Вы здесь
«Тремя колоннами валят навстречу событиям, которыми не смогут управлять»
Атомная война сделалась реальной возможностью еще в середине прошлого века и никогда не переставала ею быть. Принципиальная новизна последних дней и недель не только в том, что ее вероятность очень выросла, но, может быть, еще больше — в той легкости и даже упоении, с которой о ней рассуждают в России все публичные фигуры сверху донизу. Как будто тормоза выключились на каждом общественном этаже.
Во-первых, на высшем. Два ультимативных документа, адресованные США и НАТО и опубликованные 17 декабря, формально исходят от российского МИДа, но понятно, что это требования Кремля.
Ультиматумы в общении с Западом иногда практиковались и советскими вождями. Но они были редки, никогда не провозглашались публично и не облекались в нарочито неприемлемую для адресатов форму. И именно благодаря этому дело ни разу не доходило до последней черты.
В июне 1961-го Никита Хрущев на венских переговорах с Джоном Кеннеди потребовал сдачи Западного Берлина, угрожая занять его силой. Кеннеди ответил, что за Западный Берлин Соединенные Штаты будут воевать, понравится это Хрущеву или нет. Собеседники расстались, вроде бы ни к чему не придя. Но пару месяцев спустя была возведена Берлинская стена, которая отгородила западные сектора от Восточной Германии, оставив их под американским военным контролем.
При всей уродливости, это был компромисс. И он состоялся в том числе и потому, что своих ультиматумов участники не публиковали, а значит, оставили себе возможности для маневра. Советский народ даже и понятия не имел, о чем раздумывал его вождь. Машина пропаганды заработала на всю мощь только тогда, когда понадобилось идеологически обосновать Берлинскую стену.
Сегодняшний российский агитпроп, наоборот, заранее испускает воинственные клики, образуя вторую колонну борцов за войну.
И это не только работники соловьевско-симоньяновского уровня, но и целый ансамбль должностных лиц, привычно уже совмещающих труд на идеологическом фронте с выполнением других функций — заместители министров иностранных дел и обороны, глава Чечни, околокремлевские политологи, вроде Сергея Маркова, и все-все-все прочие, вплоть до нового парламентария Михаила Делягина, известного до сих пор, скорее как экономист-скандалист, чем как теоретик боевых операций.
При Советах такого экстаза не было. И даже, представьте, такого единодушия. В тогдашнем телевизоре присутствовал не только обозреватель газеты «Правда» Юрий Жуков, казенная предсказуемость которого была безупречна, но и мало похожий на него Александр Бовин, системный в номенклатурных рамках прогрессист и по совместительству спичрайтер и доверенное лицо Брежнева и Андропова.
Истошное боевое единодушие сегодняшних пропагандистов выглядит тем более дико, что никто из них явно не готов ничем пожертвовать — ни собой, ни семьями, ни богатствами. При Советах до такого абсурда не доходило.
«Все бьются в какой-то почти синхронной падучей. Раньше они немножко стеснялись той агрессивной ахинеи, которую им приходилось нести, но сейчас от этого стеснения ничего не осталось, — пытается объяснить это явление Александр Невзоров, — Они выворачиваются наизнанку, работают на все сто… И уже заметна конкурентная война и между ними тоже: кто подхалимистей, кто пропагандонистей, кто скрепоносистей… Скорее всего, речь идет о билетике в главный бункер страны… Я думаю, что все равно кинут, потому что пропагандон в бункере нафиг не нужен. Кто там будет слушать бред про распятых мальчиков, про Бандеру, и какой смысл делать укладку, когда скальп уже снят? Ни малейшего. И последний пропагандон будет скрести когтями, обвешенный детьми, чемоданами, сорокатонную дверь, жалобно проситься, но не будет туда пущен…»
И третья боевая колонна — это околовластные аналитики и эксперты, доказывающие, что Россия втянется в большую войну (или в несколько войн) просто потому, что это предписывают законы природы. Мотивы у этих синхронно выступивших мыслителей могут быть разные, но выводы похожи. Вот два примера из многих.
В конце ноября отставной «серый кардинал» Владислав Сурков выпустил статью, которую никто не прочитал целиком, настолько она длинна и скучна. Но выводы (они же — рекомендации) были там просты и прозрачны.
«Для России постоянное расширение не просто одна из идей, а подлинный экзистенциал нашего исторического бытия… Необходим очередной раздел сфер влияния. И он рано или поздно состоится. Вопрос лишь в том, какой ценой… И Россия получит свою долю в новом всемирном собирании земель, подтвердив свой статус одного из немногих глобализаторов, как бывало в эпохи Третьего Рима или Третьего Интернационала» (или Третьего Рейха? - ЭР).
То есть, войны за «сферы влияния» неизбежны, потому что это якобы записано в «экзистенциал» России. И они будут успешными, как при царизме и сталинизме. Ориентируясь на ожидания своего адресата, Сурков умалчивает, по каким причинам Россия «получит свою долю», если дело дойдет до войны всех против всех. Ведь со времен третьих Рима и Интернационала утекло много воды, и на глазах поднимаются могущественные державы, от Китая до Турции. А что, если каждая из них сама смотрит на Россию как на свою «сферу влияния»? Расчет, видимо, на то, что в нынешней атмосфере рациональных вопросов задавать не будут.
Странно, но похожим образом рассуждает и Глеб Павловский, в прошлом тоже идеолог режима, однако сегодня скорее его критик, который осуждает и идею операции против Украины («это плохое место для войны»), и мидовские ультиматумы американцам и натовцам («то, что эти ребята понаписали да еще и выложили в интернет — это вообще какое-то безумие, за это надо пороть»). Но при этом, как и Сурков, утверждает, «что подошли опять к точке, где России придётся воевать — хочет она, не хочет она… Война — это же не только то, что ты хочешь. Она может начаться безо всякого твоего желания. Читая западную прессу… у тебя полное впечатление, что идёт война…»
При этом, кроме жалоб на «западную прессу», Павловский приводит всего один конкретный пример — прошлогоднюю войну Турции и Азербайджана с Арменией: «И что сделал там Евросоюз, ОБСЕ и даже НАТО? Все эти организации оказались сегодня равнонегодными, непрактичными…» Так-то оно так. Но почему «непрактичность» этих западных объединений превращает их в угрозу для России и подводит «опять к точке, где придётся воевать»? Это совершенно нелогично. Зато вовремя вливается в хор всех, твердящих правителю, что война, будь она малой, средней или большой, вполне приемлема, объективно неизбежна и уж точно не так страшна, как мир. А вождя, может, и уговаривать не надо.
При этом внезапно осознанная многими нашими аналитиками неотвратимость и естественность войны как раз и является иллюзией. К началу 1950-х Иосиф Сталин пришел к мысли о неизбежности глобальной войны с Западом, якобы маниакально стремившимся уничтожить его империю. А несколько лет спустя сталинские преемники, даром что сплошь люди его выучки, без особых проблем уладили конфликты, которые казались неразрешимыми — от окончания Корейской войны до примирения с Югославией, восстановления Австрии и признания ФРГ.
Этому повороту помогли: пропагандистская, но не совсем уж показная сдержанность тогдашнего режима, память о боевых испытаниях, через которые прошла номенклатура, и инстинктивный ужас народа перед новой войной.
Сейчас, когда массы приведены в оцепенение, а общество разгромлено и чувствует себя бессильным, вся вина за возможную войну ляжет на высшие слои и их интеллектуальную обслугу. Это они перебороли чувство самосохранения, это они освоили маниакальные мифы и круглосуточно о них разглагольствуют, и они же тремя колоннами валят навстречу событиям, которыми не смогут управлять.