Мы тогда всерьез надеялись, что из посеянных зерен уродится Швейцария, а не смесь Совка с Латинской Америкой

Вспоминая сейчас гайдарочубайсовщину, четко понимаешь самую главную , принципиальную подмену, которую они сделали на теоретическом уровне (разумеется не из добросовестной ошибки, а очень даже корыстно).

Они воспроизводили риторику западных неолибералов против «большого государства». ОК, можно сколько угодно обсуждать применимость этой идеологии на родном Западе и к постсоветским реалиям. Но в России не было никакого неолиберализма, а дело обстояло гораздо хуже.

Либерализм изначально, со времен вигов 18 века сводил роль государства к роли «ночного сторожа». То есть к очень небольшому набору основных и изначальных функций, и именно функций насилия – внутреннего (правового) и внешнего (оборона). То есть либеральное государство – это ленинский аппарат насилия в чистом виде. Но не насилия «господствующих классов», а насилия, осуществляющего и поддерживающего идею Права как общих для всех правил игры.

Вместо этого, гайдарочубайсы попросту развалили аппарат правового насилия. Разумеется под либеральными лозунгами: ведь либерализм – это свобода и рынок! Милиционеры и судьи пошли на рынок продавать свои услуги. А когда гайдарочубайсам указывали на воцарившийся криминальный беспредел, они апеллировали…. к Марксу! То есть к его теории первоначального накопления как к плоду разбоя, пиратства и всяческой уголовщины. Но Маркс, когда писал это, полемически заострял свою теорию против буржуазных теорий накопления капиталов в результате бережливости, трудолюбия и всевозможных добродетелей – теории, которая в свою очередь имела определенный резон и предвосхитила вполне научную теорию протестантской этики Вебера. Вебер гайдарочубайсам пришелся не ко двору. На Вебера, наоборот, повадились ссылаться коммунисты – в доказательство, что Россия мол по «менталитету» своему не способна к капитализму.

Гайдарочубайсковское «либеральное государство», оказалось тем самым сторожем, который что охраняет, то и имеет. А собственникам охраняемого говорит: «а где ваша корочка сторожа и удостоверение на оружие? Нет? Ну так идите, работайте на трех работах по 12 часов без выходных, чтобы элементарно прокормить семью, и помните, что это от того, что вы – по жизни лохи и лузеры. А мы вам будем показывать по телевизору картинки из красивой жизни настоящих, состоявшихся пацанов. И утешайтесь тем, что богатые тоже плачут! А попробуешь возникать – так у нас есть танки. Ибо по науке, государство есть орудие насилия в руках господствующих классов, а мы тут капитализм строим, «Нензайку на Луне» читал? Так-то. И вообще распустили тут вас, шариковых, с этой демократией, Пиночета бы на вас хорошего».

Вот и весь Фридман с Хайеком впридачу.
 И почему-то мы тогда всерьез надеялись, что из посеянных зерен уродится Швейцария. А не смесь Совка с Латинской Америкой.

Павел Шехтман

Всякая театральная и прочая п...здообратия, по недоразумению известная в России в качестве "творческой элиты", так потрясена арестом Серебренникова, что внезапно прозрела: ей открылось, что Путин нерукопожатен.

Чуть ли не на двадцатом году путинской власти.

Когда пришли за нацболами – я.... нет, я не молчал, я выступал доверенным лицом Путина на выборах.

Когда пришли... когда убили... когда сожгли... когда разбомбили... А я в это время принимал премии и ордена.

А тут – прямо-таки обращение Савла. На пути в Дамаск, ага.

А если бы вы, суки, всей компанией заявили, что Путин нерукопожатен еще в 2000 году?

Я понимаю, по крайней мере, работяг. Им 90-е казались каким-то трагическим недоразумением, и они ждали от Путина возрождения профсоюзных путевок и бесплатных пионерлагерей.

Но творческая-то интеллигенция – она жизненно заинтересована именно в расширении пространства свободы. Это ее корпоративный интерес, такой же, как у рабочих – расширение производства. Они должны быть теми самыми белыми мышами, которые первые сигналят об уменьшении кислорода в воздухе.

Но это не про холуйскую совковую интеллигенцию. Артисты крепостных театров привыкли прикладываться к барской ручке и получать на водку.

До тех пор, пока обезумевший барин не начал их пороть.

Павел Шехтман