Вы здесь
Хождения по мукам
Максим Кантор, безусловно, один из самых ярких мыслителей современной России. Соединив в себе блистательный талант живописца и литератора, кисть и перо, он пишет полотна, которые по масштабности можно сравнить разве что с Василием Гроссманом.
«Медленные челюсти демократии», «Учебник рисования», «Красный свет» - это продолжение размышлений над потоками и титаническими расколами истории, начатыми в «Жизнь и судьба» и «Все течет». Оба художника – и Гроссман, и Кантор одержимы одной и той же темой – судьбой современной цивилизации, историческими трагедиями 20, и, теперь уже – 21 веков. Только Гроссман, сравнивая сталинизм и фашизм, видит в нем черты родового сходства и слабый свет впереди просто уже потому, что «хуже не бывает. А Кантор принадлежит к поколению, которое уже успел разочароваться в возможностях западных либеральных ценностей» и демократии, включая их в тот же замкнутый круг. Потому что и сталинизм, и фашизм, и т.н. демократические государства – это все формы демократии по меньшей мере по происхождению. Потому что все они были легитимны и выражали волю большинства.
Но ни в каком виде ни одна из них не спасает от неравенства, жестокости и истребительных войн. Отсюда Кантор приходит к ощущению полной безнадеги, к трезвому пониманию, что реального выхода нет, по крайней мере - ни он, ни другие пока не видят. Поэтому все, чем он может себя утешить, это тоскливая мечта.
«Здесь нет никакой иной справедливости, кроме одной – мы здесь едины в боли. И выше этой справедливости не бывает. Я продолжаю верить, что главным достижением человеческой мысли является мысль о равенстве. Главная мысль, которую придумали люди, состоит в том, что надо разделить боль соседа.
В той мере, в какой коммунизм воспринял это у христианства, это учение мне дорого – а иного коммунизма я не желаю знать.
И если у меня когда-нибудь достанет сил, я снова буду защищать равенство. Я буду строить мир равных, я буду работать для всех людей, буду писать и жить так, чтобы каждый был равен товарищу и никто не пожелал ни крупицы сверх равной доли. Это единственное, ради чего стоит жить. Теперь я знаю, это очень опасный путь.
Но ничего иного я не хочу. Быть равным другому – это очень опасно. Хочу видеть перед собой красный свет опасности и идти на красный свет».
Это пишет в 1949 из тюрьмы еврей Соломон Рихтер другу детства Фридриху Холину, накатавшему на него донос. Письмо передал другой дворовый приятель – освободившийся вор. Равенство в боли - вот единственное пристанище его воплощения, которое Кантор нашел, придумал пока в процессе своих хождений по мукам.
Добросовестность умного человека трагична. Часто ему приходится опровергать то, во что он хочет верить. И верить – вопреки разуму. А от этого особенно скверно на душе.
Или приходить к выводам, которые у других могут вызвать только ужас. Так честность ученого-социолога Александра Зиновьева после головокружительного зигзага от либерализма к сталинизму привела к выводу, что идеальным социализмом в его классическом (т.е. в марксово-ленинском воплощении) является 1937 год.
Кантор же, душой и совестью доброго человека отчаянно стремится к идеалу равенства, причем не потенциального (равенству равных возможностей) , а реального, функционального, поддерживаемого и государством, и социумом. В поисках его он погружается в глубины истории, изучает «изнутри» - исходя из внутренней логики представителей самых разных мировоззрений ( друг Гитлера, современный демократ, полуграмотный чекист, потомственный интеллигент, кадровый военный и т.д.). Причем порой делает это с такой добросовестностью, что возникает ощущение, будто это кредо самого автора.
Но когда он выходит на уровень обобщений и выводов, всякий раз обнаруживает, что невод пуст. Ничего не выловил. Равенство всюду куда-то выскальзывает, перерастает в свою противоположность. Кантор признает, он вынужден признавать, подчиняясь фактам и логике, что множество людей не хотят быть равными. И что именно неравенство становится мотором всякого развития: экономики, силы, крепости государства. Да и самой государственности. И что в природе социумов равенства не бывает.
А если и бывают, то лишь фрагментарно, временно и лишь в виде муляжей. К таковым Кантор относит «средний класс». Во-первых, он охватывает не все, а лишь часть общества. Во-вторых, относительно крупных богачей, здесь равенство носит характер иллюзии (они акционеры и мы акционеры, они живут сыто и мы – сыто и т.п. ). И, в-третьих, их благополучие эфемерно и в любой момент может быть разрушено по желанию сильных мира сего.
Мрачная обреченность рисуется Кантором и в части мирного существования. Война у него – неизбежный атрибут истории, функция, с помощью которой Капитал предотвращает революции и усиливает и легализирует неравенство. В глобальном мире это могут быть войны за пределами т.н. Запада. Но они в любом случае сокращают его население и как минимум оправдывают режим подчинения одних другим.
Как мыслитель, Кантор отдает себе отчет, что неравенство неизбежно. Ну, хотя бы потому (это я уже от себя вставляю), что Всевышний поделил человеков на экстравертов и интровертов. И, скорей всего, по принципу «каждой твари – по паре». А это значит, что всегда будут те, кто стремятся в конкуренции к лидерству. И те, кто равнодушен к власти, охотно ей подчиняется и для кого идеалом является уравниловка. И уже только поэтому невозможно идеального социального устройства. А пределом идеальности государства является такой механизм, который позволяет хоть как-то эти людские породы согласовывать, находить между ними компромисс.
Но принять этого он не может. Но это уже другой Кантор, иная его ипостась: как личность, как лирик. И такому Кантору одинаково противен и социализм в коричневом и красном воплощении, и капитализм в его либеральной оболочке. А потому он вновь и вновь отправляется в свои мучительные странствия по историческим весям и современным брожениям, стремясь найти что-то третье, еще неведомое, но должное. Ведь есть же Господь. И есть его заповеди. Значит, где-то, когда-то они должны воплотиться.