«Коктейль для Молотова»

Большинство россиян знают, что такое Великая Отечественная война, многие имеют представление об Афганской войне. Но по-прежнему остается малоизвестной в массах советско-финляндская война. Тем не менее, это не только важное событие, ставшее предвестником ко Второй мировой, но и трагичная и даже в каком-то смысле позорная страница в истории СССР. Эта война началась 80 лет тому назад, 30 ноября 1939 года.

«Война, что началась между Советским Союзом и Финляндией в самом конце осени 1939–го, длилась три с половиной месяца и формально окончилась победой Красной армии. Но в нашей стране о „той войне незнаменитой“ вспоминать не любят. Ибо советская победа в ней оказалась пострашней многих поражений. На поверку сталинский Голиаф так и не смог одолеть финского Давида. Большие потери, понесенные советскими войсками в Финляндии, укрепили веру Гитлера в слабость Красной армии и побудили фюрера не медлить с нападением на Советский Союз» — так характеризует ту войну историк Борис Соколов. 

На Западе те события называют «зимней войной». Она длилась 105 дней — с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года. Главный вопрос, над которым до сих пор спорят историки: почему Красная армия так и не смогла молниеносно одолеть финскую армию, не имевшую боевого опыта, численного превосходства и не вооруженную до зубов? «Нам нужно было всего лишь прикрикнуть, и финны бы подчинились. Если бы этого не произошло, было бы достаточно одного выстрела, чтобы финны подняли руки и сдались. Во всяком случае, думали мы именно так» — вспоминал в своих мемуарах бывший лидер СССР Никита Хрущев. Вместо этого, как пишет Борис Соколов, результаты той кампании для советского руководства были иными: сомнительные приобретения не радовали ни всесильного диктатора, ни уцелевших красноармейцев и командиров.

Начнем с предыстории. Исторически у финнов к России сложилась особая «любовь». Российская империя получила Финляндию в результате военной победы над Швецией в 1809 году. Элоиза Энгл и Лаури Паананен пишут в своей книге «Советско-финская война: Прорыв линии Маннергейма: 1939–1940 гг»:

«После убийства в 1881 году Александра II и воцарения Александра III настало время притеснений. Русские стали осуществлять контроль за финскими университетами, судами и прессой, но самое худшее началось с восшествием на престол Николая II. Новый царский генерал-губернатор Николай Бобриков назначил русских на все административные посты в Финляндии, а русский язык стал официальным языком страны. Право принятия законов Финляндии было передано российскому правительству, финские вооруженные силы вошли в состав императорской армии, а любого финна за неповиновение приказам ссылали в Сибирь. Любимым спортом русских в период правления Бобрикова стало избиение нагайками горожан на площадях Хельсинки. К 1914 самоуправление, которым пусть и в незначительной степени, но все-таки пользовались финны, перестало существовать. Ненависть к России углублялась и крепла».

В результате Октябрьской революции в России и распада Российской империи Финляндия обрела долгожданную независимость. Правда, ее суверенитет все 20-е и 30-е годы был под вопросом: набирался сил и поднимал голову наследник Российской Империи — Советский Союз. И хотя идеологически он представлял противоположность своему предшественнику, но геополитически он неизбежно встал на те же позиции, на которых стоял царский режим. Для СССР Финляндия, страны Балтии и Польша виделись не самостоятельными игроками на мировой арене, а лишь как лимитрофы — страны, которые должны быть в зоне влияния Кремля. 

Финский историк Тимо Вихавайнен так описывает отношения Советского Союза и Финляндии того времени: 

«В 20-е годы советская угроза воспринималась в Финляндии вполне определенно. Тысячи финнов бежали в Советскую Россию после гражданской войны. Здесь их вербовали в ряды Красной Армии, где к 1936 г. свыше 1500 человек прошли военную подготовку, чтобы участвовать в грядущей революции в Финляндии. Летом 1920 г. была основана Карельская Трудовая Коммуна (с 1923 г. Карельская Автономная Советская Социалистическая Республика), правительство которой состояло главным образом из красных финнов. Они открыто говорили о будущей Советской Финляндии с включением в нее Восточной Карелии». 

В 30-е годы подозрения советского руководства к Финляндии росли. «Это обычно проявлялось в поисках тайных союзов и скрытых враждебных замыслов соседнего государства совершенно без учета его официального курса и расстановки сил, сложившейся сообразно преобладавшей в то время в стране политической культуре. В свете установок 30-х годов не удивительно, что поступавшие в Москву донесения послов базировались на „классовых позициях“. В них выискивались признаки закулисной деятельности», — поясняет Тимо Вихавайнен.

К моменту, когда Москва выдвинула свои территориальные претензии к Хельсинки, Гитлер уже успел присоединить Австрию к Германии. Через месяц после Аншлюса СССР предложил Финляндии допустить на свою территорию Красную армию «для отражения германской агрессии». Как отмечает Борис Соколов, в противном случае Советский Союз пообещал двинуть свои войска навстречу агрессору, превратив Финляндию в поле боя. Финское правительство ответило отказом, поскольку еще в 1935 году оно провозгласило политику нейтралитета. Через некоторое время Советы смягчили свои требования, но финны стояли на своем: все эти предложения не совместимы с нейтральным статусом их государства. В начале марта 1939 года Советский Союз запросил у Финляндии согласия на аренду четырех островов в Финском заливе, включая Гогланд, для создания там военных баз. И снова последовал отказ.

По оценке Бориса Соколова, летом 1939 года началась подготовка к вторжению Красной армии в Финляндию. Сталин поручил командующему Ленинградским военным округом Кириллу Мерецкову подготовить «контрудар» на случай «провокации» с финской стороны. Правда, как полагает историк, финны совсем не горели желанием стать «застрельщиками большой войны». Наоборот, они надеялись, что в случае такой войны Финляндии удастся остаться в стороне.  

В то же время другие историки уверены, что летом того года СССР вовсе не планировал нападать на Финляндию. Поясняет Олег Ржешевский: «На финляндском направлении оборонительные приготовления Советского Союза начались в то же самое время, что и на других западных рубежах. <…> Оснований рассматривать эти меры как подготовку войны против Финляндии, конечно же, нет. Они проводились в рамках подготовки к мобилизации на случай военных действий не только на финляндском направлении, но и на других участках советских границ».

В октябре СССР вернулся к территориальному торгу с Финляндией. В период с 28 сентября по 10 октября 1939 года с правительствами Латвии, Литвы и Эстонии были заключены договоры о взаимопомощи, предусматривавшие размещение там советских военных баз. 5 октября такое же предложение было сделано Финляндии. В Хельсинки идею договора отвергли. Министр иностранных дел Финляндии Элиас Эркко заявил: «Финляндия никогда не примет условия, подобные тем, которые приняли прибалтийские государства. Если это и произойдет, то только в самом худшем случае». 

14 октября Финляндии было предложено сдать СССР в аренду сроком на 30 лет полуостров Ханко — ключ к Хельсинки, а также передать острова в Финском заливе, часть полуостровов Рыбачий и Средний, Карельского перешейка до реки Вуоксы и полуострова Койвисто — всего 2761 квадратный километр — в обмен на территорию Советской Карелии в районе Реболы и Порос — озера общей площадью в 5528 квадратных километров. Финны отказались, поскольку им пришлось бы отдать основные укрепления линии Маннергейма. А значит, вся идея с этими оборонительными сооружениями теряла смысл. Стоит обратить внимание, к тому времени СССР уже заключил договор о ненападении с Германией — пакт Молотова-Риббентропа, то есть был уверен, что Третий рейх в возможный конфликт с Финляндией не вмешается. Военный конфликт стал неизбежен.

26 ноября у поселка Майнила произошел инцидент. Вот его советская версия, изложенная в газете «Известия»: «По сообщению Генерального штаба Красной Армии, сегодня, 26 ноября, в 15 часов 45 минут наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава. Советские войска, имея строгое приказание, воздержались от ответного обстрела».

В ответ финская сторона выступила со своей версией: «В связи с якобы имевшим место нарушением границы Финляндское правительство в срочном порядке произвело надлежащее расследование. Этим расследованием было установлено, что пушечные выстрелы были произведены не с финляндской стороны. <…> При таких обстоятельствах представляется возможным, что дело идет о несчастном случае, произошедшем при учебных упражнениях, имевших место на советской стороне, и повлекшем за собою человеческие жертвы».

В связи с этим происшествием нарком иностранных дел СССР Вячеслав Молотов заявил финскому дипломату, что его правительство больше не связано договором о ненападении с Финляндией, заключенным в 1932 году. СССР развернул крупномасштабные военные действия превосходящими силами. Как считает Борис Соколов, большевики пошли по тому же пути, что и нацисты, совершившие несколькими месяцами ранее провокацию в Глейвице, чтобы получить предлог для удара по Польше.

По данным Бориса Соколова, советские войска, вторгшиеся 30 ноября 1939 года в Финляндию, насчитывали 450 тыс. человек (340 тыс. — в боевых частях) в 23 стрелковых дивизиях. Они имели около 2 тыс. танков и 1915 орудий. Авиация Ленинградского военного округа насчитывала 2446 самолетов, авиация Балтийского флота — 437 боевых машин. Красная Армия превосходила противостоявшие ей финские войска в людях — в 1,7 раза, в артиллерии — в три раза, и в танках — в 80 раз.

Символом сопротивления финского народа советской агрессии стал «Коктейль Молотова» — смесь из керосина, дегтя и бензина. Правда, на самом деле его название было «Коктейль для Молотова». Название возникло после того, как накануне войны Молотов заявил в одном из выступлений: «Уже завтра мы будем ужинать в Хельсинках». На первом этапе войны «коктейль» стал главным оружием против советских танков. «Экипажи русских танков ждала ужасная участь, когда финны поджигали и бросали бутылки, целясь, как правило, в воздухозаборники или открытые люки. При этом гибло до 60-70% финских солдат» — отмечают Элоиза Энгл и Лаури Паананен. В ход шли и другие способы: например, в гусеницы наступающего танка вталкивалось бревно или лом. Стоило экипажу вылезти наружу — их ждал огонь финских пулеметов.

Не по зубам Красной армии оказалась линия Маннергейма. Командовавший 7-й армией, наступавшей на Карельском перешейке, Кирилл Мерецков вспоминал:

«Атаковали главную полосу, однако безуспешно. Отсутствие опыта и средств по прорыву такого рода укреплений опять дало о себе знать… Обнаружилось, что оборона противника не была подавлена. Доты молчали, а когда наши танки устремлялись вперед, они открывали огонь и подбивали их из орудий с бортов, сзади, пулеметами же отсекали пехоту, и атака срывалась. Танки того времени, не имея мощного орудия, не могли сами подавить доты и, в лучшем случае, закрывали их амбразуры своим корпусом. Выяснилось также, что нельзя начинать атаку издали: требовалось, несмотря на глубокий снег, приблизить к дотам исходное положение для атаки». 

Роковую роль для бойцов Красной армии сыграл «генерал мороз» — тот самый, что в 1941-м помог остановить у подножия Москвы полчища вермахта. 

Зимой 1939 года он был на стороне финнов. Когда температура воздуха падала до минус 30-40 градусов, то вместе с ней падали физические возможности и дух солдат. Вот как описывают те события Элоиза Энгл и Лаури Паананен:

«В такие морозы оружие солдата Красной армии замерзало, замерзали продукты питания. Мерзли руки и ноги. Если он слишком обильно смазывал оружие, оно становилось бесполезным. Стоило ему прикоснуться к стволу винтовки голыми руками, а потом убрать руки, на металле оставались следы его крови. Водители танков и автомашин заметили, что, если не прогревать двигатели в течение 15 минут каждые два часа, аккумуляторы выходят из строя.

В лютые морозы человеческая кровь остывала, и ее плазма переставала выполнять свои функции. Да, холод способствовал остановке крови у раненых, но если человек долго оставался на морозе без перевязки, то его истерзанная и окровавленная плоть вскоре начинала темнеть, из нее сочилась зеленоватая жидкость, свидетельствующая о начинающейся гангрене. Финские санитары, отправляясь на помощь раненым, набивали рот ампулами морфия, чтобы он оттаивал. У русских, похоже, ничего подобного не делалось, так как военных медиков у них было мало, а частенько они вообще отсутствовали. Большинство раненых солдат Красной армии замерзали, напоминая собой статуи, сохранившие позы, в которых их настигла смерть». 

Вот еще описание последствий одного из боев из той же книги:

«20 декабря бой продолжался с утра до вечера, и все атаки русских были отбиты. Длившееся пять дней сражение закончилось, русские войска отошли, исчезнув из поля зрения, а 5-я дивизия финнов получила возможность с радостью доложить, что оборона выдержала натиск и все участки, где противнику удавалось прорваться, теперь надежно прикрыты. Позади и перед линией обороны финнов стояли 48 подбитых танков, 22 из которых были тяжелыми. Тысячи замерзших тел лежали на снегу, кое-где друг на друге, где-то рядами, подобно повалившимся костяшкам домино. Снегопад вскоре скрыл эти ужасающие скульптуры и останки человеческих тел, а финские солдаты стали собирать винтовки, гранаты и патроны павших русских».

Из письма погибшего бойца Красной армии, которое нашли финны на поле боя: «Мы совершаем марш уже в течение двух дней, не получая пищи, которую полевые кухни не готовят. Стоят страшные холода, у нас много больных и обмороженных. Нашим командирам трудно объяснить нам наше пребывание здесь и определить пути продвижения по этой странной земле… Мы черны от грязи, как трубочисты, и изнемогаем от усталости. У солдат полно вшей. Здоровье ни к черту. У многих воспаление легких. Нам обещают, что война закончится к дню рождения Сталина, к 21 декабря, но кто этому поверит?»

Финский офицер Салонэн так описывал состояние красноармейцев: «Советская армия обладает огромным запасом вооружений. Но советский солдат сражается без всякого подъема, и он лишен мало-мальски умелого руководства. Советских солдат гонят, как стадо, в бой. Я видел русских, шедших на нас, как жертва, закрывая глаза руками».

Кроме того, на бойцов обрушивалось и психологическое оружие — пропаганда. Масса листовок и обращений по радио. Одно из них было таким: «Солдаты Красной армии! Ваши семьи и ваши близкие ждут, что вы их освободите от угнетения, в котором они живут и которое начинают сознавать все больше и больше. <…> Сегодня вы можете уже себе отдать отчет в том, что вашими руками выполнили только ничтожную часть данных им обещаний. Чего стоит коммунизм, если он не основан на справедливости?»

Был пассаж и адресованный советскому правительству: «Не понимаете ли вы, господа народные комиссары, вы, люди совершенно равнодушные к страданиям ваших товарищей, плохо одетых, голодных, которых вы посылаете умирать в Финляндию, что их глаза открываются в момент смерти? Не понимаете ли вы, что народ, который вы угнетаете и которому не хватает хлеба, все более отдает себе отчет в ваших методах и в вашей звериной жестокости, вызывающей негодование всего мира? Будьте уверены, что русский народ не бесконечно будет переносить ваши насилия и ваше вероломство».

Однако «господа народные комиссары» вовсе не собирались отступать в этой войне, предпринимая все новые и новые попытки прорвать линию Маннергейма. Сделать это удалось только в следующем году в ходе февральско-мартовского наступления. Правда, далось это нелегко. Вспоминает красноармеец Павел Шилов: 

«Бойцы поднимались в атаку, финны подпускали их на определенное расстояние и расстреливали очень точным, прицельным огнем. Добежит боец до пристрелянной линии или доползет по снегу, а дальше ни на шаг — падает убитым или тяжело раненным.

Когда мы возвращались из разведок, то, проходя по местам атак, с болью в сердце смотрели на трупы наших бойцов. Кто в какой позе был, когда его встречала пуля, так и замерзал… Картина жуткая. Лежит боец, каска пробита, мозги вытекли кроваво-белым сгустком, а рядом, где мина разорвалась, трупы без рук, без ног, а то и без головы. Каких только разорванных, замерзших тел не насмотрелись! Мороз по коже. Но особенно непереносимо было то, что на поле боя одни наши, и очень редко увидишь убитого финна. Это вот тяжело влияло на психику, приводило к мысли, что нам не победить, что всех нас истребят поголовно».

После прорыва линии Маннергейма по обе стороны конфликта стало ясно, что пора начинать договариваться. 6 марта финская делегация прибыла в Москву. 9 марта, во время заседания правительства, верховный главнокомандующий армии Финляндии Карл Маннергейм представил доклад командующего армией «Карельский перешеек» генерала Хейнрикса, где, в частности, говорилось: «Теперешнее состояние войск таково, что продолжение военных действий приведет только к их дальнейшему ослаблению и потере новых территорий. В батальонах на передовой осталось в среднем по 250 человек. Вооружение и боеприпасы расходовались быстрее, чем восполнялись новыми поставками. Боеспособность армии падает, и фронт может продержаться в лучшем случае еще неделю». 

С другой стороны, и Советскому Союзу продолжать эту войну было невыгодно. Это столкновение затронуло интересы как держав, участвовавших в войне, — Англии, Франции и Германии, так и нейтральных стран — Швеции и Норвегии. Готовность Великобритании и Франции направить экспедиционную армию в Скандинавию едва не привела к войне между СССР и западными державами, то есть новой мировой войне, к которой СССР тогда еще не был готов.

Подписанный 13 марта в Москве мир был для Финляндии тяжелым, отмечает Борис Соколов. Советскому Союзу отошла территория Карельского перешейка с Выборгом, острова в Финском заливе, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольмом, Сортавала, Суоярви, территория далее к северу от Ладоги с городом Куолаярви и часть полуостровов Рыбачий и Средний на Крайнем Севере. Полуостров Ханко поступал на 30 лет в аренду Советскому Союзу для создания там военно-морской базы. 31 марта 1940 года уступленные Финляндией территории, за исключением Карельского перешейка, были объединены с Советской Карелией в Карело-Финскую ССР. В случае благоприятной военно-политической обстановки к ней всегда можно было присоединить и остальную Финляндию. Сталин хотел, чтобы в Хельсинки об этом помнили. Страна потеряла около десятой части своих земель. Финны были шокированы, многие солдаты, возвращаясь с фронта, рыдали. 

В приказе по случаю окончания войны Карл Маннергейм благодарил солдат и офицеров: «Солдаты героической финской армии!.. Я сражался на многих полях битв, но еще ни разу не видел воинов, подобных вам. Я горжусь вами, как если бы вы были моими детьми… Я равно горд жертвой, принесенной как фабричным рабочим и парнем из бедного крестьянского дома, так и богатым человеком».

Согласно окончательным подсчетам, вооруженные силы Финляндии потеряли убитыми и умершими от ран и болезней около 23,5 тыс. человек. Из 43,5 тыс. раненых финских военнослужащих примерно 10 тыс. стали инвалидами. 26 марта 1940 года на сессии Верховного Совета СССР правительство, со ссылкой на командование Ленинградского военного округа, обнародовало данные о потерях Красной армии в советско-финской войне: 48 475 убитых и 158 863 раненых, больных и обмороженных. В 1993 году в книге «Гриф секретности снят» появились более высокие цифры — по итоговым войсковым донесениям, по состоянию на 15 марта 1940 года. Согласно этим донесениям, общие потери составили 338 084 человека, в том числе 65 384 убитых, 19 610 пропавших без вести, 186 584 раненых и контуженных, 9614 обмороженных и 51 892 больных.

На этом история притязаний СССР на Финляндию не заканчивалась. Как пишет Борис Соколов, уже 25 ноября 1940 года, вскоре после визита Молотова в Берлин, войскам Ленинградского военного округа была дана директива к 15 февраля 1941 года подготовить план войны против Финляндии. Но 22 июня 1941 года история пошла по совершенно неожиданному сценарию для советского правительства, так что уже было не до планов завоевания Финляндии.

Иосиф Сталин в апреле 1940 года на совещании высшего комсостава Красной армии сделал заключение: «Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30–35 оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».

Кроме того, советские военноначальники отметили, что эта война дала опыт Красной армии. Маршал Сергей Бирюзов: «Штурм линии Маннергейма рассматривался в качестве эталона оперативного и тактического искусства. Войска научились преодолевать долговременную оборону противника за счет постоянного накопления сил и терпеливого „прогрызения“ брешей в оборонительных сооружениях противника, созданных по всем правилам инженерной науки». 

Но в то же время Советский Союз, и без того воспринимавшийся враждебно в мире, вызвал еще большее отторжение, он был исключен из Лиги Наций как агрессор. В январе 1940 года финский офицер Салонэн заявил прессе: 

— Мы спрашиваем себя, неужели народы Европы все еще дрожат перед советским государством? Вот уже месяц, как мы доказываем им, что это колосс на глиняных ногах, между тем он все еще наводит страх на Европу и считается непобедимым… Должно быть ясно как день, что это государство бандитов и пиратов, что слабости его неисчислимы, но что эта организация обладает, однако, возможностями, позволяющими ей употребить всю присущую ей ложь, всю хитрость для разрушения культуры и установления коммунизма и беспорядка. Разве не настал еще час для Европы, чтобы свергнуть, уничтожить коммунизм, отрубить самую его голову?

Современный историк Олег Ржешевский пишет: 

«После прихода Гитлера к власти в Германии советские руководители с еще большим беспокойством стали относиться к безопасности западных границ СССР. Была поставлена цель создать европейскую систему безопасности с привлечением к ней приграничных государств. Именно в этом контексте оценивалась в Москве позиция Финляндии. Сама по себе Финляндия не рассматривалась как угроза Советскому Союзу, однако считалось, что если великие державы — Англия, Франция или Германия — смогут укрепиться в этой соседней стране, то возникнет непосредственная угроза Ленинграду и Мурманску. Нет сомнения, что начиная с 1933 г. в Москве со всей серьезностью относились к контактам между Финляндией и перевооружающейся, агрессивной и крайне антисоветской Германией, особенно к взаимным визитам высших военных деятелей этих двух стран. 

Германские военные эксперты внимательно изучали ее недостатки, а также учитывали меры, предпринятые советским командованием для их устранения. И хотя нет прямых свидетельств того, что неудачи Красной Армии ускорили германское нападение на Советский Союз, Гитлер и его окружение трактовали события зимней войны в пользу своего предстоящего похода против СССР». 

Несколько иной точки зрения придерживается Борис Соколов:

«Война СССР против Финляндии была хуже чем ошибкой — она была преступлением, оплаченным кровью сотен тысяч красноармейцев и десятков тысяч финских солдат. В результате этой войны Советский Союз как будто получил некоторые стратегические преимущества: отодвинул границу от Ленинграда, получил важные базы в Финском заливе. Однако все эти преимущества побивались одним крупным стратегическим проигрышем: переходом Финляндии в германский лагерь. После нападения Германии на Советский Союз в июне 1941-го финское правительство решило, что пришел час отмщения, и тоже объявило войну восточному соседу. 

Если бы Финляндия осталась нейтральной в 1941-м, то это сохранило бы жизнь сотням тысяч ленинградцев, умершим в блокаду: от финнов Ленинград получал бы продовольствие — и не было бы 900 страшных блокадных дней».

По теме:

Финская война - ложь и отмороженный позор