Как жить с ВИЧ в России, вопреки обществу и государству

Cтрах и невежество играют в распространении вируса не меньшую роль, чем игнорирование проблемы властью. Если встать у турникетов в вестибюле метро, то даже не в самый час пик хватит 10-15 минут, чтобы мимо прошел хотя бы один человек с ВИЧ.

И если не сейчас, то уже в ближайшем будущем эпидемия коснется вас или ваших знакомых – статистически это попросту неизбежно.

Диагноз

“И 26 июля того года я выпала из окна четвертого этажа”.

Эту фразу Ирина, 36-летняя жительница Перми, произносит с неловкой улыбкой, но решительно. Именно поэтому она и решилась на интервью: ей повезло остаться в живых, она готова бороться и надеется, что ее история предостережет тех, кто сейчас переживает то же, что она летом 2016 года.

За три месяца до попытки самоубийства Ирина узнала, что у нее ВИЧ. Сначала отнялась рука, потом нога, затем вся левая часть тела. Врачи скорой помощи забрали ее из дома с подозрением на инсульт. Однако в местной больнице смогли определить причину недомогания, только когда взяли анализ крови на ВИЧ.

Следующие два месяца, по словам Ирины, просто выпали из ее жизни. Шок от диагноза был настолько силен, что она плохо помнит, что тогда происходило: старалась не выходить из квартиры, оборвала все прежние связи, полностью замкнулась в себе.

“Мне что-тоговорили, но я правда не понимала, что происходит. Что вообще? Как с этим жить? Для меня было равноценно: ВИЧ тире смерть”, – рассказывает Ирина.

За ее 13-летней дочерью присматривали бабушка с дедушкой. Найти поддержку Ирина попыталась лишь у бывшего мужа-наркомана, отца ребенка, с которым они давно развелись, но изредка все-таки встречались. Тот указал ей на дверь, предложив самой справляться с проблемами.

Так она постепенно и, по ее словам, осознанно пришла к мысли покончить с собой. И вышла из окна.

Ирина – одна измногих, кому ВИЧ казался смертным приговором. Большинство людей, живущих с ВИЧ, признаются, что не имели четкого представления об этой болезни до того, как им самим был поставлен диагноз. “ВИЧ – это не смертельно”, – обычно спешит успокоить каждого нового пациента врач-инфекционист в СПИД-центре, так как знает, что тот может просто этого не знать. Для многих оказывается сюрпризом, что современные препараты антиретровирусной терапии способны полностью обезвредить вирус. Тогда носитель ВИЧ и сам живет совершенно нормальной жизнью, и не является источником инфекции для других.

Но это в теории. На практике этот диагноз – рубеж, разделяющий жизнь на “до” и “после”. ВИЧ в России по-прежнему воспринимается как болезнь, которая кардинально и безвозвратно изменит судьбу человека в худшую сторону. Справиться с первым шоком очень сложно, и не всем это удается даже за месяцы и годы.

"Конечно, в тот момент, когда тебе ставят такой диагноз, кажется, что – все. Это страшно", – рассказывает 31-летняя Тася из Новосибирска. Она живет с диагнозом уже больше десяти лет.

Скорый конец казался ей неизбежным. Она приучала себя к мысли, что если проживет еще хотя бы лет пять – уже будет неплохо. Но через год вдруг поняла, что ничего не меняется, и можно жить дальше. Через несколько лет она успешно родила ребенка, у которого нет ВИЧ, и сейчас уверена, что диагноз не мешает ей жить нормальной жизнью.

"Мы же все думаем, что с нами этого не может произойти", – подтверждает Александр из Перми, вспоминая, как десять лет назад он злился и недоумевал: ведь наркотики не употреблял, по проституткам не ходил – и как так получилось?

Теперь же Александр не сомневается, что диагноз вообще ничего не поменял в его жизни. У него были серьезные проблемы со здоровьем, он долго лечился от туберкулеза, но вылечившись, вернулся к нормальной жизни. "Жил не тужил", – говорит он. Надо только два раза в день по часам пить таблетки, раз в три месяца ходить к врачу и раз в полгода сдавать анализы.

"То есть делаешь то, что должен делать каждый здоровый человек – следить за своим здоровьем", - со смешком резюмирует Александр. И уже серьезно добавляет: "Чего мы до диагноза никогда не делали, к сожалению".

Марина из Оренбурга, тоже считавшая ВИЧ уделом наркоманов и проституток, не могла смириться с диагнозом полгода, которые провела в постоянных истериках и депрессии.

"Тебе говорят, что с этим можно жить всю жизнь, а ты стоишь, смотришь в окно и думаешь, интересно, а если я сейчас разбегусь, я пробью эти два звена стекла или нет?” – описывает Марина.

Справилась она с этим самостоятельно, но признает, что это не всем под силу.

"Конечно, принять это очень тяжело. Но ты понимаешь, что ничего уже не можешь сделать, и с этим надо как-то жить", – считает Марина.

У Ирины из Перми, не в мыслях, а на деле попытавшейся покончить жизнь самоубийством, почти не было шансов остаться в живых – настолько серьезными были ее травмы от падения с четвертого этажа. Врачи говорили, что ей откровенно повезло вовремя попасть в реанимацию. Но ее спасли. Правда, Ирина оказалась прикована к больничной койке с туманными перспективами выздоровления. И у нее все так же был ВИЧ. Только теперь он был не главной проблемой: сначала Ирине надо было снова встать на ноги.

Полтора года спустя она ходит, хотя пока с трудом и на костылях. Но уже чувствует себя совсем другим человеком. У нее появился новый круг общения, она начала лечение от ВИЧ, с которым, она теперь знает, можно жить нормальной жизнью. "Голова у меня встала на место", – говорит она, хотя и осторожно уточняет, что все еще "не на сто процентов".

Александр уже несколько лет занимается так называемым ВИЧ-активизмом – публичным отстаиванием прав людей с ВИЧ. Но и сам он в свое время не сразу принял свой диагноз.

“У меня перелом внутри себя произошел в отношении к ВИЧ, в отношении к жизни с ВИЧ, когда я понял, что это не я с ним живу, а он пытается со мной ужиться, и у него это не получается. Это очень трудно осознать тем, кому недавно поставили диагноз. Я знаю людей, которые по десять лет диагноз не принимали. Десять лет! Очень тяжело с ними общаться, но приходится”, – рассказывает он.

Стигма

Страх перед диагнозом – лишь первый барьер, который приходится преодолевать человеку, узнавшему, что он инфицирован. Еще сложнее бывает справиться со страхом оказаться изгоем – это удается очень немногим.

Бывший наркоман, а ныне один из самых решительных активистов сообщества ВИЧ-положительных людей в Новосибирске Сергей вспоминает, что сам относился к людям с ВИЧ крайне нетерпимо – пока не оказался одним из них.

"И я был таким человеком, которому бы сказали: "У меня ВИЧ", а я бы сказал: "Все, спасибо, я на следующей выхожу", – говорит он.

По словам Сергея, ему пришлось столкнуться с самыми дремучими представлениями окружающих о ВИЧ-инфекции.

"Я проходил такие этапы, когда после меня действительно посыпали ванну хлоркой, когда у меня была своя посуда дома. И это ни хрена не смешно было на том этапе. И я понимаю, что я могу улыбаться сегодня, но я до сих пор, к сожалению, встречаю таких людей, которые проходят через это", – рассказывает Сергей.

В среде ВИЧ-положительных проявления такого рода называют емким словом "стигма".

"В 90-х еще от ВИЧ умирали, это считалось болезнью, во-первых, очень позорной, во-вторых, "у тебя СПИД, а значит, мы умрем", как поет одна певица", – напоминает Алина из Новосибирска.

Некоторые не могут изменить свое отношение, даже оказавшись в числе больных. Например, Марина из Оренбурга признается, что сама по-прежнему считает свою болезнь "стыдной".

"Я пока не готова об этом рассказать. Просто не го-то-ва. Это просто стыдно. Конечно. Ну как почему? Я еще раз говорю: гордиться тут особо нечем. Ну даже если бы был рак, я, наверное, тоже бы… ну я не знаю… На меня, конечно, эта болезнь давит психологически. И поэтому говорить людям, каждому встречному-поперечному, я не хочу. Им не нужно об этом знать. Не нужно просто", – решительно заключает она.

"Я понимаю, что после той информационной войны, информационной атаки, что ВИЧ – это чума XX века, заболевание маргинальных групп, чего от людей-то ждать еще?" – рассуждает Николай из Перми.

Николай слышал много историй о том, какой может быть реакция окружающих, – он сейчас работает в местном СПИД-центре равным консультантом – специалистом, который, основываясь на собственном опыте, оказывает психологическую помощь тем, кто впервые сталкивается с проблемами из-за диагноза.

"У одного молодого человека, когда друзья узнали – хотя опять же это не друзья были – о его ВИЧ-инфекции, они просто избили его. Причем так серьезно, что он недели две из дома не выходил, с синяками", – рассказывает он.

И начинается подобное отношение, по словам ВИЧ-активистов, с самих врачей.

"У нас принято, что: "А, ты "вичовый"? Ты в конце приема тогда пойдешь". "Ты "вичовый"? Забор крови у тебя последний". До такого вот доходит. В порядке вещей для них выйти в коридор и огласить это все", – описывает Александр обычную ситуацию в поликлиниках и больницах Перми.

Пережившая попытку самоубийства Ирина сталкивалась с пренебрежительным и оскорбительным отношением врачей много раз.

"Первый раз я столкнулась в том году в отделении ревматологии. Пошла сдавать кровь, и медсестра не знала, как у меня взять кровь, – она боялась! Причем тут же еще лежали на капельницах пациенты, и она при них вслух задавала мне вопрос: откуда у тебя вообще ВИЧ?" – рассказывает Ирина.

В туберкулезном стационаре минувшим летом ей пришлось пройти через это еще раз.

"Они месяцами к нам не подходят! Придут, спросят, как дела, и уходят. Как это? Почему? И много-много очень было такого. Они боятся! Некоторые даже боятся брать кровь из вены. А померять давление – не знаю, как они манжету надевали, чтоб меня не коснуться! И как с меня снимали, сдергивали чуть ли не с рукой! Нукак это? Вы же имеете какое-то медицинское образование, то есть вы знаете, каким образом это передается", – удивляется Ирина.

Евгения, узнавшая о диагнозе еще семь лет назад, живет в небольшом поселке под Оренбургом и до сих пор не понимает, почему общество так нетерпимо относится к людям с ВИЧ.

"В основном же все, когда узнают, стараются оттолкнуть человека подальше. Вот почему? Мы же не заразные там какие-то, при общении мы же не можем это передать", –говорит она.

Правда, ей почти не пришлось столкнуться с таким отношением – из всех ее друзей лишь одна подруга перестала общаться, узнав о диагнозе. Быть более открытой Евгении мешает страх, что тем самым она навредит своему ребенку.

"Ребенка будут отвергать, мне кажется, в садик если пойдет, в школу. Потому что общество будет говорить: "Не общайся с этим ребенком". Если б не ребенок, я бы показала лицо. Все родные знают, на остальных мне пофигу вообще", – говорит Евгения.

"Сдвиги происходят. Часть считает нас по-прежнему изгоями общества. А часть начинает понимать, что это может коснуться любого. Даже пусть не думать, что это меня коснется, но хотя бы начинать понимать, что может коснуться любого", – рассуждает пермский ВИЧ-активист Александр.

Лечение

Российские власти отказываются называть ситуацию с ВИЧ в стране эпидемией. Действительно, в абсолютных цифрах число заболевших все еще не превысило эпидемический порог в один процент от населения. Однако по темпам выявления новых случаев ВИЧ-инфекции – около 10 процентов в год – Россия находится в числе самых неблагополучных стран, и ситуацию здесь международные эксперты называют "катастрофой".

Рекомендации Всемирной организации здравоохранения по борьбе с эпидемией ВИЧ предельно просты: каждый человек с ВИЧ должен получать АРВ-терапию, независимо от состояния здоровья.

АРВ-терапия не уничтожает вирус, но делает его безвредным.

При правильной АРВ-терапии тесты показывают нулевую вирусную нагрузку, хотя вирус все равно остается в организме человека. Если прекратить терапию, вирус снова "проснется", причем в модифицированной форме. Прежняя схема терапии больше не подействует, и для воздействия на вирус надо будет подбирать другое сочетание препаратов.

В России выделяемых государством на борьбу со СПИДом денег хватает на то, чтобы обеспечить АРВ-терапией не более 300 тыс. больных – это меньше трети из тех, кто уже знает о своем диагнозе.

Для остальных медикаменты в принципе не предусмотрены, хотя федеральный закон гарантирует лечение каждому, у кого обнаружен вирус. И таких ежегодно становится на 100 тысяч больше.

Несмотря на это, главный внештатный специалист по ВИЧ-инфекции российского министерства здравоохранения, профессор Евгений Воронин видит основания для оптимизма. Он обращает внимание на то, что властям удалось стабилизировать количество смертей от СПИДа.

"Это сегодня есть. Что касается изменения ситуации в России, мы ее не стараемся приукрасить, мы реально понимаем ситуацию, это очень важно, и у нас есть инструменты, которые позволяют нам эту ситуацию изменить. Почему не быть оптимистом?" – говорит представитель минздрава.

"Предлагается всем терапия, без ограничений. Но в первую очередь берутся пациенты по жизненным показаниям. И вот мы тоже в России этого добились. В этом году у нас 90 процентов всех людей, у кого низкие клетки, меньше 350, получают терапию", – объясняет он, имея в виду иммунные клетки CD4, которые гибнут под воздействием вируса.

Российское правительство требует от минздрава снизить количество новых случаев заболевания ВИЧ к 2020 году, и Евгений Воронин уверен, что это вполне осуществимо. "Нужны, конечно, небольшие дополнительные деньги, безусловно, но это не в два, не в три раза больше", – оценивает он необходимые для этого объемы финансирования. Какая именно сумма нужна медикам, чтобы справиться с ситуацией, Воронин не уточнил.

"Мы уже достигли того, что 90 процентов [заболевших] детей выявляется своевременно, у нас 80 процентов получают терапию и у 80 процентов неопределяемая [вирусная] нагрузка. Это не сказка, это действительно достигнутый результат", – объясняет Евгений Воронин свой оптимизм.

По его словам, минздрав пытается более эффективно использовать выделяемые государством деньгии и для этого вернулся к централизованной закупке препаратов от ВИЧ.

"В части регионов использовались дорогостоящие схемы даже для того, чтобы взять на терапию первичных больных. Хотя сегодня есть стандартные подходы ВОЗ, стандартные схемы, которые подходят для начала терапии большинству пациентов", – настаивает профессор Воронин.

С точки зрения рядовых пациентов провинциального СПИД-центра все выглядит немного по-другому. Получение АРВ-терапии для них – вопрос случая или личной настойчивости. Централизованные закупки в этом году обернулись перебоями в поставках (а ведь терапию прерывать ни в коем случае нельзя). Дешевые отечественные схемы лечения – взамен дорогих иностранных – воспринимаются с настороженностью. Врачи же откровенно советуют пациентам с ВИЧ вообще не лечиться, пока со здоровьем не станет совсем уж плохо.

Евгении в оренбуржском СПИД-центре так и сказали: не пропишут терапию, пока клеток не станет меньше 350.

"Они надеются, что кто-то будет добиваться, а кто-то нет. Просто все замалчивают это", - формулирует принцип Евгения.

У Марины в том же центре – те же проблемы. Она живет с диагнозом уже год, и как многие другие, о том, что такое ВИЧ, стала узнавать уже после того, как заболевание обнаружили у нее самой.

“Когда я начала читать информацию и узнала, что в Европе назначают терапию вне зависимости от того, какие у тебя показатели, я пришла к врачу и сказала, как же так?" – рассказывает она.

Врач-инфекционист согласился подумать над этим, но дальше стало происходить странное. В местном СПИД-центре Марину перевели к другому инфекционисту, который тут же попытался убедить ее в том, что ей совсем не нужна терапия. Показатели у нее неплохие, а препараты токсичные, способные вызвать тяжелые побочные эффекты. А вскоре ее передали и вовсе третьему врачу, который также не говорит ей ни да, ни нет – прямо не отказывает в терапии, но и не назначает ее.

"Я поменяла трех врачей. Ну как вот мне решать? Я не врач, у меня нет медицинского образования!" – говорит Марина.

Теперь она и сама не уверена в том, что хочет начинать АРВ-терапию. Побочные эффекты действительно могут быть серьезными, если не подобрать схему лечения под индивидуальные особенности пациента. Но единственное, чего Марина добилась от врачей, это обещание прописать ей то, что есть в наличие в СПИД-центре.

"Спрашиваешь, а как у нас обстоят с терапией дела? "Ну как-как. Че есть, то и будете пить". А я чего, свинья? Чего дадут, то я и буду пить? Нет, я не баран, я не свинья, я не буду пить, что есть. Я буду пить, что мне подойдет по моему здоровью, по моему состоянию", – настаивает Марина.

Не меньше боится Марина перебоев в поставках препаратов. Прерывать АРВ-терапию настоятельно не рекомендуется – за время без лечения вирус успевает мутировать и при возобновлении терапии старая схема перестает действовать. А добиться назначения новой схемы в оренбуржском СПИД-центре, по мнению Марины, нереально.

"Кто-то может пойти дальше и доказывать, а кто-то молча разворачивается и уходит. Кто-то может за себя побороться, а кто-то не может. Но так же не должно быть. Бороться должен врач – за здоровье своего пациента", – возмущается Марина из Оренбурга.

Жизнь

Добиться правильного отношения к себе врачей и необходимого лечения удается лишь одним способом: быть достаточно настойчивым, активным и не боящимся публичности.

Это подтверждают и те, кому удается благодаря активной позиции добиваться соблюдения их прав, и те, кто опасается, что об их диагнозе узнают окружающие.

Светлана из Оренбурга работает в торговле и пока не может позволить себе участие в публичных акциях в защиту прав людей с ВИЧ.

"Кто у нас участвует в таких акциях, у них и с врачами другие отношения. У них и препараты совершенно другие", – признает она. По ее словам, у ВИЧ-активистов уже хотя бы то преимущество, что все они знают свои права и умеют добиваться того, что им положено по закону.

Но таких очень мало. Среди сотни людей с ВИЧ, с которыми знакома Светлана, лишь трое свободно говорят о своем статусе.

"Мы тоже все пытаемся, хотим, но все боимся. Наверное, все-таки это все от нас зависит", – грустно резюмирует Светлана.

Алине из Новосибирска диагноз поставили меньше года назад, и она тут же добилась назначения себе АРВ-терапии.

"Мне, в принципе, так и говорили: "Да зачем вам это нужно, да ты молода, да ты гуляй еще, зачем тебе травить себя этой химией, да ты можешь еще жить и жить без этих таблеток". То есть мне вообще такое прям сразу говорили, с самого начала. Вот. Но, тем не менее, если я скажу, что нет, я хочу принимать терапию, они не имеют права мне отказать", – уверена она.

Алина успела перепробовать уже как минимум три схемы лечения – но из-за резкой аллергической реакции организма ей не подошла ни одна из них. Тем не менее, сейчас Алина полна решимости добиться назначения новой схемы – очень дорогой и крайне редко использующейся в России.

Алина, Тася, Александр, Николай и Сергей – все они не боятся публично говорить о своем диагнозе и все одинаково отвечают на вопрос о доступности лечения. Да, если быть настойчивым, можно получить АРВ-терапию независимо от медицинских показаний, утверждают они.

Есть и те, кто не пытается бороться с государством за то, что гарантировано им законом. Они просто покупают лекарства сами.

Правда, это все еще очень дорого и сложно, так как большинство препаратов АРВ-терапии невозможно купить в обычной аптеке. Лишь некоторые из них стоят от 6 до 20 тыс. рублей за месячный курс. Более сложные схемы по-прежнему обойдутся в несколько десятков тысяч рублей ежемесячно – что недоступно подавляющему числу россиян.

"У меня есть знакомые, которые в этапы перебоев именно покупали терапию за свои деньги. И есть несколько человек, которые покупают до сих пор, потому что этих препаратов нет, но они не хотят менять схему и покупают препараты сами", – рассказывает Сергей из Новосибирска, уточняя, что таких людей – единицы.

Руслан, живущий в Москве и узнавший о диагнозе год назад, – один из тех, кто решил проблему с терапией самым кардинальным способом.

Анализы сразу показали очень низкое количество клеток, и ему прописали препараты – очень, поего словам, "плохие", с неприятными побочными эффектами.

"Я поехал в Европу, там они мне сказали, что эти препараты очень старые, это давали 20 лет назад. Они хотели убедить меня получить у них лекарства и проходить лечение у них, а не здесь в России. Я согласился", – рассказывает Руслан. Правда, у него в Европе живут родители, которые смогли быстро устроить Руслану вид на жительство в Италии. Это давало ему право получать лечение в Милане, хотя он по-прежнему постоянно жил в Москве.

По его словам, отличия в подходах к человеку с ВИЧ в Италии и России разительны. Итальянский врач прежде всего сделал тесты, которые должны были помочь подобрать начальную терапию. На это ушло несколько недель, но зато прописанная Руслану схема не давала никаких побочных эффектов и быстро свела вирусную нагрузку до неопределяемого уровня.

"Этого в России вообще не делается. Тут сразу назначили терапию и не смотрели [на анализы]. В России они наоборот ждут: если лекарства не работают, тогда делают [тесты]", – рассказывает Руслан.

Раз в три месяца он летает в Милан на прием к инфекционисту, чтобы сдать анализы и бесплатно получить очередной запас препаратов.

"Я иногда забываю, что у меня заболевание, так как живу нормальной жизнью. И я вижу, что для многих это не так просто", – говорит Руслан.

Ни поступить как Руслан, ни покупать препараты, ни добиваться назначения терапии как-либо еще Светлана из Оренбурга не может. Она живет с надеждой, что когда-нибудь все-таки, как она говорит, "появится какая-то таблеточка, которая спасет нашу жизнь".

Виктор Нехезин

По закону 38-ФЗ "О предупреждении в РФ заболевания, вызываемого вирусом иммунодефицита человека", подписанному тогдашним президентом Борисом Ельциным в 1995 году, граждане России могут пройти медицинскую проверку на ВИЧ-инфекцию в медицинских организациях государственной и муниципальной систем здравоохранения РФ анонимно и бесплатно.

Чтобы проверить, как исполняются эти нормы, я отправилась в поликлинику по месту жительства. "Сдать анализы на ВИЧ? Конечно, идите к вашему врачу", - предложили мне в поликлинике 21 Савеловского района Москвы. "Нет, я хотела бы анонимно". "Анонимно мы не делаем. Идите тогда к старшей медсестре".

Старшая медсестра была явно удивлена: "Извините, мы все анализы сдаем в институт Склифосовского, а там они принимают только с полной информацией - имя, фамилия, номер страхового полиса". Я продолжала настаивать на анонимности теста. Старшая медсестра позвонила своему руководству и долго ждала рекомендаций. Ей сообщили, что сдать анализы анонимно можно только в инфекционной больнице N2 на Соколиной горе, а номер телефона доверия этого учреждения можно найти в интернете.

Телефона на сайте больницы не оказалось.

Я решила, что это издержки районной медицины, и попробовала обратиться в специализированное учреждение - кожно-венерологический диспансер (КВД) номер 3 на Селезневской улице. Казалось бы, в госструктуре, которая создана для борьбы с заболеваниями, передающимися половым путем, точно должны быть знакомы с законодательством о борьбе с ВИЧ.

"Анонимно? Да, пожалуйста, проходите в кассу. Можете назваться любым именем - хоть Мона Лиза, хоть Мария Тереза", - сотрудник диспансера приглашающе указала в сторону коридора. "А можно сделать бесплатно и анонимно?", - не сдавалась я. "Нет, что вы, где вы такое вычитали?" - изумилась моя собеседница. Я ответила, что вычитала это в законе. На вопрос, где я нашла этот закон, я честно ответила, что в интернете. "Чего только в интернете не напишут, - пожала плечами сотрудник диспансера. - Нигде в Москве вы такое не сделаете. За прием специалиста должен кто-то заплатить. Либо вы сами, либо страховая компания. Но тогда это будет уже не анонимно. И учтите, что венерология не входит в программу обязательного медицинского страхования (ОМС), поэтому анализы можно сдать не в любом диспансере, а только по месту вашей регистрации”. В прейскуранте КВД было написано, что тест на ВИЧ стоит 600 рублей - почти столько же, сколько в любой платной лаборатории.

Место, где можно сдать анализы бесплатно и анонимно, не смогли посоветовать ни в поликлинике, ни в КВД. Почти отчаявшись, я пришла в Московский СПИД-центр, который находится на территории больницы Московского областного научно-исследовательского клинического института им. М. Ф. Владимирского (МОНИКИ) на Проспекте мира. Оказалось, что там закон реально работает. "Покажете только издалека ваш паспорт, чтобы герб был виден, - сказала сотрудница центра. - Но придется прийти в другой день: по четвергам мы принимаем только женщин с маленькими детьми".

Бесплатность и анонимность тестирования на ВИЧ - важнейшие условия профилактики заболевания, говорит сотрудник Фонда борьбы со СПИДом "Шаги" Кирилл Барский, ведь вокруг ВИЧ столько страхов, что человеку страшно обратиться в любую службу: "Когда мы проводим выездное тестирование уязвимых групп - геев, секс-работниц и наркозависимых - нас нередко спрашивают: а что будет, если у меня положительный диагноз? Меня могут арестовать?" К сожалению, опасения, что информация может выйти за пределы медучреждения, по словам Барского, не всегда беспочвенны. "У нас был случай, когда результат попал в руки районного инфекциониста. И он по доброте душевной пошел к родителям пациента, по месту прописки. Человеку уже за 30, он живет в другом городе и совершенно не был настроен говорить на эту тему с родителями", - рассказывает эксперт.

Анонимность нужна не только для психологического комфорта тестируемого, но и для того, чтобы предупредить распространение инфекции, охватить большие массы людей, уверен Кирилл Барский. "Человек, который получает результат, должен проводить определенную работу. И в случае положительного диагноза адекватно разъяснить другим, что необходимо дойти до СПИД-центра, обратиться к врачам. А остальным пациентам он должен рассказывать о возможностях профилактики, о том, как снизить риск", - объясняет сотрудник фонда "Шаги".

Необходимость консультирования до и после медицинского освидетельствования также прописана в законе 38. Но и этот пункт не выполняется. "Медицинский работник, который проводит тестирование, должен оценить индивидуальную ситуацию того, кто к нему обратился, - поясняет Кирилл Барский, - рассказать о "периоде окна", о способах передачи ВИЧ, об антиретровирусной терапии. Ничего из этого, как правило, не происходит - особенно в коммерческих лабораториях. А если результат положительный, могут и вовсе сказать человеку, что ему осталось жить год-два, не больше".

По статистике Роспотребнадзора, на 1 июля 2017 года число ВИЧ-инфицированных в России составило 1 167 581 человек, из них умерли по разным причинам 259 156 человек. В первом полугодии 2017 года уже умерли 14 631 ВИЧ-инфицированных, что на 13,6 процента больше, чем за 6 месяцев 2016 года.