Историческая исчерпанность российского самодержавия

Этот вопрос уже давно стоит перед российским самодержавием, и неважно, насколько он осознается обслуживающим самодержавие классом. Впрочем, судя по нервным импульсам, исходящим от российской правящей элиты, можно сделать вывод, что процесс экзистенциального прозрения начался. После беспрецедентного обвала в 1991 году (при отсутствии внешних и внутренних угроз) самодержавию удалось выйти из комы и даже продемонстрировать жизнеспособность. Но сегодня очевидно, что российская система смогла встать на ноги, подсев на нефтяной наркотик, и за счет ставшего ее адреналином страха – как общества, так и правящего класса и окружающего мира перед новым развалом глобальной ядерной державы. Впрочем, даже в либеральных кругах все еще есть те, кто верит в "адаптивные способности" единовластия и даже в его обновленческую перспективу. Что же: эта вера (либо надежда?) вполне естественна – не все готовы признать, что они живут в упущенном времени и в системе, ставшей анахронизмом.

Между тем на поверхность упорно пробиваются доказательства не только исторической исчерпанности российского самодержавия (это было очевидно уже давно), но и того, что сама система воспроизводит дисфункциональность, расшатывая собственные опоры. Московская "реновация" и "Платон", разбудившие еще недавно дремавшие слои населения, – только самые очевидные примеры нынешней склонности российской власти прострелить себе ногу.

По-видимому, власть уже не может выпрыгнуть из воронки, которую сама же выкопала и в которую ее все глубже засасывает – к сожалению, вместе со страной. Перечислю основные "факторы взрывоопасности", которые создает Кремль, увязая в этой "воронке неизбежности".

• Отсутствие легальных каналов самовыражения (через независимые СМИ, парламент, местные органы власти и независимые профсоюзы) делает уличный протест единственным способом артикуляции интересов общества.
• Превращение выборов в имитацию делает общественный протест единственным средством обновления власти. Правда, обновление через давление снизу при дискредитации всех политических институтов может породить новое самовластие.
• Деинституционализация, то есть превращение всех политических институтов в жалкие симулякры, разрушает системы управления и ответственности.
• Мантра о "безальтернативности" Владимира Путина, которая стала критерием при приеме в ряды политического и бизнес-классов, не дает возможности для смены режима, как способа поддержания хотя бы внешней жизнеспособности системы за счет новой персонализации власти.
• Превращение отдельных представителей правящей элиты (премьер-министр Дмитрий Медведев) в жалких персонажей дискредитирует не только отдельные ветви власти (в данном случае правительство), но и свидетельствует о слабости лидерства, окруженного уязвимыми соратниками.
• Сращивание репрессивных структур с собственностью подрывает эффективность силового блока в защите как государства, так и интересов истеблишмента. Ирония в том, что коррупционный репрессивный инструмент является могильщиком любого единовластия. Интересно: понимают ли это в Кремле?!
• "Посадки" губернаторов и силовиков в целях укрепления лояльности Кремлю со стороны политического класса делают эту лояльность фейковой.
• Формирование "ресурса Рамзана Кадырова" и предоставление ему права играть по своим правилам превращает лидера Чечни в антисистемное явление, ибо не только подрывает элитный консенсус, но и размывает имперскую державность, которая остается стержнем российской государственности. Одновременно "ресурс Кадырова" вводит в игру самостоятельные амбиции других национальных субъектов: "Почему ему можно, а нам нельзя?"
• Попытка через выборы зацементировать статус-кво, не дающий выхода для новых общественных интересов, порождает сомнения в выборной легитимности власти. Но при отсутствии других форм легитимации (идеологической, монархической) это ведет к угрозе насильственного захвата власти.
• Провал "кириенковской оттепели" (либо скорее ее имитации) подтверждает не только отсутствие обновленческого потенциала системы. Налицо еще одно доказательство того, что технократы в России стали основной силой в поддержании дыхания отжившей системы (возможно, даже более серьезной, чем силовики).
• Монопольная приватизация государственных инструментов и бюджета "друзьями" президента раскачивает единство истеблишмента, который вряд ли будет готов жертвовать собой во имя благополучия, а тем более во имя спасения "ближнего круга".
• Президент, став гарантом интересов "ближнего круга", теряет роль выразителя общенациональных интересов, тем самым лишаясь своей "подушки безопасности". Его рейтинг еще "не схватывает" эту тенденцию, создавая иллюзию массовой поддержки.
• Кремль, выталкивая со сцены договороспособную и готовую к мирной трансформации власти оппозицию, порождает поколение непримиримых, которые могут себя легитимировать только через революционный лозунг "Долой!"
• Стремление власти компенсировать внутренние провалы за счет агрессивной внешней политики "без правил" и попытки Кремля кооптировать представителей западной элиты создают для России враждебное внешнее окружение, порождая стремление влиятельных политических сил на Запале консолидировать себя через антироссийский консенсус. Это лишает Россию возможности использовать ресурсы Запада для поддержания своей экономики.

В свое время аргентинский политолог Гильермо О'Доннелл ввел в обиход термин "бессильное всесилие": единовластие рано или поздно обречено на то, чтобы стать дряхлым и немощным. Именно этот процесс нарастания бессилия всевластия начинается в России. Возникают сомнения в том, насколько Путин способен играть роль арбитра во внутривластных разборках, не говоря уже о его способности решать общие проблемы управления, тем более во время кризиса. Трудно избежать впечатления, что президент стал заложником собственной "вертикали" – даже не ее обслуги, а самого механизма единовластного принятия решений, который не может обеспечить ни их адекватность, ни их реализуемость. Сама "вертикаль" как способ правления, оказавшись объектом рейдерского захвата со стороны эгоистических частных интересов, начала крушить основы государственности.

Явная надежда Кремля на гниение и деморализацию общества как оптимальную среду для сохранения власти ликвидирует шансы на реформирование системы сверху, усиливая угрозу ее сокрушительного обвала. Вот ведь горькая ирония: страшась повторения 1991 года, власть только приближает его, но в более неблагоприятной и для себя, и для России ситуации.

Начавшееся в России глухое социальное брожение говорит о сохранении в обществе драйва. Правда, непонятно, как и когда этот драйв приобретет форму организованной системной, а не только персонифицированной Альтернативы. Но сама власть неутомимо работает на эту Альтернативу, усиливая ее революционное начало.

Лилия Шевцова