Распространенная в западной политике идея о сотрудничестве с Россией в борьбе с терроризмом - наивна

Беспрецедентный трехсторонний саммит представителей советов нацбезопасности России, США и Израиля, состоявшийся недавно в Иерусалиме, был в значительной степени еще одной попыткой президента США Дональда Трампа и премьер-министра Израиля Биньямина Нетаниягу превратить в реальность свои надежды. Надежды на то, что Россия поможет им разобраться с Ираном, а также, возможно, посодействует и в борьбе с террором в Сирии.

Но россияне, как обычно, ответили отказом. На этот раз достаточно прямолинейно. Начисто отвергли идею о том, что Иран является «главной угрозой безопасности в регионе». Они заявили, что Иран, напротив, «вносит большой вклад в борьбу с терроризмом», превозносили «стабилизирующее влияние, которое он оказал на ситуацию в Сирии», и еще раз повторили, что Тегеран был и остается их союзником и партнером.

Может показаться, будто все эти слова ровным счетом ничего не значили, поскольку завершилось все совместным заявлением. В нем декларируется готовность и решимость сторон по-прежнему искать «пути к выдворению Ирана из Сирии». А Нетаниягу заявил, что «израильско-российское сотрудничество в военной сфере внесло существенный вклад в обеспечение безопасности и стабильности в нашем регионе».

Поиск общих с Кремлем интересов в борьбе с терроризмом – распространенная в западной политике идея. Особо часто о ней упоминают и в официальных заявлениях Израиля… Лишь то, что произошло на прошлой неделе в зале московского суда, вновь напомнило, почему режим Путина никогда не будет для нас надежным партнером.

Судебный процесс, который проходил здесь, связан с терактом 3 апреля 2017 года в петербургском метро. В результате теракта 14 человек погибли, 50 были ранены.

Из заявления, сделанному следственным комитетом на следующий день, следует, что теракт совершил смертник, 22-летний узбек по имени Акбаржон Джалилов. Он переехал в 2011 году в Санкт-Петербург из Оша (Киргизия). СМИ были представлены кадры, снятые камерами видеонаблюдения, на которых можно видеть «молодого человека в красной куртке с рюкзаком, шедшего по платформе метро». Московские следователи утверждали, что это и есть Джалилов.

В середине апреля 2017 года были задержаны девять подозреваемых (семь в Санкт-Петербурге и двое в Москве), составлявших две ячейки. Все они – выходцы из Средней Азии. А всего в конечном итоге перед судом предстали 11 человек.

Согласно обвинению, арестованный в Москве Аброр Азимов (как и Джалилов, он - обосновавший в России уроженец Киргизии) возглавлял ячейку боевиков и обучал Джалилова методам ведения террора. Финансировал подготовку также арестованный в Москве Акрам, брат Аброра, который получил деньги от действовавшей в Сирии ячейки, связанной с «Аль-Кайдой». Деньги были переданы Акраму в Турции. Утверждается, что возглавляемая им ячейка планировала свершить в Росии еще один теракт - своего рода продолжение петербургского.

Прозвучало и название упомянутой бригады, аффилированной с «Аль-Кайдой»: «Катибат Таухид валь-Джихад» (КТДж), состоящей из джихадистов-узбеков, и входящую в более крупную группу - «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТС), которая принимала участие в планировании ряда терактов за рубежом. Утверждалось, что терактом в Петербурге руководил базирующий в Сирии эмир КТДж Сирожидин Мухтаров, более известный как Абу Салох аль-Узбеки.

«Аль-Каида» официально взяла на себя ответственность за теракт в Петербурге 25 апреля 2017 года.

Но есть проблема.

За два года, прошедших с того теракта, государственное обвинение не представило ни единого факта, который мог бы считаться неоспоримым.. Включая личность террориста-смертника. Если вообще террористы-смертники имели к происшедшему какое-либо отношение…

Во-первых, то, как «Аль-Каида» заявила о взятии на себя ответственности за теракт, выглядело странно, что заметила и The New York Times. Заявление было сделано от имени «батальона имама Шамиля» - фракции «Аль-Каиды», о которой прежде никто не слышал. А опубликовано оно было неким агентством Agence Nouakchott d'Information (ANI), на веб-сайте, связанном с фракциями «Аль-Каиды» в Африке. «Это никак не является нормальной формой для подобных заявлений об ответственности за теракт, совершенном в одной из зарубежных стран», - утверждает The New York Times.

Более того, это заявление, датированное 18 апреля, через неделю уже нельзя было найти в джихадистской медийной сети.

Далее, ИГ дважды заявлял о своей ответственности за теракт в Петербурге. То, что «Исламское государство» руководит организацией терактов в России, не секрет, и с конца 2017 года ИГ не лгало относительно того, за какие именно теракты организация несет ответственность - за незначительными исключениями. Интересно, что власти сообщили младшему брату Джалилова, что его старший брат подозревается в связях с ИГ.

Есть также заявления Аброра Азимова, сделанные на ранних этапах следствия, что он «был причастен, но не напрямую» к теракту в метро. Азимов отрицал, что признался в организации теракта. Он признал, что «получал зашифрованные приказы», но подчеркнул: «Я не понимал, что принимаю участие в террористической деятельности».

В интервью The Washington Post родные Азимовых утверждали, что братья попали в ловушку, расставленную ФСБ. По их словам, Акрам был похищен из больницы на юге Киргизии и доставлен в Москву, где был инсценирован его арест.

Аналогичное заявление сделал Мухамадъюсуп Эрматов, у которого дома Москве, по утверждению ФСБ, была обнаружена взрывчатка. Он говорит, что вскоре после теракта был арестован в Санкт-Петербурге, в течение нескольких недель подвергался пыткам, и только в мае 2017 года был доставлен в Москву, где и был разыгран его арест.

Мать другого подсудимого, Махамадюсуфа Мирзаалимова, также категорически отрицает причастность сына к теракту. По ее словам, он мечтал служить в армии России, не был человеком религиозным, толком даже не умел молиться. В разговоре с матерью, состоявшемся после теракта, он сказал ей: «Будь проклят тот, кто это сделал».

Естественно было бы ожидать, что родные подозреваемых выскажутся в таком духе. Но их позицию поддерживает независимый московский аналитик и специалист по Центральной Азии Аркадий Дубнов, который не имеет интереса в этом деле. Когда Дубнов сообщает западной прессе, что следствие располагает лишь «фальшивыми документами расследования и инсценированными арестами», цель которых – связать задержанных с террористической деятельностью, к его словам следует относиться серьезно.

В апреле 2019 года десять обвиняемых подали апелляции, в которых отрицали свою причастность к теракту в Санкт-Петербурге, а Шохиста Каримов, единственная арестованная по этому делу женщина, утверждала, что ей подложили гранату в сумку.

Так мы подходим к разбирательству, которое происходило в Москве во вторник, 2 июля в окружном военном суде.

Странности начались с логистики. Трое сотрудников ФСБ, якобы причастных к задержанию подозреваемых и сбору улик, не присутствовали в суде. Не осуществлялась с ними и видеосвязь. Судья отклонил требование защиты о подтверждении их личностей.

Когда защита допрашивала первого сотрудника ФСБ, Максима Иванова, тот слово в слово повторял материалы дела, хотя утверждал, будто говорит свободно. Защитник спросил, что означает странный звук, явно напоминающий шелест переворачиваемых страниц – видимо, бумаг, которые Иванов зачитывал. Но прокурор немедленно потребовал вычеркнуть вопрос из протокола, и судья его поддержал.

Возможно, самым странным был момент, когда защитник задал Иванову вопрос, который не раз поднимался с апреля 2017 года: «Жив ли [главный подозреваемый Акбаржон] Джалилов?» Иванов сказал: «Я не могу ответить на этот вопрос».

Следующим давал показания сотрудник ФСБ Алексей Воронин, задержавший Эрматова. Воронин утверждал, что не помнит ничего – ни в котором часу был арестован Эрматов, ни какая в тот день была погода.

Последним был допрошен сотрудник ФСБ Павел Мускатов, предположительно ответственный за арест братьев Азимовых. Память у него казалась получше, чем у предыдущего свидетеля, пока его не спросили об утверждениях, что Акрама на самом деле арестовали раньше, и не в Москве, а в Оше, где его неделями пытали, а затем самолетом переправили в столицу. Услышав о существовании «секретных тюрем», Мускатов изобразил изумление, прокурор рассмеялся – и все, судья не потребовал от него более полного ответа.

Судебный процесс несколько раз прерывался. Один раз – когда 10 июля Каримов почувствовал себя больным, и к нему была вызвана скорая. В другой раз, когда Эрматову стало плохо во время дачи показаний суду, и после того, как он, согласно сообщениям, провел некоторое время в одиночной камере. Разбирательство было отложено, в зал суда вызвали медиков.

Бесспорно, с версией событий, предложенной российским государством, что-то не так. И чем дольше всматриваешься, тем более укрепляешься в мнении, что не так - все.

Что же происходит на самом деле?

Независимость судов в России – вопрос спорный (уже давно бесспорный - ЭР), это общеизвестно. И это особенно верно для дел, в которых замешано политическое руководство, либо для дел о терроризме. Таким образом, действия суда направлены на выполнение указаний Кремля, а не на поиски истины.

И хотя невозможно с точностью определить, чьи именно интересы стоят за этим конкретным делом - российские службы безопасности умеют хранить свои секреты - можно отметить некоторые тенденции.

Демонизация мигрантов из Центральной Азии в условиях экономического спада служила сплочению масс вокруг российского правительства. Но выставить мигрантов представителями значительно более крупных сил зла, более масштабного заговора, плетущегося за пределами России? Это служит другим целям.

Сказать, что «Катибат Таухид валь-Джихад» управляла заговорщиками из-за рубежа, посредством шифрующих аппликаций, значило поддержать линию ФСБ на ограничение независимости интернет-сетей. Это – один из политических возможных поводов. Кремль сделал свое заявление через несколько дней после того, как разработчик канала Telegram высмеял угрозы российского правительства заблокировать его программу.

Введение на сцену КТДж также помогает Москве представить вмешательство России в сирийский конфликт - разумной контртеррористической мерой, а не актом внешней агрессии, который вызывает контрудар со стороны террористов. Так бы говорили, если бы подобные дейстия совершила не Россия, а одна из стран НАТО.

Есть и более общие факторы. Быстрые аресты - особенно в расследовании такого, по утверждению властей, обширного заговора - придают службам безопасности ореол всесилия. В то же время эти аресты и публичные заявления о широкомасштабных замыслах террористов формируют у населения ощущение опасности, нестабильности, угрозы. К тому же исходящих извне. Это помогает оправдать, в глазах россиян, жесткую внутреннюю политику правительства.

С учетом всего этого, заявления российского правительства о том, что оно является естественным партнером Запада в борьбе с терроризмом, вызывает глубокую тревогу.

После событий 11 сентября глава антитеррористического отдела ЦРУ отметил, что Москва «всегда предпочитает получать – но, когда речь идет о терроризме, она, как правило, взамен дает немного». С тех пор ничего не изменилось. Это показало и поведение России после теракта на Бостонском марафоне – тогда, несмотря на настойчивые запросы США, она скрывала информацию об одном из главных преступников.

Еще более важно другое. Если и есть место тому, что Нетаниягу называет «сотрудничеством в области безопасности», то в какой степени можно доверять даже тому незначительному объему информации, которую предоставляет Кремль?

Судя по «петербургскому делу» и тому, как велся процесс над предполагаемыми террористами, и это - абсолютно невозможно.

Кайл Ортон