Сегодня — шестой день цирка, хамства, унижения правосудия, устроенной властью. Власть сатанински потирает руки, стимулируя раскол в обществе

Сегодня — шестой день слушаний по делу Pussy Riot.

 Процесс идет со страшной скоростью. Приговор, вероятно, прозвучит уже в середине этой недели. Суд заседает с утра до 21—22 часов — максимум, который позволяет УПК. Все просьбы девушек и адвокатов нормализовать график игнорируются. Только 1 августа суд закрылся в 19 часов: в тот день девушкам дважды вызывали «скорую». Чтобы обеспечить явку обвиняемых, их будят в 5 утра и до 8 держат в «стакане» — комнате без окон, метр на метр. Обратно привозят к часу ночи. Чтобы подготовиться к процессу, девушки пренебрегают сном, вымотаны ужасно.

 Несмотря на это, Надя Толоконникова, Маша Алёхина и Катя Самуцевич держатся с достоинством. Конспектируют в тетрадки речи прокурора и свидетелей, оглашают несостыковки в материалах дела, заявляют ходатайства, следят за внесением замечаний в протокол. Алёхина и Самуцевич задают потерпевшим и свидетелям много хороших и точных вопросов. Надя в последние дни допросы практически игнорирует, устала.

 Заданная скорость очень мешает собственно исследованию дела. Обвинительное заключение (144 страницы) — прочитано в сокращенном варианте, за 7 минут. Материалы дела читаются, мягко говоря, не полностью, из экспертиз, в том числе — третьей, на которой построено обвинение, оглашались только выводы. Противоречия, вылезающие из дела, — прибавившиеся к первому тому 100 страниц; одинаковые — вплоть до опечаток — показания охранников Потанькина и Белоглазова; потерпевшие и свидетели, массово спутавшие Толоконникову и Самуцевич на первом опознании, — всё проскакивается судом на крейсерской скорости.

 Право девушек на защиту было нарушено еще в июле, когда коллега Сыровой судья Иванова ограничила срок ознакомления с делом, предложив девушкам изучить 1500 страниц дела за 12 рабочих часов. Но на процессе началось совсем невообразимое. Конфиденциального свидания с девушками адвокатам просто не дают. Большая часть их ходатайств не то чтобы не удовлетворяется — игнорируется: судья делает вид, что не слышит, или ссылается на неведомую УПК «стадию процесса». Свидетелей защиты выгнали из здания суда приставы, ссылаясь на приказ судьи (позже судья объявит, что в вызове свидетелей, стоящих на улице, будет автоматически отказано). Из 17 свидетелей, пришедших в суд, пригласили троих — преподавателя Самуцевич, проректора и однокурсницу Алёхиной. И то хорошо: прокурор требовал вообще никого со стороны защиты не вызывать. В вызове всех экспертов Центра информационно-аналитических технологий — они проводили две первые экспертизы по делу и не нашли в панк-молебне ненависти и вражды — отказано тоже.

 Ввести процесс в приемлемые рамки, кажется, уже невозможно. За пять дней судье Сыровой отвод заявляли шесть раз. Шесть раз судья Сырова оставляла себя в процессе, процесс продолжается.

 Количество замечаний адвокатам защиты, щедро раздаваемых судьей, уверенно приближается к полусотне. Каждое замечание заносится в протокол и будет отправлено в коллегию. В перспективе адвокатов Полозова, Фейгина и Волкову могут лишить адвокатского статуса.

 Смешение Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов с религиозными канонами дает волшебный эффект. Первый вопрос гособвинителя в судебном процессе — ни много ни мало: «Что для вас есть Бог?» Гособвинение дотошно выясняет у свидетелей, соблюдаются ли свидетелями посты, праздники, исповедуются ли они. Судья уточняет у потерпевшего алтарника Цыганюка: «Крестились ли они (девушки), как крестятся все граждане?» (Алтарник уточняет: «Нет, слишком резко».) Подробно — куда подробнее, чем экспертизы, — исследуется, имеет ли женщина право заходить на солею, поворачиваться спиной к алтарю, оголять плечи, какой цвет платьев допустим. Судья бесстрастно зачитывает Иоанна Златоуста: «И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом». Справа в двух метрах свисает российский флаг.

Политическая составляющая панк-молебна «Богородица, Путина прогони!» из дела, кажется, исключена вообще. Все вопросы, хоть как-то относящиеся к политике, судьей снимаются немедленно. Даже фамилии Путин (а из песни слов не выкинешь, увы) сторона обвинения старается избегать, прибегая к эвфемизмам: «фамилия известного политика», «один из кандидатов в президенты».

 Но я благодарна Хамовническому суду за то, что после 5 месяцев этого сумасшедшего дела смогла увидеть и услышать потерпевших. Именно их интересы защищает следствие и суд. Их девять: руководитель департамента движения «Народный собор» Истомин, по случайности в этот момент оказавшийся в храме; свечница Сокологорская; охранники Белоглазов, Шилин и Потанькин; алтарники Цыганюк и Железов; заместитель главного энергетика фонда ХХС Виноградов; «сборщица пожертвований» Аносова (торгует свечками). На процесс женщины пришли в белых костюмах и платьях, мужчины – в аккуратных рубашках. Держались вместе, побаивались журналистов, были вежливы.

 И, кроме, как мне показалось, профессионального потерпевшего Истомина, который не первый раз участвует в процессах с религиозным подтекстом, и охранника Потанькина, ощутившего моральную травму через месяц после панк-молебна (видимо, из солидарности с коллегами), остальные были вполне искренни в своем негодовании. Свечница Сокологорская и сборщица пожертвований Аносова во время допроса чуть не расплакались, вспоминая «бесовские дрыганья». Последствия панк-молебна существенны: личность Сокологорской  «осквернена», «боль непреходящая». У Аносовой «разорвалась душа» — ее адвокаты акцентируют: «не могла сосредоточиться на сдаче». Охранник Белоглазов заявил, что «в связи с травмой» второй месяц не ходит на работу. Если резюмировать - ни у кого из свидетелей панк-молебна, опрошенных судом, душа до сих пор не вернулась в «прежнее состояние». К психологу не обращался ни один: по их общему мнению, православный должен обращаться лишь к священнику. Несмотря на их искренность и эмоциональность, зал их слушает совсем без сочувствия, раздаются обидные смешки — очевидно, что в защите сейчас нуждаются не они.

 Эти люди хотят и процесса, и наказания. На первом заседании Надя и Маша, не признав обвинение в «религиозной ненависти», сообщили, что «приносить политику в храм было этической ошибкой». И попросили прощения у всех, кого невольно обидели. Потерпевшие — все, кроме алтарника Цыганюка, самого простодушного из всех потерпевших, — извинений не приняли: сочли их неискренними. «Какие извинения будут считаться искренними? — спрашивает Алёхина. — Что нужно сделать, чтобы вы нас простили?» И потерпевшие называют варианты: принять схиму, побить себя веригами, уйти в монастырь, покаяться «без улыбки», извиниться через интернет (Толоконникова: «Но в тюрьме нет интернета!» Истомин: «Тогда не знаю как»). Наде посоветовали покреститься и исповедоваться. От материальных претензий к девушкам отказались все: «это ниже моего достоинства», «грязные деньги», «Господа продавать не буду».

 Впрочем, к концу недели на процесс продолжал ходить лишь Истомин. Истомин признался «Новой газете», что процесс идет «отлично» и «очень ему нравится».

 На четвертый день процесса Владимир Путин, молчавший после панк-молебна пять месяцев, публично сообщил, что не думает, «что их надо так уж строго судить за это», и выразил надежду на «обоснованное» решение суда. Наблюдатели уже признали, что заявление — абсолютно беспроигрышное: милосерден и одновременно обладает правовым мышлением...

 Но я бы хотела сказать не о Путине. В движении процесса есть бессмысленная, беспримесная, необъяснимая ничьим влиянием жестокость. Вот —  после двухчасового допроса свидетелей девушки просят сделать двухминутный перерыв: им нужно в туалет. «В другой раз сходите», — отвечает судья. У Маши Алёхиной конвойные отбирают недоеденный огурец. Свидетеля Никитенко спецназовцы бьют по почкам и спускают с лестницы, предварительно сломав телефон. Служебная собака, захлебываясь лаем, рвется к Виолетте Волковой, судья одобряет: «Правильно, собака, молодец!» Это необъяснимо никаким госзаказом, и, возможно, это важнее госзаказа.

 И еще. Потерпевших и их адвокатов на выходе из зала суда каждый раз освистывают. Кричат им: «Палачи!» Потерпевшие идут сквозь толпу гордо, с осознанием собственной правоты. Аносова торжественно крестит кричащих, адвокат Павлова показывает пальцами – «виктори». Виолетта Волкова уговаривает стоящих у суда не травить адвокатов - «они делают свою работу», не трогать потерпевших. Из толпы кричат: «А чего они сюда пришли?!» Охранница детской библиотеки напротив суда: «Как они вообще смеют их поддерживать? Сажать всю эту группу поддержки вместе с извращенками!» На следующий день на козырек этой самой библиотеки забираются ребята в балаклавах и с файерами…

 Уголовное разбирательство, начатое, как заявляет обвинение, чтобы предотвратить ненависть и вражду, — учит нас ненавидеть друг друга всё больше, делает нас врагами. И это еще одно страшное последствие процесса, которое не закончится с вынесением приговора.

Елена Костюченко

Это не суд, это что-то другое:

Цитата:

Прокурор, надев резиновые перчатки, извлек из коробки желтое платье и две маски-балаклавы. Демонстрируя их подсудимым, он по очереди надевал балаклавы на правую руку и шевелил пальцами - получилось как бы небольшое представление в домашнем кукольном театре. "Если кому-то смешно, если кто-то думает, что находится в цирке, то, может быть, лучше уйти", - обернулся прокурор на загудевший зал.

Прокурор глуп - кто же добровольно уходит из цирка.

Посмотрев видеозаписи, судья решила объявить десятиминутный перерыв, но адвокаты подсудимых попросили увеличить его до тридцати минут, чтобы их подзащитные могли пообедать. Марина Сырова согласилась. После этого участниц Pussy Riot заковали в наручники и начали выводить из аквариума. "Подождите, сейчас собака будет работать", - предупредил пристав зрителей и журналистов, которые собирались покинуть зал. Он скомандовал что-то своему огромному ротвейлеру, и тот, захлебываясь лаем, стал бросаться на каждую из проходивших мимо девушек.

Итак, цирк со зверями.

Судья Марина Сырова начала чтение показаний свидетеля обвинения Михаила Рязанцева - ключаря Храма Христа Спасителя. Они были небезынтересными: Рязанцев на следствии цитировал богослова Иоанна Златоуста: "Если кто-то хулит Бога, не стесняйся - подойди и ударь".

Что там в нашем законодательстве сказано об экстремизме и насилии?

В зал вошел первый свидетель стороны защиты - проректор Института журналистики и литературного творчества Наталья Бежина. Бежина отдала паспорт секретарю суда и встала у трибуны, приготовившись давать показания. "Подождите, а у вас есть удостоверение, что вы проректор?" - спросила Сырова. Удостоверения у Бежиной с собой не было. Адвокаты хором начали говорить, что свидетель предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний и никакого удостоверения не нужно. Ротвейлер оглушительно залаял, реагируя на резкие жесты адвокатов. "Молодец, собака, правильно, наводи порядок!" - торжествующе сказала судья. При попытке адвокатов поговорить с Бежиной об акции Pussy Riot в Храме Христа Спасителя судья начала снимать вопросы. Она велела говорить только о личности Алехиной. "Да и то - у нее даже удостоверения нет", - бросила Сырова.

Напомним, эта хамская судья шесть раз отклонила себе отвод, навязывая себя процессу.

Гособвинитель Никифоров встал и потребовал удалять из зала журналистов за смешки.

Никифоров никудышный клоун. Он не понимает, что в цирке всегда смеются, а смех является лишь естественной эмоциональной реакцией человека, но не преднамеренным действием.

Сторона защиты заявила ходатайство о вызове около двадцати свидетелей. Это были уже пришедшие к суду фотограф Митя Алешковский (снимавший акцию Pussy Riot в храме), писательница Людмила Улицкая. Помимо них, адвокаты хотели пригласить ряд религиоведов и теологов, в том числе мусульманского теолога Гейдара Джемаля (тот уже второй день ждал своего вызова в коридорах суда), а также экспертов по вопросам современной культуры. Адвокаты ссылались на пункт 4 статьи 271 УПК РФ: "Суд не вправе отказать в удовлетворении ходатайства о допросе в судебном заседании лица в качестве свидетеля или специалиста, явившегося в суд по инициативе сторон". Но не тут-то было. Гособвинитель Никифоров заявил, что он против вызова каждого из свидетелей. "Нам так и не пояснили, на каком основании они вызваны", - сказал он. А что касается экспертов, сказал Никифоров, то все равно только суд вправе давать оценку доказательствам, а не свидетели.

Адвокаты подсудимых на короткое время потеряли дар речи. Даже адвокаты потерпевших, обычно выступающие с гособвинителем в унисон, пройдя по списку, решили, что хотя бы восемь человек из него вызвать можно. Судья Сырова разрешила выступить только троим, при этом в коридоре ждали своей очереди только двое из усеченного списка, остальными распорядились судебные приставы выгнав их из суда (!!!).

Волкова говорила о "глубочайшем правовом нигилизме" судьи. "Даже свидетели обвинения считают, что происходящее - не суд, это что-то другое", - вторил Николай Полозов. "Я был в парламенте и сам писал нормы, по которым идет дело. Мне и в голову тогда не могло прийти, что их можно будет так извратить и дискредитировать", - говорил Марк Фейгин (он был депутатом Госдумы от "Выбора России" в 1994-1996 годах). Слово взяли и подсудимые. "Вы не нас судите, вы вашу же политическую и судебную системы судите, - говорила Толоконникова. - Над вами смеются на Западе, над вами смеются в России, даже в государственных органах. Возьмите отвод, спасите Россию". Самуцевич призывала судью уйти, потому что о мягком наказании для Pussy Riot говорил даже "непосредственный начальник судьи" Владимир Путин. "Вы ущемляете наши честь и достоинство, да и свои тоже", - добавила Алехина.

У гособвинителя, разумеется, было иное мнение. Никифоров охарактеризовал попытку отвода судьи как "дешевый пиар", "игру на публику" и "попытку затянуть дело". "Слава богу, такие адвокаты, как Фейгин, более не принимают законы", - довольно зло сказал он в финале своей речи.

Откровенная тупость и хамстов обвинителя. Свою тупость, хамство и невежественность он поставил в заслугу...богу!

"Я, кажется, понимаю, что происходит, - ни к кому не обращаясь произнес Станислав Самуцевич - отец Екатерины. - У нас в этом суде сидят две разных России. И они ненавидят друг друга".