В. Шендерович «Если вы позволяете себе от имени государства полнейший беспредел, с вами однажды поступят также»

Почему Владислав Синица оказался в стороне несколько от общего числа фигурантов «московского дела». Которых безусловно, все поддерживают и хотят вытащить. А про Синицу говорят: ну… И как-то немного все смущаются.

В. Шендерович: Это стокгольмский синдром во весь рост. Интеллектуальная трусость и стокгольмский синдром. Для того чтобы внятно стать на сторону Синицы, нужно некоторое усилие. Усилие. В случае с Устиновым, Котовым, Жуковым – там вообще не о чем говорить. Здесь есть о чем говорить. Ну давайте поговорим. Что объединяет случаи Синицы и Прокопьевой.

 Если наши радиослушатели не знают. Это очень странно. Тем не менее в чем совершенно очевидный общий знаменатель. Они обвинены, один уже посажен, другая в процессе, собственно говоря, за рассуждения. За логику. За что посажен Синица? Он всего лишь написал о том, что если беспредел силовиков будет продолжаться, то ответом будет встречный беспредел.

Он, в сущности говоря, описал учебник истории российской для 7-8-9 класса. Народники, народовольцы. Ребята, если мы требуем закона, реформ, а нас встречают насилием и беспределом. И каторгами и избиениями, казаками с нагайками. То ответом будет встречный террор. Это азбука. Историческая азбука. Синица просто изложил содержание учебника истории. Причем не только русской. Разумеется. Ребята, если вы позволяете себе от имени государства полнейший беспредел, если вы ведете себя как оккупанты по Герцену на территории родной страны, с вами будут однажды поступать как с оккупантами. Вы сами выбросили ситуацию из правового поля. Вы выбросили, не Синица. Из правового поля выбросил Собянин, Колокольцев, Бортников, Путин, Золотов.

Вы, вышеозначенные господа и многие другие, выбросили ситуацию публично, прилюдно, цинично, вон из правового поля. Вы не вправе требовать от нас соблюдения закона. Вы – нет. Мы сами можем обсуждать это. Вы должны молчать в тряпочку про закон. Потому что вы его нарушали в августе каждый день цинично, тяжело, уголовно. Синица всего лишь констатировал, что рано или поздно этот маятник прилетит.

И может прилететь не только к вам, но и к вашим детям. Мало мы этого видели? Вам про Бориса Годунова рассказать, вам про что-нибудь другое рассказать. Про февраль 17-го года вам рассказать? На примере какой страны, какой цивилизации вам рассказать. В каждой стране есть эти примеры. Да, будут погромы однажды. Будет встречное насилие. Уже были приморские партизаны, уже был подрывник.

Что объединяет эти случаи. Прокопьева, в сущности, просто показывала на простом детском примере, что беспредел власти оборачивается террором. Если нельзя найти справедливость в рамках закона и несправедливость слишком очевидна публично, цинично себя демонстрирует. То однажды один на сколько-то тысяч или миллионов юный человек, который чувствует себя со свойственной юностью ранимостью, он чувствует себя лично оскорбленным. Он чувствует себя партизаном, который пришел взрывать гауляйтеров. И он это делает. Это ужасно, ужасно, что погиб он. Ужасно, что вместо того чтобы пойти учиться на политолога, вместо того чтобы пойти учиться дальше и попытаться, чтобы страна дала ему эволюционные пути развития, образования. Если он хочет в политику, Грета пошла в политику. Девочка, до школы не дошедшая. Есть механизмы, коридоры. Если человек хочет менять мир – милости просим. Иди, мы тебя ждем. Ты будущее страны. Но единственное будущее, которое ему предусмотрела эта страна  — взорвать себя в приемной ФСБ. Или лечь лицом вниз и пойти потом в стойло.

Разумеется. Дальше идет механизм, мы спускаемся сразу на несколько этажей ниже. На местный уровень. Люди, которые сверлят себе дырочки под погоны, ордена. Им надо как-то оправдать финансирование. Ты представь себе, ты какой-то чин в псковском ФСБ. Вас много. Вы жрете деньги. Вы должны доказывать там наверху, что вы не зря жрете эти деньги. Если не будет преступников – тебя надо сокращать. На фиг ты нужен. На фиг вас столько погоновожатых, как когда-то сказал мой коллега Александр Архангельский. На фиг эта армия силовиков везде, от звезд не продохнуть. Вас надо сокращать. Вы дармоеды. Вы ничего не делаете. Как ничего не делаем? Заговор. А сидит еще тот парень, который нарисовал план училища.

Послушай, силовики, это уже низовой уровень, силовики в обстановке абсолютной бесконтрольности при отсутствии контролирующих органов, оппозиции, прессы свободной, закона – у них абсолютно развязаны руки. Как пожелаем, так и сделаем. Как говорил Никита Пряхин из «Вороньей слободки». И они изо всех сил стараются доказать свою нужность и провертеть себе новые дырочки для погон и орденов. Отсюда и Прокопьева, отсюда ростовское дело и так далее. Они должны показать свою нужность.

 Синицу уже посадили. За слова. Ужас в том, что нет независимого правосудия, ужас в том, что нет прокуратуры, а есть подразделение банды той же самой, которая сажает. Ужас в том, что нет парламента, парламент, а не часть банды, которая сажает. Ужас в том, что демонтированы все механизмы контроля. Почему бы им ни сажать за слова. Если бы был контроль, если бы человек, который попытался посадить за слова, после этого был с обожженными руками и ему бы отожгли руки за это, и выгнали бы вон и еще бы самого привлекли к ответственности. За злоупотребление властью. Тогда бы сотни других почесали бы в голове и сказали бы: э. Поскольку этого не происходит, а это и есть, я говорил собака с электрошокером. Они получают сигналы. И если он за то, что он укусил, получает котлетку, – возникает положительный эффект. Если он получил удар электрошокером, – возник бы отрицательный. Значит разговор не в том, почему какой-то негодяй в Пскове, Ростове, в Москве завел заведомо противозаконное уголовное дело. Почему какой-то негодяй потом за это посадил. Дело не в этом. Дело в том, что нет механизмов, которые этого негодяя поставят на место, а сотни других негодяев заставит думать перед тем, как нарушать закон. Вот что в общем знаменателе. А дальше о чем мы будем говорить, что это заведомо неправосудно. Да. И что? Те люди, которые завели эти дела, ростовское, псковское, московское  — они наказаны? Кто-нибудь наказан? Нет.

 Никто не наказан. Это означает, что за то, что ты порвал просто на улице, собака служебная порвала совершенно мирного человека, ей за это погладили по холке и дали полакать вкусного. Она и в следующий раз будет рвать, разумеется. Без электрошокера они будут рвать. А электрошокером является система сдержек, которая в просторечии называется демократия. Разделение властей. Это есть электрошокер. Чтобы человек понимал, что да, он может нарушить закон, но это обоюдоострая история. Тебе не удастся спрятаться, потому что есть свобода слова. Есть независимый суд, есть смена власти и так далее. Этот механизм они демонтировали. И мы каждый раз, много лет разбирая совершенно разные случаи, Прокопьеву, Синицу, от Ходорковского начиная. Мы приходим к одному и тому же общему знаменателю, у нас нет инструментов для того, чтобы выработать в них отрицательный рефлекс на нарушение закона. Этим инструментом может быть, то есть там, где он есть, он уже есть. В нашем случае его надо вырабатывать. Этот инструмент для начала это мирный выход на улицы. Но каким-то очень значимым числом. Это они понимают.

 Включать мозги и лечить стокгольмский синдром. Я уже цитировал, упоминал. Мой друг, американский адвокат Борис Палант, крупнейший русский адвокат в Америке, входящий в бриллиантовую лигу адвокатов. Он написал книгу «Билль о правах». Поправки. Он исследовал практику Верховного суда американского по американским поправкам. Так вот я внимательно прочел как минимум, что касается свободы слова. Просто мы можем посмотреть, как это трактуется в свободной стране. Да все, что угодно. Хоть Ку-клукс-клан. Единственное ограничение для свободы слова — это когда твой хейтспич, когда твоя речь несет прямую угрозу. То есть если ты вообще что-нибудь скажешь про черных, это на здоровье. С тобой разговаривать никто не будет, за стол садиться – это другой вопрос. Это на здоровье. Но только если твоя речь может поджечь толпу на суд Линча, если непосредственная опасность исходит – вот только тут ограничивается свобода слова. Где непосредственная опасность в словах Синицы. Ответьте мне.

 Это важная тема. Я об этом тоже хотел говорить. Наша замкнутость на московском кольце, условно говоря. До Прокопьевой еще дотягивается. Вот есть ростовское дело, широка страна моя родная. И они совершенно брошены общественным мнением. Почти брошены. Вот уже с 17-го года это все тянется. Вот только сейчас у нас от мысли до мысли 500 верст, там Вяземский писал, кажется, да. Ну как будто Интернета нет. Вот только сейчас дошло до нас всех, я к себе тоже отношу. Ребята вышли в пикет к администрации. В пикет. За погорельцев ростовских. С требованием отставки правительства в мирные одиночные пикеты. Два молодых парня вышли. Активисты политические. Это совпало с объявлением провокатором Мальцевым революции. Радостные силовики связали это с призывами Мальцева, добавили третьего для массовости, притащили сами. Третьего пикетчика. С другого места вообще. И устроили заговор против власти. Ребята, им обвинение просит 8,5 и 8 лет. Для этих двух ребят, которые вышли в одиночный пикет к ростовской администрации. Ау. Братцы мои. Это абсолютно чудовищно. Чудовищно и это и то, что мы просто не успеваем, пропускаем, такое массовое насилие, происходит, что просто наших ресурсов не так много. А в Ростове просто тишина. К своему стыду я был в Ростове недавно, у меня было выступление. Я ничего же не знал про это, ну как-то пропустил. И в Ростове полная абсолютно тишина. Никаких протестов по этому поводу. Ау. Еще раз, мы живем в вязком таком пространстве. В такой нехватке воздуха информационного, общественного воздуха. И это совершенно ужасно. Ребята нуждаются в нашей абсолютной и очень массированной защите.

 Правильно, один человек не может. Но в Ростове это миллионник. Стадион собирается. Раз мы про футбол говорили в перерыве. Там есть люди в Ростове. Это не какое-то село в Якутске, где кого-то тихо линчевали и мы даже  об этом не узнали. Это Ростов со средствами информации, с телевидением. С радио. Тишина. Где, ау. Депутаты местные, журналисты местные. Ребята, это главная тема. Да, еще раз, в нормальной стране существуют механизмы, которые немедленно делают вот такое дело, как ростовское событием, такое злоупотребление властью, такой цинизм власти, злоупотребления полицейские, немедленно становится событием для всей страны. Волнения в Фергюсоне, в Америке это было событие не для Фергюсона и не для штата, где это происходило. Это немедленно стало событием.

 Уверяю тебя, если бы власть запрессовала незаконно, если бы прокуратура попыталась на 8 лет посадить людей за мирный протест. Прокуратура какого-то штата. Я бы уже не позавидовал этой прокуратуре через пару дней.

 Пескова мы обсуждать не будем. Лгал и лжет. Ну чего мы будем обсуждать Пескова, Соловьева. Их всех остальных. Мы же про людей говорим про нормальных. Я ничего не путаю. Для нормальных и про нормальных. И я говорю про то, как есть на самом деле, а не про то, что зальет, какое дерьмо зальет в головы несчастному народу официальное телевидение, официальный Песков. Возвращаясь к теме, как бы я все время об этом говорю, это главная тема обратной связи. Этого теплообмена общественного. 68-й год – Париж. Там были, извините меня, там были не одиночные пикеты. Там булыжниками по полицейским. Там был мятеж с насилием, со взаимным насилием. С тяжелым насилием. Один из лидеров того протеста Кон-Бендит он потом стал депутатом Европарламента. Вот как в нормальной стране энергия протеста канализируется в изменения в обществе. Он был лидером тех, он был одним из тех, кто бросал булыжники. Разворачивал Париж, крушил витрины, требовал перемен. Вполне насильственно. Это был бунт молодежи. Проходит время, энергия протеста осмыслена обществом. Есть пресса, есть парламент, есть общество. Есть суды. Общество переваривает это. Ферменты работают все. Общество переваривает этот протест, анализирует его. Меняет что-то в политическом устройстве. Как было поменяно после 68-го года. А люди, которые были символами насилия на улицах, они становятся депутатами Европарламента. И он уже не выворачивает булыжники, он уже борется политическими методами. Вот путь, который могло бы общество наше, государство прости, Господи, предложить ростовским пикетчикам, тому парнишке, подорвавшему себя в Архангельске. Котову, Жукову. Энергия протеста – давайте разговаривать. Давайте канализировать ваше недовольство в общественный мирный процесс. В обсуждение, потом в выборы. В смену политического даже устройства как во Франции было. Но государство ничего не может предложить кроме насилия. И на выходе, пока единичные, я боюсь показаться вам Синицей, но пока единичные. Приморские партизаны, подрывник архангельский. Единичные случаи насилия. Но, безусловно, когда-то дойдет и до не единичных. И потом не добавляйте, пожалуйста, срок Синице и не сажайте меня. Мы говорим об учебнике истории. Если вы не способны прочитать учебник истории, отечественной, французской, любой, американской.

 Ну значит вы будете получать в лоб. Главное не вы, обращаюсь я к Пескову и компании, мы будем, вся страна будет получать в лоб. Очередной виток полицейщины и потом встреченного однажды, тут развилка: насилия или распада. Ответ может быть разный. Это может быть и насилие. И распад. И миграция, массовое бегство из России людей с достоинством и мозгами. И главным образом с достоинством. Это тоже ответ на полицейское насилие. Может быть ответом физическое насилие. Мальцев какой-нибудь настоящий буйный, только не провокатор, а  настоящий буйный может быть ответом на политическое насилие. Распад страны может быть ответом. Они будут сидеть, сидеть тихо, а потом однажды, когда ослабнет все, как ослабло к концу советской власти. Скажут «большое спасибо, всего доброго». Всем спасибо, все свободны. Вы нам не нужны. Мы сами. И мы уже видим эти тенденции, пока мелкие сигналы. Но совершенно внятные. Я еще раз повторю. Я недавно говорил об этом, когда вся Россия, вся РФ, не Россия, конечно, Путин воевал с Эрдоганом – Татарстан как-то дистанцировался. Они сказали, что наши турецкие братья, мы как-то, мы ничего против не имеем. Аккуратненько так. Россия воюет, РФ с Турцией, а Татарстан не воюет. Это еще все на месте, ФСБ, нацгвардия. КГБ. Это все. Связи экономические.

Невозможно урезать Татарстан, вырезать из карты России пока что. Невозможно. Есть республика, вполне обеспеченная. Вполне ориентированная на внутренние потребности. Пока что Москва это просто как ставка Батыя. Я говорил давно, просто мы взяли у Батыя, это уже Ключевский и Соловьев до меня, извините, говорили. Мы взяли у Батыя способ управления. Ярлык на княжение просто раздается раньше из Золотой Орды, сейчас из Москвы. Раздают ярлык на княжение. Но контролировать это невозможно. Совершать набеги татаро-монгольские – можно. Выжечь Козельск можно один разок. Но управлять невозможно. Из ставки Золотой Орды невозможно управлять даже той Россией, которая была. Это означает, что поскольку других скреп кроме насилия нет, а их нет. Ничего не объединяет нас сегодня в отличие от американцев, англичан, французов. У которых есть национальные скрепы.

Нет, это внедренный, болевой шок это. Это галлюцинации. Можно, конечно, накачать тебя наркотиками и ты будешь что-то видеть. Но это не замена реальности. Потом ломка начинается. Да, можно держать в состоянии. Еще раз говорю. Ну, конечно, можно долго держать с внешним врагом. Но это не скрепа. Настоящая скрепа, если без кавычек…

 Где оно? Где оно, нас посылают на все буквы кто угодно. Ведь за пределами мозгов Владимира Владимировича ничего этого нет. Это все галлюцинация. Эту галлюцинацию транслируют, повторяю, это наркотик, эту галлюцинацию можно транслировать. Это очень опасно. И это делается. Но это не скрепа. Скрепа это вот что. Это, извини, свобода, идеалы свободы. Это скрепа, на которой держится западный мир. На доминации свободы, на доминанте свободы. Практика показывает, что свобода эффективнее, что свободное государство, государство, выбравшее свободу – эффективнее, речь не о морали даже. Не об этике. Речь об эффективности. Это просто эффективнее. Даже воюют свободные люди лучше, чем рабы. Я уж не говорю об изготовлении девайсов. И так далее. Это эффективнее. Демократия, если ее развивать, она эффективнее, чем авторитаризм. Если о ней не болтать и не заниматься ерундой, а если развивать ее механизмы, как ее развивали на Западе века напролет. Выясняется на выходе, что это эффективно. И поэтому из ГДР люди бегут в ФРГ. Бежали. А обратно – нет. Из Северной Кореи пытаются попасть в Южную, а обратно – нет. Из Кубы пытаются попасть во Флориду, а не наоборот.

А Гонконг бунтует. Потому что при абсолютно одинаковом этносе, истории, просто одна вещь. Тут есть свобода, тут нет свободы. И люди массово хотят на свободу. Не потому что она этически более совершенна, а потому что там безопаснее, вкуснее. Дольше живется, безопаснее живется. Это лучше — свобода. Вот и все.

Нет, о политике российской чего о ней размышлять. Там нет особенных, размышлять можно и поражаться невыученным урокам. Нашему настойчивому отказу учить уроки. Об этом размышлять, можно поражаться. Собственно, политика совершенно вульгарная, наливай и пей. Насилие и ложь, я же говорю. Вот и вся политика. Ничего, они же не могут ничего предложить. Они какое-то время симулировали, если посмотреть все 20 лет этой пошлости. Они придумывали какую-то суверенную демократию, какие-то особые пути, у этого медведя какое-то левое крыло, правое у них было. Пехтин какой-то там был. Они внутри себя делились, они пытались изображать какие-то концепции.

 Да, это понарошку. Это Симеон Бекбулатович. Пропади пропадом. Другого президента не было. А вот было, скажем, тут евразийцы, а тут либералы внутри правящей партии. У нас были. Аж до евразийцев и либералов. Это все фигня. Это они все симулировали политический процесс. По-настоящему ничего кроме лжи и насилия предложено не было. Все, что было предложено другое – было предложено в рамках демагогии и отвлечения внимания и заморачивания мозгов. Поздний Путин уже последних лет – это в чистом виде, собственно, этот август они перешли просто на прямое откровенное насилие. Они уже перестали валять дурака. Сейчас они пытаются немножко отгрести назад и изобразить какую-то внутри себя очередную оттепель. 118-ю за время их существования. Чтобы мы опять заахали и начали бросаться им в ноги. И они транслируют нам одно: перемены будут идти только от нас. Мы сами решим, кого казнить, кого щадить. Это они нам транслируют. И мы на эту трансляцию ловимся. Мы будем решать – говорят они. И решают они пока что.