Общественно-политический журнал

 

Недобитое гражданское общество: «Система, ты чо такая нервная?»

«Другой задержанный нес плакат «Сделаем английский язык японским». Новости, связанные с «Монстрацией», всегда впечатляют, но эта, трехлетней давности, вообще навеки врезалась в память. Эпоха одной строкой – есть такой жанр в информационных сводках. Ни прибавить, ни убавить.

Хотя все равно, конечно, домысливаешь ее, эту новость. Смакуешь, как хороший анекдот. Человек нес указанный плакат, и его задержали, но самый цимес в том, что он не был единственным, кого повязали. Там, если углубляться в сюжет, еще арестовали девушку, которая написала на листочке «Призываю к массовым порядкам!» Однако можно и не углубляться. Фраза самодостаточна.

Теперь «других задержанных» нет, за всех отдувается один Артем Лоскутов, в этих новостях путаешься и тонешь, но они все равно необычайно выразительны. Судья Лазарева дважды арестовала художника на 10 суток, и тут же, как бы смягчившись сердцем, сама себе запретила объединять эти сроки. Судья Чистова подвергла арестованного административному штрафу, но и здесь не обошлось без милосердных жестов. Лоскутов оштрафован на сумму, которая вдвое меньше минимальной, поскольку осужденный сообщил, что он неплатежеспособен.

А эту новость додумываешь уже иначе.

Воображаешь себе этих судей, запертых в своих совещательных комнатах. Вероятно, у них приказ от начальства: штафовать и сажать. И вот они совещаются сами с собой, листая свой КоАП, и статья под рукой, и приговор, как можно догадаться, давно написан, но мучает их несильно одна мысль: а за что я его, собственно, сажаю-штрафую? «Путинадолой» он вроде не кричал и о честных выборах даже не заикался. За «Господи прости» и за «Сколько месяцев в мае»? Так он даже не держал эти плакаты. И озаряются их лица доброй процессуальной улыбкой, и решают они, каждая на свой лад, слегка амнистировать приговоренного. Мол, а влеплю-ка я ему два срока, но засчитаю как один. Оштрафую, но ниже нижнего предела. Сажать-то все равно надо и штрафовать тоже...

В самой идее «монстраций» заложен некий позитив. Нечто такое, что должно благотворно влиять на общественные настроения и смягчать даже самые заскорузлые сердца. «Монстрации» – это для авторитарного государства последний шанс, и если уж тут начальство начнет блажить, то есть избивать и раздавать двушечки-пятерочки, то пиши пропало. «Монстрации»  – это некая окончательная проверка на вшивость, и покуда власти как-то теряются, не вполне понимая, как им реагировать на плакат «Система, ты чо такая нервная?», дышать еще можно, пусть и через трубочку.

Крым наш, да, и танки наши быстры, и собирательный Залдостанов, теряя в боях косметички, все-таки рвется на Запад, и в фильме «Президент» афонский ослик, завидев Путина, ходит туда-сюда совершенно ошарашенный, но вот в далеком Новосибирске люди поднимают плакат «Свобода, равенство, сестринство» – и жизнь представляется еще терпимой. А потом они дисциплинированно и демонстративно (монстративно) двигаются в сторону от центра, после «неорганизованно» возвращаются на площадь перед мэрией и выкликают губернатора, скандируя «Выходи!» и «Не мужик!», и расходятся, и за это расплачивается только Артем Лоскутов. Довольно мягко по нынешним временам.

С другой стороны, понятно, что они олицетворяют, эти «монстрации», и что желает сказать начальству своим «Ы-ы-ыть!» недобитое гражданское общество. Вы, желает оно сказать, своими запретами довели страну до ручки, но есть же еще границы дозволенного, вот мы и пытаемся их нащупать. За «Кошку Мебиуса», которая «гуляет сама по себе», вы пока даете 10 суток? Ну ладно. И все это, в сущности, очень смешно, если забыть, что Артем Лоскутов отправляет псу под хвост десять дней своей жизни.

Даже убийственно смешно. В чем-то ведь такого рода акции для властей  опасней, чем «Путинадолой» или там «Даешь честные выборы!» Так пародией можно просто уничтожить малодаровитого, но самовлюбленного стихотворца, а там, наверху, некоторые кукловоды балуются в рифму...

Против системы, которая такая нервная, средствами нормальной политической борьбы при помощи нормальных политических лозунгов бороться почти немыслимо. Если же подключить к борьбе Хармса, а также Кафку, который без малейшего акцента предсказал российскую жизнь на сто лет вперед, то игра как минимум завершается вничью. И в приговорах местных судов отражается время, трагическое и комичное одновременно. Безнадежное, но и бессмысленное, и в этой дикой околесице, которая наваливается со всех углов, вдруг различаешь голос надежды.

Илья Мильштейн