Они называют себя солдатами рунета. Их оружие - ложь

Как показывают последние события, информационная война, ведущаяся в сети, сейчас реальнее настоящей. Руководитель организации, работающей на власть, на условиях анонимности рассказал Даниилу Туровскому о том, как подкупаются блогеры, заказываются DDoS-атаки и формируется общественное мнение.

(Редакция рекомендует с осторожностью относиться к словам собеседника, не забываем, что его работа - ложь)

— Как вы начали заниматься интернет-войнами?

— В конце 2011 года, когда начинались протесты, мне предложили попробовать этим заняться. Я начал с какой-то фигни, блогеров, максимум — редких заказух для журналистов. На мне были, как говорится теперь, «мурзилки».

Они за определенную плату отрабатывали повестку, организовано это было примерно так: собирался пул «мурзилок», и всем им в девять утра присылался брифинг. Там указывалось, как и на что они должны обращать внимание в течение дня, как обыгрывать, какие акценты где ставить. Они должны были работать — не один пост написать, а транслировать и поддерживать повестку постоянно. Блогеров этих искали банально в «Жан-Жаке». Есть же определенная тусовка. Приходишь, смотришь: кто-то, может, в деньгах нуждается, кто-то, может, не совсем ярый оппозиционер. Выцепляли кого-то, предлагали попробовать: тысяч за пятнадцать написать про какого-нибудь проворовавшегося главу управы Бибирево. Человек думал примерно так: благое дело, еще и денег получу, девочку в «Жан-Жак» свожу. И так ты ему раз, два, а на третий говоришь: «Напиши-ка о таком». Он отказывается. Говоришь: «Ха, ты хочешь, чтобы все узнали, что ты уже брал деньги?» Естественно, мы объясняли, что полная анонимность гарантируется, но после сверхскандала со взломом почты Потупчик, у которой тоже были такие люди, все очень боялись (в начале 2012 года была якобы взломана почта пресс-секретаря молодежного движения «Наши» Кристины Потупчик и в общий доступ попала переписка с рядом проплаченных блогеров. — Прим. ред.). Но мы делали все аккуратно, вплоть до того, что люди регистрировали себе тайные почты, чувствовали себя суперагентами и вживались в такую роль. Когда ты деньги им передавал — всегда наликом, естественно, — они оглядывались, проверяли, нет ли кого рядом, будто траву покупают.

— Откуда вы получали то, что нужно публиковать и распространять по «мурзилкам»?

— Мне повестка спускалась сверху, из кругов рядом с администрацией президента. Нас можно называть информационным сопровождением, медиаконсультантами, отделом пропаганды. Я пришел, когда работа в интернете уже шла. И не застал, например, комментарии за 85 рублей. Да и мне казалось это проигрышной работой. Этим занимались люди из молодежных движений. У них денег много было, и нужно их было на что-то давать. Поэтому они сидели в ЖЖ и писали совершенно бессмысленные комменты. А по хэштегам работали на моей памяти до путинского юбилея (октябрь 2012-го. — Прим. ред.). Тогда еще писали более-менее живые люди, потом это дело отдали ботам. Сейчас, когда оппозиция выводит какой-нибудь свой хэштег в топ, мы его сразу начинаем засорять. Самый низший сотрудник пишет твит, этот твит отдают специальному человеку, а он его заливает в машину, которая запускает ботов с хэштегом. 85% твитов пишут боты, 15% твитов пишут живые и более-менее известные люди, чтобы создать видимость. Это самое дно информационных войн.

— Как выдавались задания для «мурзилок»?

— Материалы «мурзилок», на мой взгляд, очень легко распознать. И я удивляюсь, когда люди начинают обсуждать их серьезно. Заказные тексты всегда пишутся по структуре: даются пунктов пять, потому что мы не можем довериться журналистам или блогерам полностью. И видно, как по этим пунктам пишут. Вот по Украине, например. В материалах обязательно должны были упоминаться «бандеровцы», «историческое наследие».  Но в начале 2013 года система «мурзилок» была признана неэффективной. Многое поменялось с приходом новой администрации (президента. — Прим. ред.). Новая команда урезала финансирование, хотя до этого бюджеты были неограниченными и задача была такой: чем больше ты купишь журналистов и блогеров, тем лучше. Их сажали на зарплаты до 90 тысяч рублей в месяц. Больше получали только топ-блогеры.

— Это кто, например? Варламов?

— Да, вроде Варламова. После взлома почты Потупчик там фигурировали суммы 200–300 тысяч, но я думаю, ему доходило меньше. Хотя он своим человеком считается.

— Теперь «мурзилок» стало меньше?

— Да, из-за сокращения бюджетов. Да и сейчас запущена другая политика. В начале 2013 года мы носили отчеты и писали докладные, что надо делать контрповестку. Все поддерживали. Так появился, кстати, kontr.tv. Если бы они не начали жутко пилить деньги, думаю, по сей день бы работали. По мне, это было пошлое, но живое. Но к весне 2013 года поставили другую повестку: просто начали закрывать издания. Зачистку проводят. Люди, которые принимают решения по таким вопросам, вовсе не либералы и не тонкие медийщики. Они решают так: «Есть угроза? Надо ликвидировать угрозу».

— Сегодня остались еще угрозы?

— Думаю, нет. Давят на «Ведомости», но это скорее меры запугивания. Честно скажу: сейчас не самое лучшее время, чтобы быть журналистом в России. Владимир Владимирович понял, что раз можно организовать европейские курорты в Сочи, значит, можно и правильную журналистику организовать в Москве. Все последние новости из медиа являются частью этой политики создания СМИ, которые будут красивые, но свои. Как Russia Today. Сейчас займутся «Россией сегодня» активно, потому что нужно будет закрывать выборы в Мосгордуму.

— После «мурзилок» вы чем занялись?

— В конце лета 2012 года мне захотелось идти дальше. Я занялся спичрайтерством. Пописывал тексты в кремлевские издания — от politonline.ru до «Взгляда». Однажды мне выпало написать текст для газеты «Завтра» — после него со мной связались и предложили пойти работать в один холдинг, который делает блоги, новости и даже мини-телевидение. Там я стал заниматься пропагандой более действенно. Делал сюжеты, приглашал в блоги писать пропутинских людей вроде Дугина и Кургиняна. В это время я уже ушел в глухое подполье информационных войн. Раньше я мог что-то публиковать сам, теперь стал заниматься планированием и организацией.

— И вы там же сейчас работаете?

— По сути, там же. Это горизонтальная, ветвистая структура. В Москве я знаю восемь отделов, занимающихся информационными войнами. У всей инфопропаганды есть один начальник. У этого начальника есть три зама. С этими тремя замами все и работают, каждая группа по своему сегменту. Кто-то ведет Изборский клуб Проханова, по патриотам работают — я им не завидую; когда мы встречаемся, они жалуются, что не могут больше слушать про Сталина, водку и империю. Возле них крутится много бизнесменов — один выделяет свой самолет, чтобы они летали на свои заседания. Эти старые пердуны очень далеки от интернета. Я разговаривал как-то с Прохановым, а он попросил, чтобы картинка двигалась. Я спрашиваю, какая картинка. Он: «Вот у Мишки Леонтьева двигалась картинка на сайте, я тоже так хочу».

— Приведите пример события, которое обыгрывалось вами по заданию сверху.

— Да те же суды над оппозицией. Пришел брифинг: ожидается суд и митинг у суда, надо сформировать негативное мнение об этих людях и позитивное мнение об аресте. Когда люди приходят к суду, мы начинаем смотреть, кто именно пришел. Начинает работать отдел мониторинга, он просматривает, что пишут с места, какие фотографии выкладывают. Находим вещи, за которые можно зацепиться, и начинаем на дружественных площадках выпускать материалы вроде «Вот, смотрите, содомиты пришли на марш» или «Надежда Толоконникова с курицей». И таких мелочей не две-три набираем, а много — получается соответствующий информационный шум.

— Сколько существует таких «дружественных площадок»?

— Порядка десяти — и еще 20–30 таких, на которые нужно слегка надавить. В свое время денег было очень много, скупали вообще всех. Проще всего было брать молодых журналистов. Сейчас они подросли — и выросло поколение людей, которые брали деньги у Кремля, а теперь работают типа независимыми журналистами. Не могу назвать ни одного издания, где бы они не работали.

— Вам на журфаке на третьем-четвертом курсе людей нужно искать.

— Я года два назад на журфаке проводил почти все свободное время. В Eat & Talk (кафе рядом с журфаком МГУ. — Прим. ред.) приходишь — и все. Я даже в Rolling Stone нашел человека. Люди крайне алчные, а Москва — очень дорогой город. За какие-то события журналисты получали деньги даже за нейтральное освещение. Например, за Селигер. В 2012 году покупались все, даже в оппозиционные СМИ получалось провести публикации. Я спрашивал об этом, а они потом оправдывались: «Ну знаешь, это смахивает на клановую борьбу, а взять деньги у врага, чтобы навредить другому врагу…» и так далее. Суммы для журналистов могут быть до 120 тысяч. 70 тысяч журналисту «Коммерсанта» давали. Но сейчас нет пула журналистов, которые обязательно будут публиковать джинсу, это слишком палевно. Их всех более-менее раскрыли, и они пишут теперь оппозиционно. Особенно круто, когда пишут материалы на основе источников в АП. В 99% случаев источник из АП — это подружка-нашистка. У меня был случай, когда один довольно именитый журналист с «Красного Октября» мне рассказал инсайд, который выдумал я сам. Он старше меня, рассказывал: «Мои источники говорят…» — а я сижу и даже не знаю, что сказать, потому что это было моей выдумкой.

— Он не знал, чем вы занимаетесь?

— Многие примерно знают. Но это же все размыто.

— У вашего отдела пропаганды есть офис?

— У меня нет трудовой книжки и нет никаких письменных договоренностей. Единственное — я расписываюсь за бюджет, который мне выдают. У нас есть офис, который мы сами снимаем на выделенные нам средства. Не знаю, откуда эти деньги берутся и как они проходят, мы все получаем наличными. Пишем записку на имя одного человека, и деньги нам дают. В офисе у нас постоянно сидят люди из службы мониторинга, часто там ночуют. Нас обвиняют — вот, бездельники путинские, им платят за лояльность, а они не работают. А ты думаешь после третьей ночи без сна — ну блин. В нашей команде восемь человек: два человека из службы мониторинга, остальные никак не делятся по должностям, но, по сути, мы все идеологи. У нас нет строгой иерархии. В другом похожем отделе чуть ли не военная организация. Ею руководит одно известное всем лицо, но сам он ничего не делает, а является посредником между источником денег и сотрудниками. Мы все делим поровну.

— Вы сами материалы не пишете?

— Очень редко приходится писать. Мы собираемся с утречка на планерку, рисуем на доске, кто что может закрыть, у кого где есть. Есть списки наших журналистов или списки журналистов, с которыми можно поговорить и пойти выпить. Есть список журналистов, на которых не выходят.  Людям из этого списка нельзя ничего предлагать, потому что они точно все вскроют.

— «Спутник и погром» есть в списках сотрудничающих?

— Не знаю. Я не буду говорить… Как-то слишком хорошо все у ребят складывается. Слишком хорошие дизайнеры. Сам зачитываюсь. Я по Крыму использовал их тексты, открывал и думал — блин, чувак, я бы тебя прямо сейчас на зарплату взял, только не прокормлю, потому что сам люблю поесть. Мы берем тексты Просвирнина, пару абзацев, что Путин плохой, убираем — и все готово.

— Вы говорили, существует восемь организаций вроде вашей. Бывают общие встречи?

— Разумеется. Мы общаемся, проводим общие совещания. Нас собирают, и проводят редколлегии люди сверху.

— Кто из ваших людей занимается DDoS-атаками?

— Это наемные люди. Есть такие, которые в обычное время накручивают фолловеров и пиарят ролики на ютьюбе. Этим занимаются выходцы из молодежных движений, которые во времена вливания денег в интернет-развитие пооткрывали технических студий. Более того, Навальный покупал у этих же людей раскрутку своих постов. Это было в 2012 году. Вышел человек Навального на нашего человека, договорился, заплатил денег за накрутку шеров и лайков — но это был серый нал, поэтому, конечно, его кинули. Вообще, сделать чистых семьсот ретвитов очень легко. Эти ребята наделали фишинговых приложений для твиттера вроде «Узнай свой психологический возраст» и получали доступ к аккаунтам небдительных граждан. А не все ведь следят, что они ретвитят.

— У Тины Канделаки, Владимира Соловьева сколько настоящих подписчиков?

— Все пропутинские звезды накручены. Когда какой-нибудь человек начинает за нас выступать — мы подарки дарим. У Бурматова и других пропутинских блогеров живых фолловеров процентов двадцать. Я намекал Соловьеву, что, может, у него не совсем живая аудитория, но он уверен, что живая. Хотя Соловьев, конечно, популярнейший, живые точно у него есть. Еще и потому, что когда ты фолловишь Медведева, то сразу Соловьева рекомендуют добавить.

— Медведева накручивали?

— Да. С этим смешная история связана. Человек, который накручивал, накрутил лям с лишним, хотя понятно, что у Медведева и так очень много подписчиков будет. Так вот, человек, накручивавший Медведева, накрутил себе столько же. Над ним смеялись свои же и прозвали королем твиттера.

— Давайте вернемся к DDoS. То есть может спуститься команда — ддосим, например, «Эхо Москвы»?

— Совершенно верно. Хотя «Эхо Москвы» никто из наших не ддосит. Нам сказано его не трогать. Чаще всего ддосится ЖЖ, потому что главная, по мнению центра, опасность — это блоги.

— Есть решение, как бороться с зеркалами Навального?

— На него уже всем все равно. Его из группы риска вывели. Поляна зачищена почти полностью. А проблема с блогами в том, что они деперсонализированы. Одну мысль могут выразить сто блогов. Все сто закрыть нельзя. Поэтому — во избежание — ддосится вся платформа. Когда был арест Навального, например. Очень интересно наблюдать за твиттером, когда происходят какие-нибудь события. Сразу начинается борьба между пятеркой топовых пропутинских блогеров, кому больше всего ретвитов накрутят. Почти вся работа с блогами идет на отчет. Поэтому отделы накручивают своих блогеров, чтобы отчет в конце месяца лучше выглядел, — тогда денег больше дадут.

— Насколько вы чувствуете себя бойцом информационной войны?

— Вначале себя чувствовал очень ярко. Мне казалось, что мои десять «мурзилок» — это вообще. Пропаганда идет всегда бомбежками. Это не один пост, который все обсуждают. Она должна быть везде, должно быть много материалов. И она очень действует на людей. Была у меня знакомая, пламенная оппозиционерка с журфака. А тут она мне недавно начала затирать про агрессию Запада. Я вижу, что пропаганда работает. Людям нужно закладывать мысли в головы. Сейчас мы стараемся делать так, чтобы аудитория считала, что она думающая. Как работает Максим Кононенко? Он профессионал своего дела. Он всегда предлагает подумать. Он говорит: «Ребят, это, конечно, все хорошо, но давайте подумаем вместе». Он говорит на равных, как и Навальный. И мы взяли такую тактику. Вообще, у оппозиции есть шанс победить систему, но нужно действовать оперативно. Потому что каждое действие во власти проходит примерно пять подписей и три совещания. Мне иногда кажется, что госструктуры — это клуб любителей посовещаться. Например, я вижу, что на что-то нужно быстро и резко отреагировать, звоню начальству. Они кивают: «Да, идея хорошая, классно продумано, но давай посовещаемся». — «Отлично, сейчас подъеду». — «Давай завтра утром, у нас начальник уехал». И работа вся теряет смысл. Вообще, работу я оцениваю по тому, дошла она до Путина или нет. Если дошла — то успех. Вот есть такой Вова Табак (делал календари на журфаке), он сделал ролик «Путин может, Путин может». Говорят, Путин его увидел, пустил слезу и выделил им сразу несколько миллионов долларов. А из нашего вот «Вежливые люди» ему очень понравились.

— Сейчас у вас затишье?

— Я полтора месяца провел в Киеве. Мы блестяще отработали. Сделали потрясающие картинки, спасибо боевикам «Правого сектора» за свастики. Обычно мы сами на митинги приводим странных старичков с глупыми плакатиками и наклейками. А там делать ничего не пришлось. Только вот памятник Ленину упал, не буду говорить, с чьей помощью. Что дальше будет, не знает никто. Сейчас идет все к тому, что работы не будет. Несколько ребят уходят в пиарщики, кто-то уходит в Общественную палату, один в медиа. Мы не хотим просто сидеть на зарплате, мы работать любим. Если раньше, до середины 2013 года, мы проигрывали в интернете, то теперь мы научились хорошо работать. Сами научились, специалисты к нам не шли, потому что зазорно было быть не оппозиционером. В 2013 году в информационных войнах мы обыграли оппозицию. Был только странный момент с мэрскими выборами. Ну а об успехе 2014-го и говорить нечего. С такими успехами Путина, я думаю, скоро мы без работы останемся.