Вы здесь
Белорусский феномен
В «прежние времена» Белоруссия имела репутацию западной витрины социализма. Даже прибалты с оговорками ставили ее в один с собой ряд по критериям сытости, опрятности и либеральности политических нравов. Литовцы много и охотно ездили в Минск, где было чем развлечься. Да и обилие тамошних магазинов позволяло возвращаясь отнюдь не с пустыми сумками.
Во всяком случае, Беларусь позднего советского периода никак не предвещала, что в эпоху рыночных свобод она превратится в вотчину самого мрачного и неадекватного тирана Европы, по сравнению с которым даже Путин выглядит чуточку приличней. Более того, инерция ее репутации была столь сильна, что со стороны долгое время режим Лукашенко виделся отнюдь не зловеще. А сама кликуха "Батька" несла в себе градус теплоты, отражавшей некую гармонию с основной массой населения. С западной стороны его поругивали, но лишь временами, да и то - мягко и снисходительно, видя и ценя в нем гаранта государственности и независимости от России. В России же чтили за то, что со свойственной ему «диалектичностью» он при этом долдонит мантру про святость «скрепленной кровью дружбы двух братских народов» и про личное почтение к советам Старшего брата.
Как же случилось, что вполне благополучная страна в центре Европы с работящим и отнюдь не забитым, не закомплексованным народом, в 21 веке оказалась под пятой безумного узурпатора, стремительно превращающего ее в концлагерь?
Начну с того, что загадочность усидчивости Усатого, мне кажется, сильно преувеличенной. Просто белорусская картинка очень обманчива. И то, что мы видели в августе прошлого года – это лишь праздничная обертка, тончайший золотистый слой, в который завернуто молчаливое социальное бревно опоры режима. Причем молчаливое не с напрягом скрытого недовольства. А молчаливо маскируемого желания, чтоб все в целом оставалось неизменным, потому что больше, чем капризы Держиморды, страшат перемены. Это тот классический случай применительно к целому народу, про который известная поговорка: лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Секрет политического успеха Лукашенко в том, что он виртуозно использовал козырь, который подарила ему конъюнктура прихода к власти. В 1994-м, когда он из кресла председателя совхоза «Городец» переместился на президентский трон, белорусская экономика находилась в полном нокауте – 70% ВВП от уровня 1990. Между главой правительства Вячеславом Кебичем и спикером парламента Станиславом Шушкевичем не было взаимопонимания. А реформы проводились вяло и фиктивно: их смысл целиком вымарывался госконтролем за розничными ценами, субсидированием неэффективных предприятий, а выход из рублевой зоны летом 93-го привел к гиперинфляции.
И это в совокупности с тем, что белорусы уже успели насмотреться на беспредел и разбой, в котором проходила ломка советской системы у Большого соседа.
В этой ситуации у Лукашенко был выбор: пойти по пути Польши и стран Балтии – то есть через шокотерапию? Или взять за основу курс предшественников из партноменклатуры с уклоном Кебича - сохранить социально-экономическое устройство в кондиции «ни рыба-ни мясо». То есть в виде социализма, лишь слегка - для близира - кастрированного рынком.
Он выбрал второй вариант. Только при этом важно уразуметь, что в тот момент это был и выбор подавляющего большинства белорусов, уже шокированных теми кошмарами, которые они увидели в России и у себя дома. И эти впечатления они ассоциировали с капитализмом, с рыночной экономикой.
Так что, как политик-политикан, как конъюнктурщик, целью которого - взять власть, Лукашенко поступил вполне рационально. Только тем самым стратегически был взят курс, обрекающий страну на дрейф к диктатуре и экономике, жизнь которой скрашивала до сих пор лишь присоска к Большому брату: рынок, льготы, займы и т.п.
В итоге на четверть века в стране сложилась модель бытия, основывающаяся на негласной конвенция между властью и той частью населения, которая не любит перемен. И ради стабильности готова жить скромно, пусть даже бедненько, но с привычной для совкового сознания уверенностью, что «завтра будет не хуже, чем вчера». И что об этом позаботится начальство, избавив от головной боли собственных забот.
Отсюда возникает вопрос о роли шокотерапии. Как ее квалифицировать? Многие наверное помнят, сколько испепеляющей критики в свое время выплеснулось в ее адрес. В качестве альтернативного образца обычно приводили Китай. Но и Белоруссию – тоже. Мол, вот, Батька, молодец! Избавил своих граждан от ужасов массового разбоя и грабежа!
Наверное, в той критике было немало справедливых замечаний и упреков. Да и в самом термине со словом «шок» уже содержится акцент негатива. Но одна статья – отдельные недочеты, перегибы, недоработки» - вроде «плохо разъяснили», «напугали» и т.п. И другой вердикт - метод работы, предполагающий, как минимум, две характеристики: решительность и скорость. При этом, я бы добавил еще – решительность, предполагающая определенное насилие. Тот его сорт, про который говорят: «к счастью силой приходится тащить».
Насилие это на практике имело место во всех без исключения странах, где прошли в полном объеме реформы, связанные с приватизацией, и проявлялось в том, что государство объявляло и обеспечивало свободную куплю-продажу индивидуальной и государственной собственности и ее защиту. Потому, как если все это пустить на самотек, на добровольность, то наивно рассчитывать на низовой энтузиазм. На то, что люди, в нескольких поколениях приученные жить не своим, а начальственным умом, и привыкшие к всевозможным социальным гарантиям, радостно бросились бы в бушующее море конкуренции. Это всегда происходит болезненно, со страхами и трагедиями, которые можно минимизировать, но невозможно исключить. И это пережили все посткоммунистические пространства с инвариациями лишь в степени «шока»: в Чехии мягче, чем в Польше, а в ГДР проще, чем в Чехии...И все они – легче, чем в России с ее жутким бандитским переделом 90-х.
На России стоит в двух словах остановиться особо. Это важно, чтобы показать сходство и различие с Беларусью. В России шоковая стадия была, безусловно, самой безобразной и длительной. Фактически она завершилась лишь к конце ельцинского периода. По своей форме она была чудовищно извращенной, поскольку навязана была обществу сверху и осуществлялась по правилам (точнее – бесправию), продиктованным партноменклатурой. То есть теми людьми, между которыми к началу приватизации собственность де факто была уже давно распределена. И требовалось ее лишь оформить юридически. Поэтому российский капитализм носил и носит ярко выраженный характер госкапитализма на базе олигархизма – слияния власти и крупной собственности в одних руках. Что привело к колоссальному социальному расслоению. Не даром отбойная волна ностальгии по совку в России пошла уже с середины 90-х.
Но при всем при том – уродливым, жестоким, искаженным до неузнаваемости образом, но все же в 90-е в России рыночный механизм был заведен. И везунчик Путин попал во власть аккурат, когда процесс пошел. Когда шоковая стадия закончилась и начался этап «терапии». И обернулся «тучными нулевыми». Тем самым подарив выскочке из питерской подворотни любовь и благодарность граждан, ошалевших было совсем от кошмаров «лихих девяностых». Все сливки достались ему, создав иллюзию, будто это его личная заслуга, результат чуткости и мудрости. Хотя на самом деле эффект был бы тот же, окажись на его месте даже осел. Механизм заработал – и сегодня при всей извращенности своей жизнь в стране более-менее устаканилась. А сама рыночная система стала необратимой. Она подвержена сильным колебаниям и ветрам, но возврат к социализму едва ли уже возможен.
Чего не скажешь про Беларусь, где основы рынка даже еще не заложены. А не заложены они в значительной степени потому, что белорусское общество напугано болезненной стадией ломки. На своем опыте оно еще не успело углубиться до черты невозврата. А чужой пример, в диком виде проиллюстрированный Старшим братом, и приход Лукашенко остановили этот процесс.
И если основой путинского долголетия стал реальный рывок улучшения качества жизни в массовых масштабах и слой крупных собственников, олигархический на разных уровнях власти. То в Беларуси устойчивость режима базируется на затянувшейся, законсервированной на четверть века совковости общества. Причем в самой массовой составляющей – в виде сельских тружеников и городских пролетариев. Так случилось из-за уникального стечения обстоятельств, когда не было применено насилия при ломке системы. Зато его сколько угодно накопилось и раздается для сохранения власти окрепшего и совершенно оборзевшего узурпатора, использовавшего совковый менталитет публики в качестве опоры для своего режима.
В том то и трагедия затянувшейся тупиковости белорусского пути, что пороховой слой социума, настроенный на перемены, в стране слишком тонок. И в сравнении с молчаливой массой «широких народных» выглядит маргинальным. А между ними подкормленный до лоска толстый слой «космонавтов», с помощью которых их прихлопнуть – что комара раздавить. И даже сейчас – после выходки с самолетом, боюсь, что ни внутри страны, ни за ее пределами нет сил, готовых и серьезно заинтересованных, чтобы смести бесноватого Бацьку.
Внутри – потому что нет ни лидера, ни движения, ни партии, способной объявить войну Узурпатору. В России – потому что Путин «своих не сдает». А Лукашенко хоть и редкий сукин сын, но свой сукин сын.
Ну а у Запада, помимо общего эгоизма и пофигейства, есть еще и серьезный сдерживающий мотив. При всем своем скотстве, минский Узурпатор был и остается определенным гарантом от поглощения Беларуси Россией. В этом на протяжении уже четверти века убеждает его патологическая жажда власти, с которой он не хочет делиться даже с Путиным.
Впрочем, увы – и это не все. Бедой, «дурной привычкой» является раздрай внутри оппозиции, ведущий к ее саморазрушению. Причем, симптом этот появился и вполне себя проявил еще в начале 90-х, став одной из причин прихода во власть и быстрого закрепления в ней Лукашенко. Помню, как зачастили тогда в Вильнюс разнообразные минские политики, чтобы поярче засветиться у журналистов. При этом они так злобно поливали друг друга, так старались доказать, кто из них «самый главный», что вызывали раздражение и откровенные шпильки в свой адрес даже у самых ярых критиков Батьки.
Тем самым в зародыше вяли вполне резонные призывы к объединению. Тем более, что белорусские партии крайне немногочисленны и маловлиятельны в стране. Сегодня даже в самой крупной из них – Белорусского народного фронта – дай Бог наберется несколько тысяч членов. Тем не менее, каждая из них страется махать своим флагом, а всякие попытки создать хотя бы символический общий штаб не уходит даже за пределы советов доброжелателей.
Сегодня это особенно заметно с появлением нового оппозиционного центра в виде штаба С. Тихановской. В то время, как сама она разъезжает по заграницам, ища сочувствия и поддержки, со стороны ее окружения ровным счетом ничего не делается к тому, чтоб навести мосты с оппозиционными партиями. Доходит до того, что почти в одно время в Вильнюсе проводится собрание или конференция, организовнная этим штабом, и сходки или учебы партийных активистов.
И в этом сложном многоугольнике из противоречий сатанинская живучесть кощея Лукашенко.