Когда одни сдают экзамены и потом учат других сдавать экзамены, но никто ничего не знает

Когда Ричард Фейнман жил в Бразилии, он не только купался в море и танцевал на карнавалах, но и преподавал студентам физику. Вскоре Фейнман заметил, что его студенты стараются, изо всех сил учат формулы и определения, но… совершенно не могут применять свои знания на практике. Простейший вопрос, на который в учебнике не было готового ответа, ставил бразильских студентов в тупик.

Выяснилось, что студенты тщательно записывают слова преподавателя в конспект, затем старательно заучивают эти конспекты, а после этого приходят на экзамен и в режиме магнитофона рассказывают преподавателю, что они выучили.

Когда же Фейнман попытался научить студентов элементарным практическим методам решения задач и начал с простейших арифметических примеров… студенты возмутились. Как же так — они же уже вовсю занимаются физикой, а им предлагают заново учить то, что они уже «прошли» чуть ли не в начальной школе.

Будучи человеком, мягко говоря, бестактным, в конце учебного курса Фейнман выступил с целым докладом о своих наблюдениях. Цитирую дальше его самого:

Цитата:

Потом я сказал: "Основная цель моего доклада — показать, что в Бразилии нет научной подготовки".

Смотрю: они заволновались: "Как? Нет науки? Чушь какая-то! У нас учится столько студентов!"

Тут я рассказал им, что, приехав в Бразилию, я был поражен, как много в книжных магазинах младших школьников, покупающих книги по физике. В Бразилии очень много детей занимаются физикой, причем начинают гораздо раньше, чем дети в Соединенных Штатах. Поэтому удивительно, что мы не видим в Бразилии большого числа физиков. Отчего? Столько детей трудится изо всех сил, но все впустую.

И я привел такую аналогию: ученый занимается греческим языком и любит его. В его стране не много детей, изучающих греческий язык. Но вот он приезжает в другую страну и с радостью видит, что все учат греческий, даже самые маленькие дети в начальных школах. Он приходит на выпускной экзамен и спрашивает студента, будущего специалиста по греческому языку:
— Как Сократ понимал взаимоотношение Истины и Красоты? — Студент не может ответить. Тогда ученый спрашивает: "Что Сократ сказал Платону в Третьей беседе?" Студент сияет и начинает: "Тр-р-р..." — и на прекрасном греческом языке повторяет слово в слово все, что сказал Сократ.

Но в Третьей беседе Сократ как раз и говорил о взаимоотношении Истины и Красоты.

Наш ученый обнаружил, что в этой стране греческий язык учат так: сначала учатся произносить звуки, потом слова, а потом предложения и целые абзацы. Студенты могли повторять наизусть, слово за словом, что сказал Сократ, не отдавая себе отчета в том, что все эти слова действительно что-то значат. Для них все это только звуки. Никто никогда не переводил их на понятный студентам язык.

Я сказал: "Вот как я представляю себе обучение детей "науке" здесь, в Бразилии". (Сильный удар, правда?)

Потом я поднял учебник, которым они пользовались: "В этой книге в одном единственном месте упоминаются экспериментальные результаты. Я имею в виду описание опыта с шариком, катящимся по наклонной плоскости. Сообщается, как далеко он укатится через одну секунду, две секунды, три секунды и т.д. Эти числа содержат "ошибки", т.е. на первый взгляд, кажется, что видишь экспериментальные данные. Все числа немного ниже или выше теоретических оценок. В книге даже говорится о необходимости учитывать экспериментальные ошибки — очень хорошо. Беда в том, что если вы станете вычислять величину ускорения свободного падения при помощи этих чисел, то получите правильный ответ. Но если шарик действительно катится по наклонной плоскости, он непременно крутится, и, если вы на самом деле ставите такой опыт, это дает пять седьмых правильного ответа, так как часть энергии расходуется на вращение шарика. Так что эти единственные в книге "экспериментальные данные" — фальсификация. Никто не запускал шарик, иначе невозможно было бы получить такие результаты.

— Я обнаружил кое-что еще, — продолжал я. — Наугад листая страницы и останавливаясь в любом произвольно выбранном месте, я могу показать вам, почему это не наука, а заучивание во всех случаях, без исключения. Я рискну прямо сейчас, в этой аудитории перелистать страницы, остановиться в произвольном месте, прочитать и показать вам.

Так я и сделал. Тррррр-ап — мой палец остановился на какой-то странице, и я начал читать: "Триболюминесценция. Триболюминесценция — это излучение света раздробленными кристаллами... ".

Я сказал: "Вот, пожалуйста. Есть здесь наука? Нет! Здесь есть только толкование одного слова при помощи других слов. Здесь ни слова не сказано о природе: какие кристаллы испускают свет, если их раздробить? Почему они испускают свет? Вы можете представить, чтобы хоть один студент пошел домой и попро6ова.ч это проверить? Они не могут. Но если бы вместо этого вы написали: "Если взять кусок сахара и в темноте расколоть его щипцами, вы увидите голубоватую вспышку. То же самое происходит и с некоторыми другими кристаллами. Никто не знает, почему. Это явление называется триболюминесценцией. Тогда кто-нибудь проделал бы это дома, и это было бы изучением природы". Я использовал для доказательства этот пример, но мог взять и любой другой, — вся книга была такая.

Наконец, я сказал, что не понимаю, как можно получить образование при такой саморазвивающейся системе, когда одни сдают экзамены и учат других сдавать экзамены, но никто ничего не знает. Однако я, должно быть, ошибаюсь. В моей группе было два студента, которые учились очень хорошо. И я знаю одного физика, получившего образование исключительно в Бразилии. Так что, хотя система и очень плоха, некоторые все же ухитряются пробиться.

Забегая вперёд, скажу, что Фейнман ошибся. Чуть позже выяснилось, что те два студента, которые хорошо учились, получали образование вовсе не по бразильской системе. И, следовательно, бразильская система бесплодна на все 100%!

Цитата:

Я ездил в Бразилию в рамках программы, финансируемой правительством Соединенных Штатов. Поэтому в Госдепартаменте меня попросили написать отчет о моей работе в Бразилии. Я составил отчет из основных положений недавно произнесенной речи. Позже до меня дошли слухи, что некто в Госдепартаменте отреагировал так: "Вот видите, как опасно посылать в Бразилию такого наивного человека. Глупец, он может вызвать только неприятности. Он не понимает всех сложностей". Как раз наоборот. Мне кажутся наивными рассуждения этого деятеля из Госдепартамента, потому что он представлял себе университет только по бумажкам и описаниям. Вот так.

Отмечу, что в данной ситуации наивность проявил вовсе не деятель Госдепартамента, а сам Фейнман. Приведу в качестве иллюстрации аналогичную историю уже от нашего, советского преподавателя

Цитата:

Однажды моя Родина затребовала себе по счетам — дескать, отслужить надо два года на государевой службе. Военная специальность моя, полученная в институте, — переводчик французского языка, так я и отправился по назначению в город-герой Фрунзе (ныне Бишкек), а не в Париж, заметьте. И там меня прямехонько определяют переводчиком группы алжирских офицеров, которые приехали изучать премудрости РСБНП (Радиолокационная станция ближней навигации и посадки) на восемь месяцев. Это, в принципе, такая хрень, размером с вагончик, которая указывает самолетику как на посадку заходить. Ну, алжирцы, ходят на занятия нормально и даже самоподготовкой занимаются, что редко для иностранных курсантов.

Как вдруг, месяце на четвертом этой всей байды наш преподаватель, подполковник (к слову, умнейший, начитанный, интеллигентный человек, настоящий инженер-электронщик, не очень понятно как попавший в наш далекий гарнизон) приходит с утра и от волнения даже обращается ко мне по имени и на ты, чего с ним никогда не бывало.

— Лейтенант, — говорит, — сегодня будет очень сложная лекция, мы разбираем блок... (называет блок). Я даже вчера отгул взял, чтобы подготовиться, так ты уж тоже расстарайся, не подведи.

И понеслась на 6 часов (3 пары): С разъема Ш2 снимается напряжение, идет на резистор Р1, преобразуется куда-то там, потом всякие петли гистерезиса и импульсы фантастрона и прочие подарки переводчику. Все это сыпется на алжирцев в течение шести часов. Препод бледный и потный минут за 15 до конца последней, третьей пары, заканчивает объяснение и говорит курсантам: "Какие будут вопросы?"

Тут тянет ручку паренек и молвит такое:

— Вот в самом начале вы сказали, что подается какой-то ток. Это что такое?

Преподаватель:

— Ток! Электрический! Мы вообще-то тут про импульсы фантастрона базарили три часа. Вы что, не знаете, что такое ток? Вы же четыре месяца тут уже отучились, вы же офицер алжирских краснознаменных ВВС, как же вы будете воевать-то?

Ну, курсант покраснел, не нашелся, а тут и звонок. Мне, однако, ситуация тоже показалась нештатной, и я у алжирцев в перерыве спрашиваю:

— Отцы-иноверцы, а как вы, в сам-дель, самолетики-то сажать будете, если вы про нашего командира, товарища Тока не слыхали?

Ответ:

— А у нас шесть месяцев сезон дождей, потом два месяца нет горючки — ваши не завозят. А потом приходит льетнан-шеф Владимир, отлаживает станцию, запирает ее и привязывает свою собаку — огромную — он ее Борман зовет. И нам туда подходить не велено.

А уж совсем развеял мои недоумения Самый Главный Генерал, который, приехав к нам с проверкой, сказал: "Учить вы их должны так, чтобы они шагу без нас не могли сделать". Тут я все и понял».

Я не знаю латиноамериканских реалий, но я ни разу не удивлюсь, если ровно так Госдеп и учил бразильцев. Чтобы они реальных знаний получали около нуля и шагу без иностранных специалистов ступить не могли. Наверное, можно было бы даже посочувствовать бедолагам из страны диких обезьян, если бы… если бы рассказ Фейнмана не напомнил мне нашу — «лучшую в мире» — советскую систему обучения.

Мне как-то повезло отучиться полтора года в одном из известных технических ВУЗ’ов Санкт-Петербурга. И знаете, как моё обучение выглядело?

Сначала косноязычный преподаватель своими словами пересказывает учебник, записывая параллельно на доске корявым почерком многоэтажные формулы. Студенты, даже не пытаясь ничего понять, переписывают всё это в конспект.

Потом устраивается а-ля семинар, на котором студенты показывают преподавателю, насколько хорошо им удалось эти формулы выучить.

Потом студентов загоняют на «лабораторную работу», во время которой студенты должны подставлять в заученные формулы циферки не из задачника, а из окошечек потасканных непонятных приборов.

И дальше всё идёт по кругу, с перерывами на бессмысленную болтовню прикидывающегося философом мужика и безнадёжные попытки преподавателя немецкого хоть чему-нибудь научить доставшееся ему стадо затюканных тугодумов.

Пожалуй, если бы я прочёл Фейнмана раньше, я не смог бы выдержать эту клоунаду целых полтора года. Но тогда мне было 18 лет, и я не понимал, что вся наша знаменитая система образования является одним большим надувательством: никому не нужной имитацией обучения.

Я полагал, будто бесчисленные часы механического переписывания информации по цепочке Учебник — Препод — Конспект и в самом деле дают студенту что-то кроме геморроя и сколиоза.

Сейчас, однако, я вижу, что Фейнман был абсолютно прав. И что хвалёная «системность», которой так кичились пузатые седые педагоги в строгих костюмах, не имеет никакого отношения к настоящей учёбе. Прежде всего потому, что обучение по советской системе не предполагает никакой обратной связи — никакой реальной проверки знаний учеников.

Приведу пример. В школе детей учат математике с первого класса. Однако ни разу за все одиннадцать лет обучения школьники не применяют эту математику на практике!

Конечно, жизнь заставляет детей выучить арифметику — складывать и умножать нужно хотя бы для того, чтобы правильно отсчитать продавцу деньги за покупку. Но ничего сложнее арифметики большая часть детей на практике не применяет. Потому что… в советской школе практика не предусмотрена в принципе!

Где школьник может реально применить логарифм? Интеграл? Квадратное уравнение? Синусы и косинусы?

Исключительно в следующих, более продвинутых курсах физики и математики. Которые, в свою очередь, будут снова безнадёжно оторваны от реальной жизни. И только после института, начав работать в каком-нибудь КБ, взрослый уже человек с дипломом начнёт пытаться применить мегабайты зазубренной им схоластики на каком-нибудь живом приборе.

Вернусь к примеру Фейнмана. Он пишет, что развлекался ребёнком, ремонтируя знакомым радиоприёмники. Для далёких от техники читателей поясню, что сложного там ровно ничего нет: достаточно иметь немного упорства и знать физику/математику на самом начальном уровне.

Вы можете представить себе, чтобы семиклассников на экзамене попросили что-нибудь починить, чтобы проверить их знания? Починить компьютер? Телевизор? Стиральную машину? Трактор? Мотоцикл? Хотя бы обычный стул?

Разумеется, такое невозможно. Ребёнок может применить знания на практике исключительно вне школы… или, точнее, вопреки школе. Самый максимум практики, который в школах бывает — это унылые домашние задания в ключе «вырасти цветочек» или «сшей прихватку».

Собственно, «лучшую в мире» советскую школу спасало только одно. Советская бытовая неустроенность, вынуждавшая советского человека обязательно держать в доме и применять полный набор инструментов: от коловорота и рубанка до паяльника и сварочного аппарата. У любопытных детей — а советские дети были любопытными — всегда была возможность что-нибудь смастерить.

Опять-таки, советская оборонка была достаточно мощна, чтобы инженеры могли компенсировать потерянные на образование годы десятилетиями настоящей, интересной работы.

И, наконец, советские люди традиционно гордились теми, кто к советской школе отношения никакого не имел. Например, Сергеем Королёвым, который сначала учился дома, а потом совмещал учёбу в институте, в котором преподавали царские ещё педагоги, с реальной работой по конструированию планеров.

Ричард Фейнман пишет, что бразильцы встретили его речь со слезами на глазах. Им стало физически больно, когда они осознали, сколько человеко-тысячелетий ушло у них на имитацию образовательного процесса.

Я уверен, что ни в России ни, тем более, в СССР такой фокус у Фейнмана не прошёл бы. Наши функционеры от образования неизмеримо более толстокожи. Выслушав разнос, учинённый Фейнманом нашим учебникам и нашим студентам, учёные мужи покрутили бы пальцем у виска и тут же забыли бы эксцентричного американца.

Скажете, я клевещу на советскую школу? Что на самом деле 16 лет, проведённых в полном отрыве от реальной жизни, это не потерянные 16 лет, а необходимая база?

Извините, я больше верю не вам, а создателю атомной бомбы Ричарду Фейнману. Которого, кстати, несмотря на ещё одну страшилку школозащитников, никак нельзя назвать «узким специалистом».

Источник