великие сталинские стройки».
Осуществляя постановление Правительства, ОГПУ в последующие 1930-1932 гг. в различных районах страны создало следующие исправительно-трудовые лагери: Нижегородский, Казахстанский, Сызранский, Кунгурский, Ухто-Печорский, Свирский, Бишерский, Темниковский, Сибирский, Карагандинский (совхоз «Гигант»). Особо должна быть отмечена организация 16 ноября 1931 года специального Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря ОГПУ для строительства Беломорско-Балтийского канала.
В 1932 году организуются новые лагери ОГПУ, в том числе: Северо-Восточный – для освоения Дальнего Севера и добычи цветных металлов, в Казахстане – Порвинский – рыболовецкий, Дмитровский – в Московской области для строительства канала Москва-Волга, на ДВК Байкало-Амурский – для строительства железной дороги.
В 1935 году в далекой Арктике, в Норильске, для строительства Никелевого комбината и освоения района расположения комбината был создан Норильлаг.
Человеческие судьбы на ковейере ада
В 1934 году все репрессивные органы были сведены в один огромный наркомат – НКВД. НКВД состоял из многих управлений, среди которых был и печально известный ГУЛАГ – Главное управление лагерей.
Наиболее трагичными для страны стали 1937-1938 годы, которые вошли в историю как годы Большого террора. Репрессии были инициированы Сталиным на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б), на котором он выступил с требованием повышения политической бдительности, ликвидации идиотской болезни политической беспечности и очищения страны от остатков контрреволюции. На основании решения Пленума был подготовлен печально знаменитый Приказ №447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», изданный наркомом внутренних дел Ежовым 30 июля 1937 года. Этот приказ оставался совершенно секретным вплоть до падения коммунистической власти и впервые был опубликован лишь в 1992 году. В приказе содержалось требование раз и навсегда покончить с «подлой подрывной работой против основ советского государства» разного рода антисоветских элементов.
Все репрессировавшиеся разбивались на 2 категории. Осужденные по первой категории приговаривались к расстрелу, осужденные по второй категории – заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет. Каждой области и республике устанавливался лимит подлежащих репрессии по первой и второй категориям. Так, например, Красноярскому краю предписывалось в ходе исполнения приказа осудить 750 человек по первой категории и 2500 человек – по второй. Приговоры выносили специально создававшиеся в каждой области Тройки, в состав которых входили начальник областного управления НКВД, первый секретарь обкома ВКП(б) и прокурор области. Приговоры выносились заочно. Характерно, что в приказе Ежова отмечалось: «начальники НКВД не имеют права самостоятельно превышать установленных лимитов. Уменьшение цифр, а равно и перевод лиц, намеченных к репрессированию по первой категории, - во вторую категорию и наоборот – разрешается». Членами Тройки по Красноярскому краю утверждались Леонюк, Горчаев и Рабинович.
Осуществление операции приняло форму вакханалии арестов и расстрелов. Желая продемонстрировать свою преданность и революционность, а также в карьеристских целях первые секретари обкомов обращались к Сталину с просьбами выделить дополнительные лимиты для арестов и расстрелов. Сталин такие лимиты выделял. Известна например такая записка: «Дать дополнительно Красноярскому краю 6600 чел. лимита по первой категории. За. И.Ст., В.М.». (см. Л.П.Бердников. Вся красноярская власть. Красноярск. 1996. с.193). В результате, если по приказу №447 предполагалось репрессировать 259.450 человек (из них – 75.950 человек по первой категории), то на самом деле за два года было осуждено 1.344.923 человека, из них расстреляно – 681.692 человек, то есть более половины осужденных, отправлено в лагеря – 634.820 человек (см. книгу ГУЛАГ, стр.433).
В результате массовых репрессий 1937-1938 годов в лагеря хлынул огромный поток заключенных. Сотни тысяч заключенных концентрировались и в Норильлаге и Колымском крае. Помимо расширения старых лагерей, в 1937 году были организованы следующие ИТЛ: Воркутинский (с.Уса) для строительства шахт и добычи угля, а также строительства ж.д. магистрали Воркута-Кожва; Ухтинский – добыча нефти, газа, асфальтитов, радия; Усть-Вымский – строительства железной дороги Чибью-Котлас и лесозаготовок в Усть-Вымском лесном массиве; Печорский – баржестроения и лесозаготовок в Троицко-Печорском и Кожвинском леспромхозах. К 1937 году относится также и организация восьми лесозаготовительных лагерей: Тайшетского, Томск-Асинского, Куломского, Усть-Вымского, Ивдельского, Каргопольского, Локчимского.
За предвоенный период рост ГУЛАГа принял беспрецедентные формы и на 19 августа 1940 года устанавливалась следующая структура ГУЛАГа:
Управления: Охраны и режима, исправтрудколоний и трудовых поселений, горно-металлургической промышленности, промышленного и специального строительства заводов и горных предприятий черной металлургии, лесной промышленности, строительства авиационных заводов, топливной промышленности и строек НКВД СССР.
Отделы: политический, кадров, учета и распределения заключенных, санитарный, мобилизационный, ветеринарный, общего снабжения, административно-хозяйственный и на правах отдела контрольно-инспекторская группа, бюро рационализации и изобретательства, секретариат, архив.
В годы ВОВ вся оперативная и производственная работа ГУЛАГа была направлена на выполнение специальных заданий партии и правительства.
Военный период характеризовался постепенным уменьшением общего числа заключенных. В соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 ноября 1941 года, а также специальными решениями ГКО, лица, осужденные за маловажные преступления, были досрочно освобождены и значительная часть из них передана в Красную Армию. Кроме того, все освобождаемые за отбытием срока наказания, годные к строевой службе, также передавались в армию.
По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19.IV.1943 года для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях мирного советского гражданского населения и пленных красноармейцев, шпионов и изменников родине из числа советских граждан, уличенных в оказании содействия немецко-фашистским злодеям, было введено наказание – ссылка на каторжные работы. Во исполнение указа в ряде ИТЛ были созданы отделения для каторжан, куда и стали направляться с 1943 года все лица, осужденные по указу от 19.IV.1943.
В послевоенные годы в лагеря отправлялись лица, сотрудничавшие с немецко-фашистскими оккупантами типа бандеровцов. Вина многих из арестованных была лишь в том, что они находились на территории, оккупированной противником. В лагерях оказалось большое количество бывших советских военнопленных. Продолжались аресты за «антисоветскую агитацию», а говоря прямо – за малейшую критику существовавших тогда порядков.
По решению Правительства 21 февраля 1948 года были созданы лагери со строгим режимом для содержания в них особо опасных государственных преступников, осужденных за шпионаж, террор, диверсии, право-троцкистскую деятельность, участников других антисоветских организаций и групп и лиц, представляющих опасность по своей вражеской деятельности и связям.
В послевоенные годы деятельность ГУЛАГа характеризовалась предоставлением рабочей силы для восстановления промышленности, а также лагерей и колоний в районах, подвергавшихся временной оккупации.
Производственная деятельность ГУЛАГа
|
Постановление Совета Министров СССР «О передаче из МВД СССР производственно-хозяйственных и строительных организаций»
17 марта 1953 года Совершенно секретно В связи с освобождением Министерства внутренних дел СССР от производственно-хозяйственной деятельности Совет Министров СССР постановляет: Передать из Министерства внутренних дел СССР в ведение других министерств: Министерству металлургической промышленности – Министерству нефтяной промышленности – Министерству сельского хозяйства и заготовок СССР – Министерству промышленности строительных материалов СССР – Министерству угольной промышленности – Промышленные комбинаты Печорского угольного бассейна: Министерству химической промышленности – Министерству лесной и бумажной промышленности СССР – Министерству морского и речного флота – Министерству местной промышленности РСФСР – |
Технология человеконенавистничества
Аресты производились, как правило, на рассвете. По словам известной диссидентки В.Новодворской «надо отдать должное этой милейшей организации (то есть КГБ – П.Л.): они начинают всегда неожиданно и эффективно. Арестовал – удивил – победил». Аресты производились по ордеру, подписанному одним из руководителей местного отделения НКВД. В 30-е годы санкции прокурора на арест не требовалось. При аресте производился тщательный обыск.
Об обстоятельствах своего ареста вспоминает генерал А.В.Горбатов: «…в два часа ночи раздался стук в дверь моего номера в гостинице. На мой вопрос «Кто?» – ответил женский голос:
- Вам телеграмма.
«Очевидно, от жены», - подумал я, открывая дверь. Но в номер вошли трое военных, и один из них с места в карьер объявил мне, что я арестован. Я потребовал ордер на арест, но услышал в ответ:
- Сами видите, кто мы.
После такого ответа один начал снимать ордена с моей гимнастерки, лежащей на стуле, другой – срезать знаки различия с моего обмундирования, а третий, не сводя глаз, следил за тем, как я одеваюсь… Под конвоем я вышел из гостиницы…»
Следствие
После ареста человека доставляли в ближайшую тюрьму. В 1937-1938 годах следствие состояло как правило из одного допроса, поскольку аресты производились по заранее составленным спискам и это была просто чистка общества.
Вспоминает известный советский поэт Николай Заболоцкий: «Начался допрос, который продолжался 4 суток. Вслед за первыми фразами послышались брань, крик, угрозы… На четвертые сутки в результате нервного напряжения, голода и бессоницы, я начал постепенно терять ясность рассудка. Помнится, я уже сам кричал на следователей и грозил им… Вспоминается, как однажды я сидел перед целым синклитом следователей… Перед моими глазами перелистывалась какая-то огромная воображаемая мной книга, и на каждой ее странице я видел все новые и новые изображения. Не обращая ни на что внимания, я разъяснял следователям содержание этих картин…»
Осуждение
Осуждение, как правило, происходило заочно, особенно в 30-е годы. Основная масса репрессированных была осуждена Тройками, которые рассматривали в день десятки, а иногда и сотни дел. О приговоре осужденные узнавали, как правило, в пути следования к месту заключения.
Доставка к месту заключения
Вспоминает мой родственник С.И.Лопатин: «В феврале 1938 нас вывели из красноярской тюрьмы, что на улице Республики, построили полтысячи человек колонной по 4, довели по улице Робеспьера до вокзала, там дали команду: “На колени!”. Нас погрузили в эшелоны и повезли на восток. На станции Ерофей Павлович открылась дверь и мужчина в железнодорожной форме зачитал нам приговоры. Все были обвинены в контрреволюционной деятельности и приговорены к 10 годам ИТЛ. После этого нас привезли в Находку, а затем, на корабле «Джурма» – в Магадан, откуда на грузовых машинах нас привезли на золотые прииски в районе реки Колымы».
Нахождение в местах лишения свободы
Как это явствует из самого названия «исправительно-трудовой лагерь», целью помещения заключенных в лагеря было их исправление и то, чтобы они своим трудом искупили вину перед Родиной.
По прибытии в лагерь заключенные приступали к исправительным работам «на благо общества».
Приведем выдержки из инструкции о режиме содержания заключенных в ИТЛ НКВД СССР (Приказ НКВД СССР №00889 от 2 августа 1939 г.)
|
«3. Заключенные исправительно-трудового лагеря размещаются по лагерным пунктам (участок, колонна, командировка), которые организуются вблизи объектов работ. …
4.Лагерный пункт изолируется колючей проволокой. 1.1. Зона ограждения должна иметь форму прямоугольника или квадрата, обеспечивающая лучший просмотр. 1.2. Для наблюдения и охраны территории лагпункта с внешней стороны устанавливаются пост-вышки для часовых. 1.3. Заключенные размещаются в бараках. 10. В зоне лагпункта допускается свободное передвижение заключенных до сигнала отхода ко сну. 11. Хождение заключенных из барака в барак запрещается. |
Что-то это напоминает, не правда ли?! Освенцим, но только без печурок?! Ну, так в этом только и есть разница аккуратистов из СС и их российских коллег из НКВД. Культурно-исторический нюанс, так сказать, обусловленный еще и географией. Зачем печки, если вся Колыма усеяна братскими могилами рвов, засыпанных камнями с, до сих пор еще, не разложившимися телами в вечной мерзлоте
Необъяснимая любовь власти к блатарям, как к своим социально близким
|
«Поселок при золотом прииске Мальдяк состоял из деревянных домиков в одно – три окна. В этих домиках жили вольнонаемные служащие. В лагере, огороженном колючей проволокой, было десять больших палаток, каждая на пятьдесят-шестьдеят заключенных. Кроме того, были деревянные хозяйственные постройки: столовая, кладовые, сторожка, а за проволокой – деревянные казармы для охраны, и там же шахты и две бутары – сооружения для промывки грунта.
В нашем лагере было около 400 осужденных по 58-й статье и до пятидесяти «уркаганов», закоренелых преступников, на совести которых была не одна судимость, а у некоторых по нескольку, даже по восьми, ограблений с убийством. Именно из них и ставились старшие над нами. Работа на прииске была довольно изнурительная, особенно если учесть малокалорийное питание. На более тяжелую работу посылали, как правило, «врагов народа», на более легкую – «уркаганов». Из них же назначались бригадиры, повара, дневальные и старшие по палаткам. Естественно, что то незначительное количество жиров, которое отпускалось на котел, попадало прежде всего в желудки «урок». Питание было трех категорий: для невыполнивших норму, для выполнивших и для перевыполнивших. В числе последних были уголовники. Хотя они работали очень мало, но учетчики были из их же компании. Они жульничали, приписывая себе и своим выработку за наш счет. Поэтому уголовники были сыты, а мы голодали» |
Сосуществование «политических» и уголовников в одном лагере на протяжении ряда лет делало жизнь первых поистине невыносимой. Рассказывает генерал Горбатов:
| «Бывало и такое. Нас и «уркаганов» наряжали за дровами. Мы шли в лес, а уголовники поджидали нас недалеко от лагеря, отбирали дрова, в лучшем случае со словами: «Мы вам поможем поднести». А мы, не имея права возвращаться без дров, снова шли в лес за три километра. Но бывало и хуже: и дрова отнимут, и вдобавок изобьют!» |
Итого:
Стремясь утвердить себя в роли единоличного лидера, Сталин и его последователи душили всякую инициативу, если она исходила не от них. В результате советский народ, считавший коммунистический строй справедливым и видевший в Сталине олицетворение этого строя, оказался затерроризированным, боялся проявить какую-либо инициативу, предпочитал уворачиваться от страшной правды, не видеть существовавших проблем. До середины 1950-х годов люди разговаривали друг с другом шепотом! (Д.Гранин, «Новый мир», 1987, №1)
Огромное количество людей прошло через лагеря. Только по Российской Федерации с 1923 по 1953 год общая численность осужденных по всем статьям Уголовного кодекса составляла более 41 миллиона человек (А.Яковлев. Горькая чаша. Ярославль, 1994, стр.166), то есть через тюрьмы и лагеря прошел каждый пятый взрослый житель страны! Лагерная культура, быт и нравы, «дедовщина» пронизали всю страну сверху донизу. На каждом шагу люди убеждались в невозможности добиться какой-либо справедливости правовыми методами и, как следствие, многие сами скатывались к криминальному и асоциальному поведению.
Большевики уничтожили всякую оппозицию, подчинили себе и разложили правоохранительные органы, ликвидировали свободы слова, собраний и печати, сделали невозможным выезд из страны. Любой советский человек, которому выпадало несчастье сделаться объектом внимания «органов», оказывался вне всякой защиты и покровительства, превращался в живой труп, от него как от прокаженного в ужасе шарахались родные и знакомые. Такому человеку не было места на советской земле. Сотни тысяч советских людей исчезли в тридцатые годы и их родственники так и умерли в неведении об их судьбе, не смея даже спросить кого-либо об этом.
В несчастьях и ужасах, обрушившихся на страну, повинны и сами жители СССР. Неверие в возможность построения счастливой жизни, отсутствие интереса к политике, нежелание задумываться над фундаментальными основами бытия, отсутствие стремления к самостоятельному мышлению, страх оказаться отвергнутым и одиноким, нежелание возлагать на себя бремя хозяина и гражданина страны привели к тому, что основная масса самоустранилась от вопросов управления своей родиной и оказалась жертвой маньяков и законченных циников, опьяненных властью над огромной страной и рвавшихся к мировому господству.
За гранью человеческого
|
Крупные обозные материковские кони получали ежедневно порцию казенного овса, вдвое большую, чем приземистые и косматые якутские лошаденки, хотя те и другие возили одинаково мало. Ублюдку-першерону Грому засыпалось в кормушку столько овса, сколько хватило бы пяти "якуткам". Это было правильно, так велось везде, и не это мучило Мерзлякова. Он не понимал, почему лагерный людской паек, эта таинственная роспись белков, жиров, витаминов и калорий, предназначенных для поглощения заключенными и называемая котловым листом, составляется вовсе без учета живого веса людей. Если уж к ним относятся как к рабочей скотине, то и в вопросах рациона надо быть более последовательным, а не держаться какой-то арифметической средней - канцелярской выдумки. Эта страшная средняя в лучшем случае была выгодна только малорослым, и действительно, малорослые доходили позже других.
А ведь кроме пайка бригадный рабочий не мог получить почти ничего. Все самое ценное - и масло, и сахар, и мясо - попадало в котел вовсе не в том количестве, какое записано в котловом листе. Первыми умирали рослые люди. Никакая привычка к тяжелой работе не меняла тут ровно ничего. Щупленький интеллигент все же держался дольше, чем гигант калужанин - природный землекоп, - если их кормили одинаково, в соответствии с лагерной пайкой. В повышении пайки за проценты выработки тоже было мало проку, потому что основная роспись оставалась прежней, никак не рассчитанной на рослых людей. Для того чтобы лучше есть, надо было лучше работать, а для того чтобы лучше работать, надо было лучше есть. Эстонцы, латыши, литовцы умирали первыми повсеместно. Они первыми доходили, что вызывало всегда замечания врачей: дескать, вся эта Прибалтика послабее русского народа. Правда, родной быт латышей и эстонцев дальше стоял от лагерного быта, чем быт русского крестьянина, и им было труднее. Но главное все же заключалось в другом: они не были менее выносливы, они просто были крупнее ростом. Работая внештатным санитаром в местной больничке, увидел, что выбор дозы лекарства делается по весу. Испытание новых лекарств проводится на кроликах, мышах, морских свинках, а человеческая доза определяется пересчетом на вес тела. Дозы для детей меньше, чем дозы для взрослых. Но лагерный рацион не рассчитывался по весу человеческого тела. На общих работах Мерзляков скоро понял, что смерть близка. Его шатало под тяжестью бревен, которые приходилось перетаскивать. Десятник, невзлюбивший этого ленивого лба ("лоб" - это и значит "рослый" на местном языке), всякий раз ставил Мерзлякова "под комелек", заставляя тащить комель, толстый конец бревна. Однажды Мерзляков упал, не мог встать сразу со снега и, внезапно решившись, отказался тащить это проклятое бревно. Было уже поздно, темно, конвоиры торопились на политзанятия, рабочие хотели скорей добраться до барака, до еды, десятник в этот вечер опаздывал к карточному сражению, - во всей задержке был виноват Мерзляков. И он был наказан. Он был избит сначала своими же товарищами, потом десятником, конвоирами. Бревно так и осталось лежать в снегу - вместо бревна в лагерь принесли Мерзлякова. Он был освобожден от работы и лежал на нарах. Поясница болела. Фельдшер мазал спину Мерзлякова солидолом - никаких средств для растирания в медпункте давно не было. |
|
Я лежал в снегу, обняв бревно, которое я уронил с плеча и не мог поднять и занять свое место в цепочке людей, спускающихся с горы, - у каждого на плече было бревно, "палка дров", у кого побольше, у кого поменьше: все торопились домой, и конвоиры и заключенные, всем хотелось есть, спать, очень надоел бесконечный зимний день. А я - лежал в снегу.
Фадеев всегда говорил с заключенными на "вы". - Слушайте, старик, - сказал он, - быть не может, чтобы такой лоб, как вы, не мог нести такого полена, палочки, можно сказать. Вы явный симулянт. Вы фашист. В час, когда наша родина сражается с врагом, вы суете ей палки в колеса. - Я не фашист, - сказал я, - я больной и голодный человек. Это ты фашист. Ты читаешь в газетах, как фашисты убивают стариков. Подумай о том, как ты будешь рассказывать своей невесте, что ты делал на Колыме. Мне было все равно. Я не выносил розовощеких, здоровых, сытых, хорошо одетых, я не боялся. Я согнулся, защищая живот, но и это было прародительским, инстинктивным движением - я вовсе не боялся ударов в живот. Фадеев ударил меня сапогом в спину. Мне стало внезапно тепло, а совсем не больно. Если я умру - тем лучше. |
|
Поэт умирал. Большие, вздутые голодом кисти рук с белыми бескровными пальцами и грязными, отросшими трубочкой ногтями лежали на груди, не прячась от холода Раньше он совал их за пазуху, на голое тело, но теперь гам было слишком мало тепла. Рукавицы давно украли; для краж нужна была только наглость - воровали среди бела дня. Тусклое электрическое солнце, загаженное мухами и закованное круглой решеткой, было прикреплено высоко под потолком. Свет падал в ноги поэта - он лежал, как в ящике, в темной глубине нижнего ряда сплошных двухэтажных нар. Время от времени пальцы рук двигались. щелкали, как кастаньеты, и ощупывали пуговицу, петлю, дыру на бушлате, смахивали какой-то сор и снова останавливались. Поэт так долго умирал, что перестал понимать, что он умирает. Иногда приходила, болезненно и почти ощутимо проталкиваясь через мозг, какая-нибудь простая и сильная мысль - что у него украли хлеб, который он положил под голову. И это было так обжигающе страшно, что он готов был спорить, ругаться, драться, искать, доказывать. Но сил для всего этого не было, и мысль о хлебе слабела... И сейчас же он думал о другом, о том, что всех должны везти за море, и почему-то опаздывает пароход, и хорошо, что он здесь. И так же легко и зыбко он начинал думать о большом родимом пятне на лице дневального барака. Большую часть суток он думал о тех событиях, которые наполняли его жизнь здесь. Видения, которые вставали перед его глазами, не были видениями детства, юности, успеха. Всю жизнь он куда-то спешил. Было прекрасно, что торопиться не надо, что думать можно медленно. И он не спеша думал о великом однообразии предсмертных движений, о том, что поняли и описали врачи раньше, чем художники и поэты. Гиппократово лицо - предсмертная маска человека - известно всякому студенту медицинского факультета. Это загадочное однообразие предсмертных движений послужило Фрейду поводом для самых смелых гипотез. Однообразие, повторение - вот обязательная почва науки. То, что в смерти неповторимо, искали не врачи, а поэты. Приятно было сознавать, что он еще может думать. Голодная тошнота стала давно привычной. И все было равноправно - Гиппократ, дневальный с родимым пятном и его собственный грязный ноготь.
Жизнь входила в него и выходила, и он умирал. Но жизнь появлялась снова, открывались глаза, появлялись мысли. Только желаний не появлялось. Он давно жил в мире, где часто приходится возвращать людям жизнь - искусственным дыханием, глюкозой, камфорой, кофеином. Мертвый вновь становился живым. И почему бы нет? Он верил в бессмертие, в настоящее человеческое бессмертие. Часто думал, что просто нет никаких биологических причин, почему бы человеку не жить вечно... Старость - это только излечимая болезнь, и, если бы не это не разгаданное до сей минуты трагическое недоразумение, он мог бы жить вечно. Или до тех пор, пока не устанет. А он вовсе не устал жить. Даже сейчас, в этом пересыльном бараке, "транзитке", как любовно выговаривали здешние жители. Она была преддверием ужаса, но сама ужасом не была. Напротив, здесь жил дух свободы, и это чувствовалось всеми. Впереди был лагерь, позади - тюрьма. Это был "мир в дороге", и поэт понимал это. Так он лежал легко и бездумно, пока не наступило утро. Электрический свет стал чуть желтее, и принесли на больших фанерных подносах хлеб, как приносили каждый день. Но он уже не волновался, не высматривал горбушку, не плакал, если горбушка доставалась не ему, не запихивал в рот дрожащими пальцами довесок, и довесок мгновенно таял во рту, ноздри его надувались, и он всем своим существом чувствовал вкус и запах свежего ржаного хлеба. А довеска уже не было во рту, хотя он не успел сделать глотка или пошевелить челюстью. Кусок хлеба растаял, исчез, и это было чудо - одно из многих здешних чудес. Нет, сейчас он не волновался. Но когда ему вложили в руки его суточную пайку, он обхватил ее своими бескровными пальцами и прижал хлеб ко рту. Он кусал хлеб цинготными зубами, десны кровоточили, зубы шатались, но он не чувствовал боли. Изо всех сил он прижимал ко рту, запихивал в рот хлеб, сосал его, рвал и грыз... Его останавливали соседи. - Не ешь все, лучше потом съешь, потом... И поэт понял. Он широко раскрыл глаза, не выпуская окровавленного хлеба из грязных синеватых пальцев. - Когда потом? - отчетливо и ясно выговорил он. И закрыл глаза. К вечеру он умер. Но списали его на два дня позднее, - изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка. Стало быть, он умер раньше даты своей смерти - немаловажная деталь для будущих его биографов. |
Белорусская притча:
Собрались, как-то паны сечь холопа. Привязали его и стали сечь. Секли три дня не прерываясь, по очереди. Что же холоп? Холоп после первого дня стал восклицать свозь стоны побоев: "Да как же это я, не евши!"...вот так и выглядит наша Рассея и сейчас
|
Двустворчатая огромная дверь раскрылась, и в пересыльный барак вошел раздатчик. Он встал в широкой полосе утреннего света, отраженного голубым снегом. Две тысячи глаз смотрели на него отовсюду: снизу - из-под нар, прямо, сбоку и сверху - с высоты четырехэтажных нар, куда забирались по лесенке те, кто еще сохранил силу. Сегодня был селедочный день, и за раздатчиком несли огромный фанерный поднос, прогнувшийся под горой селедок, разрубленных пополам. За подносом шел дежурный надзиратель в белом, сверкающем как солнце дубленом овчинном полушубке. Селедку выдавали по утрам - через день по половинке. Какие расчеты белков и калорий были тут произведены, этого не знал никто, да никто и не интересовался такой схоластикой. Шепот сотен людей повторял одно и то же слово: хвостики. Какой-то мудрый начальник, считаясь с арестантской психологией, распорядился выдавать одновременно либо селедочные головы, либо хвосты. Преимущества тех и других были многократно обсуждены: в хвостиках, кажется, было побольше рыбьего мяса, но зато голова давала больше удовольствия. Процесс поглощения пищи длился, пока обсасывались жабры, выедалась головизна. Селедку выдавали нечищеной, и это все одобряли: ведь ее ели со всеми костями и шкурой. Но сожаление о рыбьих головках мелькнуло и исчезло: хвостики были данностью, фактом. К тому же поднос приближался, и наступала самая волнующая минута: какой величины обрезок достанется, менять ведь было нельзя, протестовать тоже, все было в руках удачи - картой в этой игре с голодом. Человек, которой невнимательно режет селедки на порции, не всегда понимает (или просто забыл), что десять граммов больше или меньше - десять граммов, кажущихся десять граммов на глаз, - могут привести к драме, к кровавой драме, может быть. О слезах же и говорить нечего. Слезы часты, они понятны всем, и над плачущими не смеются.
Пока раздатчик приближается, каждый уже подсчитал, какой именно кусок будет протянут ему этой равнодушной рукой. Каждый успел уже огорчиться, обрадоваться, приготовиться к чуду, достичь края отчаяния, если он ошибся в своих торопливых расчетах. Некоторые зажмуривали глаза, не совладав с волнением, чтобы открыть их только тогда, когда раздатчик толкнет его и протянет селедочный паек. Схватив селедку грязными пальцами, погладив, пожав ее быстро и нежно, чтоб определить - сухая или жирная досталась порция (впрочем, охотские селедки не бывают жирными, и это движение пальцев - тоже ожидание чуда), он не может удержаться, чтоб не обвести быстрым взглядом руки тех, которые окружают его и которые тоже гладят и мнут селедочные кусочки, боясь поторопиться проглотить этот крохотный хвостик. Он не ест селедку. Он ее лижет, лижет, и хвостик мало-помалу исчезает из пальцев. Остаются кости, и он жует кости осторожно, бережно жует, и кости тают и исчезают. Потом он принимается за хлеб - пятьсот граммов выдается на сутки с утра, - отщипывает по крошечному кусочку и отправляет его в рот. Хлеб все едят сразу - так никто не украдет и никто не отнимет, да и сил нет его уберечь. Не надо только торопиться, не надо запивать его водой, не надо жевать. Надо сосать его, как сахар, как леденец. Потом можно взять кружку чаю - тепловатой воды, зачерненной жженой коркой. Съедена селедка, съеден хлеб, выпит чай. Сразу становится жарко и никуда не хочется идти, хочется лечь, но уже надо одеваться - натянуть на себя оборванную телогрейку, которая была твоим одеялом, подвязать веревками подошвы к рваным буркам из стеганой ваты, буркам, которые были твоей подушкой, и надо торопиться, ибо двери вновь распахнуты и за проволочной колючей загородкой дворика стоят конвоиры и собаки... |
| Мы - в карантине, в тифозном карантине, но нам не дают бездельничать. Нас гоняют на работу - не по спискам, а просто отсчитывают пятерки в воротах. Существует способ, довольно надежный, попадать каждый день на сравнительно выгодную работу. Нужны только терпение и выдержка. Выгодная работа - это всегда та работа, куда берут мало людей: двух, трех, четырех. Работа, куда берут двадцать, тридцать, сто, - это тяжелая работа, земляная большей частью. И хотя никогда арестанту не объявляют заранее места работы, он узнает об этом уже в пути, удача в этой страшной лотерее достается людям с терпением. Надо жаться сзади, в чужие шеренги, отходить в сторону и кидаться вперед тогда, когда строят маленькую группу. Для крупных же партий самое выгодное - переборка овощей на складе, хлебозавод, словом, все те места, где работа связана с едой, будущей или настоящей, - там есть всегда остатки, обломки, обрезки того, что можно есть. |
|
Много я видел человеческих смертей на Севере - пожалуй, даже слишком много для одного человека, но первую виденную смерть я запомнил ярче всего.
Той зимой пришлось нам работать в ночной смене. Мы видели на черном небе маленькую светло-серую луну, окруженную радужным нимбом, зажигавшимся в большие морозы. Солнце мы не видели вовсе - мы приходили в бараки (не домой - домом их никто не называл) и уходили из них затемно. Впрочем, солнце показывалось так ненадолго, что не могло успеть даже разглядеть землю сквозь белую плотную марлю морозного тумана. Где находится солнце, мы определяли по догадке - ни света, ни тепла не было от него. Ходить в забой было далеко - два-три километра, и путь лежал посреди двух огромных, трехсаженных снежных валов; нынешней зимой были большие снежные заносы, и после каждой метели прииск отгребался. Тысячи людей с лопатами выходили чистить эту дорогу, чтобы дать проход автомашинам. Всех, кто работал на расчистке пути, окружали сменным конвоем с собаками и целыми сутками держали на работе, не разрешая ни погреться, ни поесть в тепле. На лошадях привозили примороженные пайки хлеба, иногда, если работа затягивалась, консервы - по одной банке на двух человек. На тех же лошадях отвозили в лагерь больных и ослабевших. Людей отпускали только тогда, когда работа была сделана, с тем чтобы они могли выспаться и снова идти на мороз для своей "настоящей" работы. Я заметил тогда удивительную вещь - тяжело и мучительно трудно в такой многочасовой работе бывает только первые шесть-семь часов. После этого теряешь представление о времени, подсознательно следя только за тем, чтобы не замерзнуть: топчешься, машешь лопатой, не думая вовсе ни о чем, ни на что не надеясь. |
А это комментарии к фотографиям одного щастливого совка
| Ещё одна п..орская промывка мозгов, выставление СССР с чёрном свете, уничтожение истории и осквернение памяти народа. Люди у которых прошлое го..но, настоящее го..но, сами начинают чувствовать себя го..ном. Эти пропагандистские посты, очень опасная вещь, потому что кто-нибудь может в это и поверить.… Эти фотографии фальсификация, большинство из них взяты из фашистских концлагерей, и выдаются за ГУЛАГ. А чекисты расстреливали за дело, и видимо не до всех добрались, раз остались люди, которые такие посты выкладывают. |
Как видите, он тоже затрудняется отличить фотографии из фашистских концлагерей, от фотографий их коллег из НКВД. Это действительно трудно различимо...один почерк родственных режимов.
Фактически, он признал отсутствие разницы между СС и НКВД
Возможно, это потомственный сын или внук вертухая, лагерного убийцы или следователя.
Пока такие нелюди есть на свете - будет и то, что было...
Строительство калийного комбината - все делалось силами заключенных и репрессированных
Мемориальная доска в честь В. Шаламова и др. заключенных. Установлена на церкви Иоанна Предтечи, где
Памятник Ф. Дзержинскому на территории управления Усольлаг в Соликамске
Путь к коммунизму
Этап. Зимняя дорога в ВишераЛаг
Строители коммунистического общества
"Привет из ГУЛАГА". Это фото, кстати, единственное из конца 40-х, когда в лагерях появились фотоателье:-)
Вы должны понимать, что более приличные фотографии сделаны с разрешения и постановки лагерного начальства, без которого не делалось ничего. Персонажи на фото - не самые рядовые доходяги
Фото засекреченных урановых рудников, куда НКВД ссылало советских заключенных
