Внешнеполитическое положение России – нарастающая изоляция

Российская оппозиция в настоящее время разделена на сегменты. В одну часть входят сторонники партий, имеющих представительство в Государственной Думе. Соответственно, КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия» считаются «системной оппозицией». Партия «Яблоко» в Госдуму не прошла, но имеет своих представителей в ряде региональных парламентов.

В то же время несколько партий и общественных организаций, критикующих как президента РФ Владимира Путина и поддерживающую его «партию власти» в лице «Единой России», так и «системную оппозицию», считаются оппозицией «несистемной».

Но и среди непримиримых критиков режима и «парламентской оппозиции» нет единства. Споры разделяют тех, кто призывает участвовать во всех выборных кампаниях, и тех, кто считает, что лучший вид протеста – бойкот выборов. Тех, кто симпатизирует Алексею Навальному, и тех, кому ближе программа «Открытой России». Тех, кто считает, что во имя борьбы с действующим режимом можно пойти на тактический союз с оппозиционно настроенными левыми и националистами, и тех, кто убежден, что нельзя поступаться чистотой либеральных принципов.

Нет среди оппозиционеров и согласия по вопросу будущих отношений с Украиной, в частности – по статусу Крыма после прихода к власти в Кремле нового президента.

Впрочем, участников прошедшего недавно в Вильнюсе очередного Форума свободной России «украинский вопрос» не разделил. И спикеры дискуссионный панелей, и присутствующие в зале гражданские активисты сходились во мнении по многим вопросам, в том числе и по вопросу будущих отношений с соседним государством, подвергшимся агрессивным действиям со стороны России. Правда, как отметил модератор дискуссии, возврат Крыма Украине станет возможным лишь после того, как в российском обществе образуется устойчивый консенсус по поводу того, что аннексия Крыма была незаконной.

Одним из постоянных участников ФСР является Гарри Каспаров. С ним в кулуарах Форума и состоялась беседа.

 Мне кажется, ответ на этот вопрос довольно очевиден. Это – нарастающая изоляция. Трудно оценить, в какой точке свободного падения сейчас находится путинская Россия, но совершенно понятен тренд.

На мой взгляд, наиболее показательным является неудача Путина в вопросе снятия санкций. Были огромные ожидания в связи с избранием Трампа. Ну, и кроме того, в Европе - особенно учитывая консенсусный характер принятия решений, при немалом количестве «путинских симпатизантов» и при том, что, например, итальянское правительство высказывало открытую поддержку Путину и говорило о «пагубности санкций», о «необходимости возобновления нормального диалога с Россией» - не смотря на все это, санкции не только не снимаются, а продолжают ужесточаться.

Мне кажется, что мы подошли к какому-то очень важному моменту, когда на Западе, не смотря на довольно большое количество политических деятелей и бизнесменов, так или иначе связанных с Путиным, и не особо скрывающих свои симпатии и интересы, начинают работать внутренние защитные механизмы общества. Можно сказать, путинская Россия стала изгоем, потому что представляет угрозу мировому порядку. Понятно, что есть и другие угрозы: исламский терроризм, растущая экономическая и военная мощь Китая. Но эти угрозы понятны, они находятся в рамках определенного тренда и не угрожают самому существованию свободного мира.

Путин посягнул на порядок, который сложился после Второй мировой войны, и который гарантирует предсказуемость. Помнится, четыре года назад я впервые сказал, что Путин представляет гораздо большую опасность для мира, чем «Исламское государство», и был поднят на смех серьезными комментаторами, которые не понимали, как можно такое говорить. Хотя аргумент был в том, что Путина нельзя победить военным путем, эта проблема не имеет простого решения в рамках существующего положения дел, потому что Путин располагает не только военной мощью, но еще и правом вето в Совете безопасности. И именно он является постоянным источником напряжения. Через два года вы забудете название ИГИЛ, появится какая-нибудь другая группировка, а Путин останется.

Сегодня это уже стало общим местом, об этом говорят английские генералы – как разведки, так и начальник штаба, об этом говорит министр обороны США Джеймс Мэттис и многие другие. То есть понимание того, что от Путина исходит не прекращающаяся, и более того, возрастающая угроза всему порядку вещей, заставляет, как мне кажется, Запад сплачиваться. И даже конкретные интересы очень влиятельных, зачастую даже правительственных групп и крупнейших бизнес-корпораций, начинают отступать на второй план перед пониманием того, что «политика умиротворения агрессора» - вспомним такой советский штамп – чревата гигантскими потрясениями. Все-таки, генетическая память о том, что случилось в 30-е годы, мне кажется, сейчас начинает работать.

 Наверно, говорить о полной аналогии с Северной Кореей вряд ли уместно, потому что генезис российского режима, все-таки, принципиально отличается. Он не идеологический, а больше клептократический. И довольно сложно представить себе, как российская элита, уже во втором, если не в третьем поколении привыкшая на наворованные в России деньги к роскошной жизни на Западе и интегрированная в мировые процессы, пойдет на добровольную самоизоляцию. Поэтому можно предположить массовые репрессии и опричнину, но, опять-таки, довольно сложно понять, на какой серьезный социальный слой может опереться такая конструкция. Потому что, повторю, генезис путинской власти – мафиозный. А мафия – это сложная система взаимоотношений между различными преступными кланами, которые соблюдают в рамках договоренностей, по «понятиям», собственные интересы. Конечно, иногда они начинают между собой грызться, стреляться, но в целом эта конструкция работает, пока есть профит, пока понятно, о чем идет речь: за что убивать, за что бороться, за что грызть друг другу глотку.

Конструкции ГУЛАГа – чисто идеологические, они подразумевают, что страна фактически переходит на военные рельсы с военной экономикой. И мне кажется, что такой переход в путинской России сегодня крайне маловероятен.

А что касается самоизоляции, то это не совсем так, потому что агрессивная внешняя политика будет продолжаться. И, на мой взгляд, нет никакой альтернативы продолжению этого агрессивного курса. Потому что это как наркотик, то есть необходимо принимать все более и более серьезную дозу, чтобы поддерживать, во-первых, иллюзию «осажденной крепости», а во-вторых, образ всемогущего диктатора, который может бросать вызов всему миру и добиваться успеха. Неважно, реален этот успех или виртуален, важно именно представление о том, что диктатор никого не боится и может в любой момент нанести удар по любой точке земного шара.

Поэтому каждый день, что Путин продолжает находиться у власти, будет способствовать дальнейшей международной эскалации, чтобы закрывать зияющие дыры во внутренней политике, которые сейчас уже всем очевидны.

 Ответ на все эти вопросы будет «да», «да», «да» и «да». Но одно не исключает другого. Работает ли система в автономном режиме в каких-то сферах, и не только в военных – ответ: конечно, да. Диктатор, безусловно, не может все контролировать. Система слишком сложная, это даже уже не сталинско-гитлеровские времена. Хотя и тогда у аппарата сохранялась возможность как-то корректировать решения в определенных рамках.

Но что касается такой акции, которая произошла в Керченском проливе, то я ни на секунду не могу себе представить, что она могла быть реализована без прямого указания Путина. Здесь важны нюансы: насколько действия самого высокопоставленного чиновника, или группы чиновников военных или гражданских залезают в компетенцию Путина? Совершенно очевидно, что война с Украиной – это только компетенция Путина. И поэтому такую акцию предпринять без его отмашки, было, мне кажется, невозможно.

Я не знаю, каких результатов ждал Путин от этой акции, но совершенно ясно, что Украина является на сегодняшний день наиболее очевидным объектом для продолжения путинской агрессии. Я совершенно не представляю себе актов этой агрессии, которые происходили бы на натовской территории, сирийская тема практически исчерпана, поэтому Украина, скорее всего, станет театром развития путинской агрессии.

Опасность для Путина существует, как для любого диктатора. Как в любой мафиозной структуре, слабеющий в глазах окружения диктатор, является объектом для ликвидации. Потому что мафиозная структура работает на самовыживание, а так как никаких других способов решить проблему диктатора не существует, все понимают, что выборный механизм - это тотальная фикция, то возможны варианты более кардинальные. Мне кажется, мы сейчас находимся в той точке, когда возникают неразрешимые противоречия между необходимостью диктатора выглядеть сильным и способным бросить вызов «враждебным силам» в любой точке планеты. А с другой стороны – интересами системы, которая должна быть более гибкой. И тому есть немало исторических параллелей: можно вспомнить и грубейшие ошибки Гитлера во Второй мировой войне, скажем совершенно бессмысленное и необязательное объявление войны США, но это было проявлением его «мачизма» - втягивание Америки в войну без каких-либо причин. И сейчас мне кажется, Путин находится в той ситуации, когда его инстинктивные действия связаны с его потребностью демонстрировать собственную исключительность, незаменимость и крутизну. А система, мне кажется, начинает демонстрировать определенный уровень резистентности.

 «Акела» уже не раз промахивался. Мне кажется, Интерпол был серьезнейшим проколом, и проблема в том, насколько эта система способна решить вопрос кардинально. Есть немало свидетельств тому, что когда Сталин замыслил очередную войну и потирал руки по поводу водородной бомбы, более трезвые соратники политбюро решили, что с этим надо как-то разбираться.

Есть ощущение, что Путин вошел в то состояние, когда его потребность в демонстрации собственной незаменимости и исключительности вступает в противоречие с интересами очень большого круга людей, которые еще сохраняют способность трезво мыслить.

 Страна останется, но вопрос: в каком виде? Мы же видим, что крах путинского режима неизбежно вызовет центробежные силы. Необязателен экскурс в далекую историю – мы сами пережили распад Советского Союза. Любая диктаторская структура, когда падает, вызывает к жизни большое количество внутренних процессов, в первую очередь – центробежных, и особенно – в имперских образованиях. Поэтому можно не сомневаться, что на юге России, и вообще во всех областях, имеющих этническую окраску, могут происходить самые разные события.

Поэтому я бы не заряжался на то, что постпутинская Россия обязательно останется в ее нынешних географических границах. Вопрос в том, что надо сохранять саму идею государственности, но она должна опираться на национальные интересы, а не быть имперски ориентированной. Это мне кажется принципиальным моментом, который разделяет множество людей в оппозиции. То есть «новая прекрасная Россия» не может корнями уходить в проклятое имперское прошлое.

И, на мой взгляд, сегодня одна из проблем, это то часть сегодняшний оппозиции начинает готовить себя к будущим политическим баталиям, то есть – перепрыгивать на несколько клеток вперед. И есть представление, что призывы к более жестким санкциям могут помешать нам в дальнейшем добиться благосклонности избирателей.

Мне кажется, нужно все-таки понимать: все, что помогает сократить сроки путинского правления, для России – благо. Соответственно, любое ужесточение санкций, которое будет создавать новые проблемы для путинского окружения, которые будут создавать серьезные трения внутри элит – приближает конец путинского режима. А значит, это – хорошо. И те, кто сегодня пытаются «работать в белых перчатках», говорят, мол, надо знать меру, санкции бьют по простым людям, забывают, что по простым людям бьет сохранение путинского режима. И совершенно очевидно, что дальнейшие путинские авантюры гораздо сильнее ударят по россиянам, чем санкции, которые бьют в первую очередь по режиму. А то, что режим в состоянии продолжать обворовывать людей и перекладывать тяготы санкций на простых людей, это и создает ситуацию, в которой диктатуре придется делать невозможный выбор: либо подрывать кормовую базу своей элитной поддержки, либо вызывать серьезнейшее недовольство населения, что, кстати, мы сейчас и видим.

Разговоры о том, как будет выглядеть постпутинская Россия, ведутся много лет. Мы почти 10 лет назад в рамках Национальной ассамблеи начинали разговор о России после Путина. Мне кажется, что здесь-то определенный консенсус достигнут – о том, что новое государственное образование должно в первую очередь ограничить любые возможности реинкарнации диктатуры. Поэтому, это в большей степени парламентский строй правления с учетом региональных интересов. Но все-таки, это спор теоретический, и он выходит за рамки задач, которые сегодня стоят перед всеми нами. А задача, на самом деле, простая: режим игнорирует уже не только внутренние правила, но и международные. То есть, существует все возрастающая опасность втягивания России не просто в локальную войну, но в гораздо более глобальное противостояние. И поэтому сегодня, мне кажется, нужно в оценке собственных действий исходить только из одного критерия: помогает ли это сократить срок правления безумного диктатора?

Анна Плотникова