Общественно-политический журнал

 

Государство против народа - фабрикации уголовных дел, пытки, дезинформация

Когда же они начали это делать? И когда нас приучили не возмущаться, не замечать фальсификаций и считать их «нормой»?

10 февраля в Пензе вынесен приговор по «делу Сети», приговор, заставивший многих ужаснуться и громко выразить свое несогласие с практикой пыток и фабрикацией дел.

Я пытаюсь вспомнить первое, полностью сфабрикованное подобное дело в угоду политической конъюнктуре. Для меня, конечно, это «дело чеченской студентки-террористки» Зары Муртазалиевой, которую в 2004 году Мосгорсуд приговорил к 9 годам колонии за «приготовление к совершению террористического акта».

Речь шла о подготовке взрыва в ТЦ «Охотный Ряд», который чеченская студентка якобы готовила вместе с двумя русскими девушками, принявшими ислам. Доказательствами вины стали подброшенный ей в сумочку пластид, фотографии целующихся парочек на эскалаторе торгового центра, записи с камер видеонаблюдения, установленных в съемной квартире, на которых Муртазалиева обсуждает действия российских солдат в Чечне, наряды, косметику. Я писала об этом деле, ходила на процесс и пыталась понять, как следователи, судья, прокурорша, жили после того, как все это сфабриковали. Теперь понимаю, жили нормально.

За плечами судьи Марины Комаровой уже была кандидатская диссертация о сравнительном анализе антитеррористического законодательства в России и мире. В Мосгорсуде она специализировалась на «террористических» и «шпионских делах», в общем, была спецсудьей. Судила, например, обвиняемых во взрыве жилого дома в Волгодонске, «шпионов» Игоря Сутягина и Валентина Моисеева. Знакомые адвокаты говорили о Комаровой как о «грамотной судье», значит, она не могла не понимать и не видеть, что в материалах дела нет доказательства вины Муртазалиевой. Тогда почему 9 лет? А прокурор Юлия Сафина, которая просила приговорить подсудимую к 12 годам колонии за разговоры о чеченской войне, теперь судья Басманного суда.

«Дело Муртазалиевой» стало одним из первых дел, которое меня поразило и не отпускало, как сейчас многих молодых журналистов не отпускает «дело Нового величия» и «дело Сети».

Как известно, наши правоохранители и суды живут «кампаниями». В начале двухтысячных террористами «назначали» чеченцев, ингушей, в общем, кавказцев. После аннексии Крыма террористами стали «назначать» украинцев, крымских татар, что, впрочем не отменяет, что время от времени возникали дела как бы из прошлой «обоймы» (а я сейчас вспоминаю только судебные процессы, проходившие в Москве), как, например, «дело о подготовке теракта в кинотеатре „Киргизия“».

Началось оно с заявления жильца дома по улице Наташи Качуевской, сотрудника ФСБ в отставке. Постояльцы одной из квартир, которую они снимали на одной с ним лестничной клетке, показались ему «экстремистами».

Остальное было делом техники: обыск на съемной квартире проводили силовики из разных подразделений МВД и ФСБ, приезжали туда также и представители Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом ФСБ РФ.

Дело почти год расследовалось в Следственном комитете по Москве, а в сентябре 2014 года следователь по особо важным делам капитан Иван Щербаков вынес неожиданное решение. Он пришёл к выводу, что единственным достоверно установленным фактом в рамках расследования является наличие оружия в квартире. Вот он и прекратил дело по трем, с его точки зрения, лишним обвинениям по статьям: «убийство», «теракт» и «возбуждение ненависти или вражды», оставив только «хранение оружия». Постановление этого следователя само по себе уникально, вряд ли можно встретить аналоги по подобным делам: «…В действиях обвиняемых также отсутствуют признаки преступления по статье о приготовлении к теракту, поскольку не получено объективных доказательств о целях хранения [оружия и взрывчатых веществ]. Наличие в квартире религиозной литературы, в том числе радикального характера, само по себе не образует состава преступления по статье о возбуждении ненависти либо вражды».

Расследование было передано в следственное управление МВД, но к тому времени обвиняемые просидели под стражей уже год и по этой статье их пришлось бы отпустить, а дело бы развалилось. Чтобы этого не допустить, мвд-шный следователь вернул в дело отмененные коллегой из СК статьи, продлил следствие до 18 месяцев и благополучно передал его в суд.

Теракта не было: от 11 до 13 лет строгого режима

В результате, по версии обвинения, 15 фигурантов этого дела, якобы члены запрещённой международной организации «Ат-Такфир Валь-Хиджра», планировали теракт в кинотеатре «Киргизия». Эксперт по исламскому экстремизму Виталий Пономарев сомневается в существовании такой организации. Во всяком случае, в России. Об этом говорится в справке Правозащитного центра «Мемориал», который признал фигурантов дела политическими заключенными.

Незадолго до приговора адвокаты устроили пресс-конференцию, на которой подробно рассказывали о нестыковках в расследовании. Меня тогда поразило, что взрывчатые устройства и пояса шахидов были найдены в целлофановых подушках во время обыска под матрасами, под подушками у обитателей съемной квартиры на улице Качуевской в Москве. Никаких отпечатков пальцев, принадлежащих обвиняемым, на этих «находках» не нашли. Адвокаты уверены, что взрывчатые устройства были принесены в квартиру сотрудниками, проводившими обыск, так же, как и были подброшены патроны еще одному обвиняемому — Тажибу Махмудову, водителю магазина «Перекресток», который жил у своего тестя в квартире на метро «Войковская». Там обыск проводился без участия понятых, и 12 патронов обнаружили в тумбочке у кровати тестя, а обвинение в их хранении предъявили Тажибу Махмудову, которого посчитали главарем запрещенной международной организации.

Но самой удивительной фальсификацией стали показания засекреченного свидетеля под псевдонимом «Максим Петров». Он сообщал следствию, что фигуранты дела готовились к теракту в кинотеатре около метро Новогиреево с 1 по 10 января 2014 года, для чего хранили дома взрывные устройства и боеприпасы. На суде выяснилось, что этим секретным свидетелем являлся один из подсудимых. Когда его псевдоним раскрыли, он заявил, что таких показаний не давал, а протокол подписал не глядя, доверившись следователю. Защита требовала на суде, чтобы эти показания были исключены из материалов дела как недопустимые доказательства, но суд положил их в основу приговора, как и показания другого секретного свидетеля, сокамерника по СИЗО одного из фигурантов дела. Кстати, использование сокамерников для подтверждения обвинения, когда фигуранты дела не признают вину — распространенная практика на следствии. Цена таких показаний ничтожна, ведь очевидно, что, если человек не признает вину, то он не станет откровенничать со своим соседом по камере. Но за неимением лучшего, судьи часто основывают на подобных показаниях свои обвинительные приговоры.

Вот и по «делу о подготовке теракта кинотеатра Киргизия» всем 15 фигурантам были вынесены сроки от 11 до 13 лет колонии. Никто из них вину не признал.

Правозащитники пытались привлечь к делу внимание журналистов и общества. Несколько изданий писали о нем, но особого резонанса это явно придуманное в следственном кабинете дело (что доказывает и снятие обвинения в подготовке теракта как несостоятельного), увы, не имело.

Пытки, секретные свидетели, сделка с правосудием

Не вызвало особого возмущения общества и дело членов «УНА-УНСО» Николая Карпюка и Станислава Клыха, двух украинцев, которых задержали в России в 2014 году и обвинили в участии в первой чеченской войне на стороне сепаратистов. Карпюка и Клыха более полугода не могли найти адвокаты. А когда нашли, то оказалось, что Клыха страшно пытали, он под пытками признался во всем и, как потом, после свиданий с сыном, говорила его мама, сошел с ума. Обвинение против этих украинцев строилось на показаниях единственного свидетеля, который, вероятно, сам воевал в 1994 году на стороне чеченских сепаратистов, но потом оказался в тюрьме за убийство, был тяжело болен и согласился свидетельствовать против неизвестных ему людей в обмен на послабления. Суд присяжных в Чечне приговорил Николая Карпюка и Станислава Клыха к 22,5 и 20 годам строгого режима.

Я рассказала всего о нескольких делах, которые вполне могли бы использоваться в качестве примеров фабрикации и фальсификации и занять свое место в методичке для следователей и оперативников, которые предпочитают придумывать дела, а не расследовать настоящие преступления.

Уверена, что такие «методички» уже давно существуют, потому что методы, которые используют следователи в разных делах, в разных регионах — похожи, иногда до степени смешения.

Как правило, основу обвинения и в дальнейшем приговора составляют показания, выбитые под пытками, оговор свидетелей, заключивших сделку со следователем, показания «секретных свидетелей», зачастую сокамерников обвиняемых, придумывающих небылицы, полезные для следствия.

Часто в подобных делах используют провокаторов, которые раскручивают будущих обвиняемых на разговоры, на критические высказывания в отношении власти, записывают их, а потом записи передают спецслужбам. Такой провокатор сработал, например, в «деле крымских террористов», по которому был осужден Олег Сенцов и Александр Кольченко.

В последнее время, когда стали появляться дела о терактах с целью подрыва существующей власти, к рутинному подбросу вещественных доказательств: оружия, взрывчатки и патронов присоединилось и написание уставов несуществующих политических организаций от лица фигурантов дела.

В этом смысле «дело Сети» — образец достаточно нагло сфабрикованного дела, сфабрикованного в полной уверенности, что «фабрикантам» за это ничего не будет: суд «проглотит» и вынесет суровый обвинительный приговор, а общество, привычное к похожим случаям, даже если ужаснется, утрется и будет жить дальше.

Дискредитировать и посеять сомнение

Но резонанс, который вызвало это дело — цеховые письма в поддержку, обращения некоторых политиков в Генпрокуратуру с требованием разобраться с применением пыток (лидер Справедливой России Сергей Миронов, Геннадий Зюганов и Владимир Рашкин из КПРФ), показывает, что общество «не утерлось». И казалось, что кампания поддержки осужденных на чрезмерно жесткие сроки за несуществующее преступление будет набирать обороты.

Но в этот самый момент, когда стала разворачиваться эта самая довольно мощная кампания солидарности с осужденными фигурантами «дела Сети», которую в России признали террористической организацией, на «Медузе» появляется текст, авторы которого утверждают, что фигуранты «пензенского дела» могут быть причастны к исчезновению Екатерины Левченко и к убийству Артема Дорофеева. Левченко и Дорофеев были знакомы с фигурантами «пензенского дела». Они пропали в марте 2017 года. А через некоторое время труп Дорофеева был найден в рязанском лесу. В СИЗО фигурантов «пензенского дела» допрашивали как свидетелей и по делу об убийстве Дорофеева, но обвинение никому из них не предъявили. Почему?

Не было достаточно улик, или приберегли обвинение на потом?

В российской судебной практике бывает, что когда сфальсифицированное резонансное дело вызывает у общества сомнения в его правосудности, его фигурантам предъявляют новое обвинение. Так было с «делом ЮКОСа», с Алексеем Навальным, на которого после «Кировлеса» навесили еще и «дело Ив Роше».

В любом случае, публикация статьи о возможной причастности Дмитрия Пчелинцева и других осужденных по «пензенскому делу» к двойному убийству вредит широкой общественной кампании в их защиту, дискредитирует их, вызывая сомнение в необходимости их защищать. А слабая доказательная база, приведенная в статье, не убеждает в целесообразности публикации информации, которая вызывает сомнения в ее достоверности и не является столь общественно значимой, что оправдывает спешку с ее обнародованием.

А по сути, публикация играет на руку «фабрикантам» дела о несуществующей террористической организации.

Она может привести и к еще худшим последствиям: следствие по делу о двойном убийстве в рязанском лесу возобновят и сфальсифицируют причастность к нему тех, кого уже осудили в Пензе по терроризму.

Мне трудно представить, что за справедливость и свободу людей, обвиненных в убийстве, будут бороться те, кто был готов защищать их, когда у них под пытками выбивали показания об участии в несуществующей террористической организации.

Зоя Светова