Попутчик

Этот путевой эпизод всплывает из незабвенных девяностых. Из той поры, когда более-менее цивильный туризм еще только вылупливался из дикой анархии челночного движения. Уже появились первые «неопланы», сменившие «икарусы», и определилось пассажирское большинство в них, движущееся не за товаром, а за туманом. Это был контингент странников, у которых яростная жажда увидеть мир за пределами «железного занавеса» иезуитски уживалась с бедностью и тревогой за неведомое капиталистическое завтра. Потому экономился каждый грош, в основном - за счет комфорта. Под эту диктовку турфирмы не обременяли себя хлопотами в поиске приличных отелей, а все дорожные ночевки проходили в автобусных креслах. Путевые неудобство гасились крепкими возлияниями и непрерывной жрачкой.

И это была первая наша поездка в Италию – страну детской мечты. Ведь мое отрочество пало на годы, когда моду заправляли не американцы, а французы и итальянцы. Из них по душе ближе оказались последние. Звуки оттуда - это ангельский голос Робертино Лоретти, мягкое мурлыкание Клаудио Виллы, юное самоупоение Джанни Моранди. Это кинонеореализм, который был еще истинно «нео». И сам язык, с малых лет ставший для меня высокой музыкой. А детская любовь сильна и долговечна. И хотя Италия была у нас уже после Берлина, Вены, Парижа и многих других ахов, эта поездка воспринималась как нечто сакральное. Хорошо помню  затаенно-торжественное настроение, с которым садился в автобус.

Когда место у окна уже было занято, мое рассеянное внимание привлекла сценка, происходившая за стеклом. Двое прощались. Но прощались особенно. Здоровый парень лет 25 в классической униформе качка эпохи смутного времени – в белом «адидасе» с черными лампасами, гладил по головке маленькую девушку с очень заметным уже животиком, рыдающую ему в грудь. Так провожают навсегда – на войну или, как минимум – в тюрьму. Но только не в турпоездку на две недели. Парень в ответ что-то бормотал в темечко, недовольно мотая головой. И в глазах его была смесь жалости и раздражения. Он с явным облегчением оторвался от своей подружки, когда наш гид в который раз призвала его не задерживать автобус.

В салоне парень занял место по другую сторону прохода – почти напротив нас с женой. Его попутчиком оказался мужчина наружности госчиновника среднего ранга или скромного успешного бизнесмена. Парень сразу же свойски хлопнул его по спине и утопил небольшую ладонь в своей медвежьей лапе.

С этого момента он выпал из моего внимания, занятого ландшафтами, стрекотней гида, ближайших соседей, болтовней с женой, чтением и прочей путевой суетой. Да и с того фланга не было никаких таких колебаний, выходящих за диапазон стандартного шума. До тех пор, пока, наворочавшись до остервенения в неудобстве сидячего ночлега, не проснулся во мраке ночи нашего дома на колесах. И не стал невольным свидетелем задушевного разговора, происходившего под ровный гул шин и бульк бутылки.

Вы уже догадываетесь, что речь идет о странном попутчике и его соседе. Говорили они шепотом, но столь подогретым уже водкой, что не требовалось напрягать слух. А речь шла вот о чем. Парень, видимо в который уже раз, рассказывал своему соседу о том, что он бежит от полиции, которая шьет ему тяжкое дельце – вплоть до убийства. Что на самом деле - перебор. Мол, хоть он и урка, но по-мокрому не работает. И на него вешают чужой труп. Откреститься невозможно, и потому он дал деру в Рим, где уже обосновались кореша. И в связи с этим потребуется помощь. Помощь эта простая: по приезду нужно позвонить из автомата. Ответят, скорей всего на итальянском. И надо будет объяснить и позвать, а если рядом не окажется, то передать тому-то о месте и времени своего приезда. Чтобы пришли и встретили. И на это способен сосед, который – вот же повезло, оказывается, сносно владеет итальянским.

Помню, слушая эти ночные откровения, я испытывал волнение впечатлительного мальчишки, случайно прикоснувшегося к острой интриге. Ночь, движение и соседство с натуральным бандитом, которого, возможно, объявят в поиск. И эта сентиментальная сценка с беременной девчушкой. Ну, просто готовые фрагменты для детективной мелодрамы.

А когда проснулся утром, то не сразу даже вспомнил этот разговор. Он всплыл лишь после того, как мы доехали до Флоренции и впервые очумелой толпой высыпали на виа и пьяцци Италии. Своей медвежьей массой и жирной холкой мой герой резко выделялся из смирной литовской массы и всем своим обликом был чужероден ей. И походкой, и размером обуви, и, главное, абсолютным, кислым равнодушием к итальянским красотам. Он все время плелся особняком, лениво смотрел по сторонам, при этом на лице его прочно угнездилась маска тяжелой иронии, которой у блатных принято отделять себя от «фраеров». Кстати, о своем соседе и ночном собутыльнике словно позабыл. А тот, в свою очередь, тоже был мрачно одинок - как это свойственно людям с перепоя.

Впрочем, эта дистанция между «заговорщиками» сохранялась и в Сиене, и в Сан Марино, которыми был отмечен наш маршрут в Рим. Зато контакт внезапно возник между этим парнем и мною.

Все началось с того, что он начал на меня поглядывать. И было в этих косых взглядах нечто тревожно-подозрительное. Словно он догадывался о моей осведомленности. При этом он не источал угрозу; скорей, наоборот – растерянность. Во всяком случае, я это почувствовал по тону и поведению. Во Флоренции случился такой эпизод. Есть там на одной из пьяццо колонка в виде кабаньей головы, где принято пить и фотографироваться. Парень на удивление всем достал из необъятной штанины довольно большой мельхиоровый стакан, из которого жадно выпил раз пять. После чего вдруг повернулся и любезно протянул мне его с панибратским вопросом:

— У вас головка не бо-бо? А у меня бо-бо. Пейте на здоровье.

Впрочем, дальше обмена любезностей здесь знакомство не пошло. Закрепить его парень попытался уже в автобусе, достав из своего баула очередную бутылку водки и предложив налить. Я отказался, сославшись на жару. Вопреки ожиданиям, он покорно отстал. И даже ничего не съязвил в ответ, ограничившись: ну, как знаете. И повернулся к своему соседу.

Примечательно, что закладывая круглосуточно и выцедив за пару дней бутылок десять водки, которой был набит его баул, он ни разу не терял над собой контроля. И даже не выглядел поддавшим.

В Рим мы приехали утром. Не зафиксировал, когда с помощью соседа состоялся звонок. Но предполагаю, что во время последней автостоянки, где было дано полчаса для того, чтобы привели себя в божеский вид. Гид объяснила, что ночевать мы будем в предместье. А день проведем в Вечном городе, где нас высадят и пересадят в другой транспорт с местным экскурсоводом. Оттого, что связь состоялась, было заметно по состоянию Парня: с утра он явно нервничал. А после остановки расслабился. И на лице его, во взгляде появилось выражение превосходства над нами как над серенькой инфузорной массой.

Нас высадили у Колизея. Их, двоих  распознал сразу. Это было нетрудно: масть угадывалась и по вальяжной походке, и по зловеще-прицельному скольжению глаз из под характерного прищура, и по особой печати блатной породы на лице, которую трудно скрыть, а в данном случае и не скрывалась. Они стали бочком, высокомерно и одновременно - подозрительно косясь на публику. И когда Парень полез обниматься, осадили его и жестами, и усмешками. После чего он, как получивший шлепок бобик, поспешил к багажнику вытаскивать вещи. Не знаю, чего уж он наплел гиду и водителям, но они были наготове. Публике же гид объяснила, что у этого пассажира дела в Риме, и выбираться будет он сам.

Впрочем, всем прочим было глубоко на это наплевать. Вряд ли кто-нибудь из пассажиров, занятых фотосъемкой, эти сцены даже заметили. И уж конечно не ощутили на себе зловещего рентгена взглядов тех двоих. Кроме меня – бдительного и мнительного в силу посвещенности. И проектирующего, что она интуитивно угадывается той стороной. Во всяком случае, я старался избежать встречи с дулами внимательных глаз. И, как следует, разглядел лишь последнюю сцену.

А она была красноречивым эффектом быстрой перемены. Нагруженный двумя огромными баулами, Парень поспешил к своим покровителям. При этом его могучая, выпуклая спина если и выражала силу, то не человека, а тягловой лошади. А еще больше он напоминал большого пса, заискивающе ползущего к хозяйскому сапогу. Едва кивнув ему, оба хозяина развернулись, как миноносцы и вразвалочку поплыли к набережной, где, по-видимому, оставили свою машину. Парень семенил за ними сзади. Никто из них даже не оглянулся на него. Зато один, отойдя шагов на двадцать, остановился и с полминуты в упор просканировал нашу безмятежную тусовку. Так, на всякий случай. Профессионально.

Смотрел им в спины и подумалось. А ведь мир и впрямь многомерен. И параллельные бытия  в нем – не вымысел, а реальность. Неотьемлемо-повседневная. Мы с ней практически не пересекаемся, но зато регулярно питаемся из книг и фильмов. Но то совсем другое восприятие: как сон, гимнастика для эмоций, которые с облегчением сбрасываешь, поняв, что это всего лишь выдумка. Они потому и так заполонили индустрию виртуальной жизни, что требуются организмам благоустроенного обывателя как чесночек, как перчик или иная острая приправа. В повседневном же мы тщательно избегаем тех параллельных миров: блатных , прокаженных, смертельно больных, слепых, безногих, старых и одиноких… И когда случайно сталкиваемся даже по касательной, то испытываем аффекты сродни встречи с инопланетянами.

Вот и сейчас: уходит, исчезает последний кадр вспыхнувшей хроники другой жизни. Можно пофантазировать, как сложится эпопея этого осколка уходящей эпохи крутых девяностых. О том, как принятому явно в ранге «шестерки», моему попутчику придется поначалу, скорей всего несладко. И что «сделать карьеру» в среде, которая дала ему крышу, можно только в случае, если убьешь в себе все остатки доброты, совести и всякой «лояльной социальности». Если полностью растворишься в укладе и жестоких законах другого пространства. Такого близкого. И такого невидимого, зазеркально чужого. Со своим языком, структурой, понятиями, эстетикой и этикой, профессионализмом… чего ни коснись.

Но ты не станешь всерьез и долго над этим раздумывать. Просто потому, что тебе этого не надо. И твой попутчик – лишь случайный пассажир на краткой дистанции. Поэтому кадры с ним легко и безубыточно растворятся в сознании и памяти – точно так же, как и легкое криминальное чтиво. Разве что, если сам не начнешь заниматься сочинительством. Всплывут они лишь как пикантная изюминка путевого приключения, с которой будет повод повспоминать кому-нибудь о первом путешествии, где так много было еще сверхъестественного и в этом – твоем мире: Неаполь, Сорренто, Капри, Бари…

Владимир Скрипов