Вы здесь
Молебский тругольник. «Зона» или балаган?
Именем этого села в Кишертском районе Пермского края, что на границе с Екатеринбургской губернией, связан сонм самых буйных фантазий, гипотез и грез. Вот уже на протежении почти сорока лет район этот притягивает туристов, счет которым идет на десятки тысяч, а по накопительной – уже на миллионы.
В этом потоке любопытных оказался и автор этого текста. Причем еще в самом его начале – в марте 1990-го. То есть менее, чем через год после публикаций в «Советской молодежи» рижского журналиcта Павла Мухортова интригующих рассказов о таинственной зоне, где происходят всякие чудеса. Впрочем, и на тот момент напор «туристов» туда уже исчислялся тысячами. А территория «заповедника» была вытоптана и размечена колдовскими метками типа Мухортовский завал, Поляна ужасов, Змеиная горка, Выселки, Пирамида, Космодром... И термин «уфологи» уже стал на слуху.
Что же сподобило отправиться к черту на кулички? За пару тысяч верст! Да еще практически зимой - ведь в начале марта снег еще и не собирался таять даже в Литве?
Конечно же не вера в НЛО и контакты с ними. Для этого мой мозг был слишком – до отвращения к самому себе – трезв. Поэтому, в публикациях о Молебке если что-то и интриговало, то вопрос – откуда такое количество «сумасшедших».? И что же за социальный фантом за всем этим скрывается? К тому времени еще и трех лет не прошло, как сменил профессию. И, став журналистом, просто уже в силу почти двадцатилетнего стажа по инерции мыслил и загорался в категориях прежнего профиля – социологии.
Другой резон был в том, что на этот интерес накладывались азарт и честолюбие, связанные с новым поприщем. Плюс неумеренный темперамент, выражавшийся , прежде всего, в ненасытной жажде путешествий и приключений. По частоте командировок у меня тогда в редакции не было, пожалуй, равных. А тут еще стечение обстоятельств: в кругу знакомых оказался человек, недавно перебравшийся в Литву из Перми. Причем, подзаведенный тем же любопытством. И, более того, даже поддерживающий контакты с неким клубом уфологов, сформировавшимся в Перми из старших школьников и студентов. Его бесценная роль в принятии решения была в том, что он сподобился организовать вылазку. То есть на месте обеспечить всей туристической амуницией, необходимой для жизни в зимнем лесу.
Шеф отпустил неохотно, но и сильно перечить не стал. Тем паче, что у ЦК-овской газеты – тогда еще «Советской Литвы» - бюджет был неограниченный. Поэтому, поворчав, командировку все же подписал. Типа: «Ладно уж.Черт с тобой . Чем бы дитятко не тешилось, лишь бы не плакало...»
Ну, а мне наличие командировочного удостоверения из далекой, экзотической и строптивой Литвы сильно помогло потом открывать разные двери в Перми и Свердловске для консультаций.
***
Пермь в первых числах марта встретила пургой. Мело, колесило так, что из дома на улицу нос высунуть не хотелось. Куда уж там – в тайгу. По этой причине выезд задержался на несколько дней. Наконец, мятеж зимы супротив сменщицы выдохся, и выглянуло солнце. Снег засиял. И мы тронулись.
Мы – это четверо: трое М и одна Ж. Не стану тратить краски на описание нашей компании, потому что для этого текста это неважно. Единственное, чего стоит отметить – все они были личностями, достаточно хорошо знакомыми. Во всяком случае настолько, чтобы не сомневаться в ясности их голов и достаточно скептическом настрое, с которым они окунулись вместе со мной в уфозону.
Ну, а первое впечатление о ней возникло еще на пути в Молебку, куда мы отправились на ржавом львовском автобусике со станции Шумково, куда прибыли на поезде из Перми. Кстати, здесь впервые можно было сполна оценить важность организационного фактора. А именно – выбор дня заезда. Ведь автобус в Молебку ходил тогда только два раза в неделю. И если бы мы не были предупреждены на сей счет - сколько бы нам пришлось маяться на станции?
В автобусике кроме нас оказалось человек пять тамошних, с которыми, конечно же, горя от нетерпения, тут же попытались вступить в контакт. Однако, реакция на наши вопросы была довольно прохладной и сдержанной, причем демонстрирующей, как минимум, две ноты. Во-первых, раздражение, какое вызывает приставучая муха. Во-вторых, опасение и брезгливость, с которой воспринимаются незнакомцы, когда нет уверенности, что с их крышами все в порядке.
Это выражалось в том, что ответы были неохотные и уклончивые. Мол, приедете, все сами увидите. А как добраться – любой из деревенских вам покажет. При этом никто из аборигенов не проявил, даже из вежливости, ни интереса – откуда мы пожаловами. Ни удивления, что в такую еще студеную пору прибыли. Не было между ними и активной коммуникации между собой, будь то уточнение, дополнение или поддакивание. Если она и была, то лишь в обмене насмешливыми взглядами, в которых вполне отражалось общее отношение.
Впрочем, стоило ли этому удивляться. Ведь легко себе представить, как стирается персональный интерес к туристу, который превратился в статистическую единицу безумного, бестолкового и, как беляевский «вечный хлеб», разбухающегое массового паломничества, внезапно обрушившегося на село в полторы-две сотни дворов.
Эту же смесь едва сдерживаемого раздражения и даже брезгливости мы встречали потом и на широкой деревенской улице, и в конторе сельсовета, куда надо было зайти, чтоб отметить командировку. А заодно и распросить, что да как. Кстати, добраться до председателя тамошнего совхоза так и не удалось. А конторские женщины в бухгалтерии беседы избегали, пожалуй, еще более неприветливо, чем попутчики в автобусе.
Одним словом, это была вполне естественная реакция людей, которых «достали». Что касается главного начальника, то категорический слоган «нет и не будет», с которым от него футболили подчиненные, подсказывали бесполезность охоты за ним. Для «психов» он был недоступен.
Такое отношение к «туристам» , мне думается, в первую очередь объясняется тем, что для местных жителей, причем не только Молебки, но и соседних поселений – Каменки, Ишимовки, Сколпино, входящих в зону, квалифицируемую как аномальная, ничего аномального в том, что они видели, не было. Из тех скупых слов, которые все же удалось выцедить из общения с ними, стало ясно, что обручи и странных форм облачки на небе, вспышки и свечения – это обыденные картинки, которые они наблюдают повседневно. Только воспринимают их как вполне естественные . При этом у них даже не возникают вопросы о природе этих «природных» явлений. Да и не «явления» они вовсе. А такие же обычные и привычные атрибуты среды, как снег, трава, река Сылва, не высоком берегу которой гнездится их деревня. В ней они с их дедами и прадедами жили аж с екатерининских времен. И никаких чудос ни с ними, ни вокруг них не происходило. А то, что видели глаза, опять же ничем не удивляло, поскольку нормально это или аномально - такого вопроса ввиду отсутствия некоей нормы, даже не возникало. Пока не появились эти приезжие и не стали рассказывать всякие небылицы про Всевидящее око, пришельцев, «тарелки» и даже полеты на них. Поэтому аномальным для них стал только людской поток, обрушившийся на село и его окрестности. И персонажи, из которых он состоял. Отсюда и отношение.
***
Ну, а первый Персонаж не заставил себя ждать. Он возник в лице симпатичного бородатого здоровяка в овчином тулупе нараспашку, который стоял на краю спуска к реке и с аппетитом кусал буханку белого хлеба, столь свежего, что казалось она еще дымится. Завидев нас, он ощерил крепкие, клыковатые зубы и приветливо помахал буханкой.
- Похоже, новички прибыли!? Чай дорогу на Поляну ищете? Айда со мной – покажу. Мне туда же.
От его рукопожатия дружно скривились все наши четыре физиономии. А знакомец назвался Иваром. Фермером из Латвии. Который здесь «торчит», как он определи свой статус, уже месяц почти.
И мы пошли. Как выяснилось, до центра «зоны» от Молебки около 6-7 километров. Для этого надо вначале перейти по заснеженному льду Сылву, делающей здесь резкий изгиб, благодаря которому образуется как бы полустров. На нем лес на большом протяжении раздвигает обширная, спускающаяся к реке, поляна. В географическом словаре уфологов она значится как Центральная. К ней, видимо, с помощью бульдозера через сугробы прорыта широкая тропа, можно сказать – дорога, по которой вполне может катить и грузовик. Близ поляны в сосновом бору и ставят свои палатки любители приключений. И обитают здесь колонией с непрерывно обновляющимся составом, который, как выяснилось, не обнуляется даже зимой.
Но об этом позже. А пока о первом знакомце. Ивар, родом из под Даугавпилса. Он прекрасно говорил по-русски, причем не просто правильно, но еще и с деревенским изыском. Впрочем, это и неудивительно, если, из его же слов, его хутор близ деревни, в которой вообще ни одного латыша нет. Такое для восточной Латвии не редкость. Забегая вперед отмечу, что, узнав откуда мы, он воспринял нас как земляков-прибалтов. И охотно взял над нами шефство, став «своим» человеком.
Ивар производил впечатление мужика здравого, благодушного и ироничного. Этакого от земли, от сохи. Поэтому ответ на вопрос, действительно ли здесь по небу летают всякие непонятные штуки, восприняли как шутку. А ответ был такой:
- А вы разве не видите. Ну вот же она – тарелка, висит над той сосной.
И добавил на пожатие наших плеч:
- Не видите? Стало быть - не дано.
Он вообще говорил в такой манере, когда трудно было понять, ерничает или всерьез. Касательно же обитателей леса был настроен откровенно иронически и саркастически. Как к чудакам, которые сами не знают, чего здесь ищут. Как выяснилось потом, он то знал, чего искать...Примечательно, что при свой общительности и открытости, жил они особняком - один в своей палатке. И в отличие от абсолютного большинства, спал по ночам.
***
Однако, по порядку. В лагерь мы пришли, когда уже вечерело. Большинство его обитателей к нашему появлению отнеслись совершенно индифферентно – примерно так же, как пассажиры трамвая реагируют на вошедших на новой остановке. Это также вполне естественно при том, что публика здесь столь же текуча, как в общественном транспорте. Контингент здесь меняется так часто, что даже при желании не успеваешь со всеми перезнакомиться. По грубым прикидкам, здесь тогда обитало человек тридцать, причем за трое суток, что мы здесь провели, состав обновился на треть.
Не менее важный отпечаток на характер здешнего транзитного социума накладывает, конечно, и характер этого контингента. Его можно грубо поделить на две категории – профессоналов-прагматиков и Прочих. К первому сорту следует отнести ученых, журналистов, литераторов и т.п. То есть людей, приехавших изучать феномен. В частности, во время нашего пребывания здесь находился уже недели две большой отряд из какого –то (назавание запамятовал) питерского НИИ. Вооруженный различными приборами, они добирались сюда на мощном грузовике с фургоном аж из Перми. А кроме кандидатов наук и и МНСов наполовину состояла из крепких, спортивных ребят, прихваченных для того, чтобы обеспечить сносные бытовые условия в экстриме зимней поры. Главной заботой у них было поддержание в круглосуточном «рабочем состоянии» огромного костра, для которого распиливались целые сосны. Сложенный «по науке», он пылал как домна, растопив вокруг себя снег до земли. Эти же ребята соорудили вокруг него всяческие сиденья из пней и бревен и лежаки из хвои, на которых по вечерам собирался народ, чтобы согреться и поговорить. Иногда присутствовали при этом и гитары, развлекавшие более прозаичную публику бардовскими сентиментами.
Костер этот был плотно окружен всю ночь и был центром странного, весьма специфического соообщества Прочих. Для их характеристики приведу лишь несколько иллюстраций. Вот на обочине леса сидят два молоденьких паренька и, чуть не плача от отчаяния, спичками пытаются зажечь костер на снегу из еловых лапок. Подходим, интересуемся . Приехали из Минска. Студенты –первокурсники. В лесу вообще впервые. Палатка летняя, левая. Одеты кое-как и уже замерзли, как цуцики. Отвели их к костру, помогли потеплей оборудовать близ него палатку.
Да что эти студенты! Один из обитателей лагеря рассказал, что однажды сюда прибрел немолодой уже человек из Каунаса – в демесезонном пальто, в ботиночках и с «дипломатом» в руке.
Вот идет девочка лет восемнадцати, которую опекает Ивар. У нее лучистые, счастливые глаза. Она и к нам прислонилась. Голос мягкий, нежный:
- Я знаю, что за мной все время следуют два пушистых человечка. Только я не оглядываюсь, чтоб их не спугнуть. Потому что они тогда тут же растворяются.
Или подходит к березе и зовет нас:
- Смотрите, какая здесь кора необычная! – демонстрирует она, отдирая слой и показывая серебристую изнанку... каковою вообще-то она и должна быть.
И рассказывает, что когда прислоняется спиной к стволу, то чувствует, как тепло идет по позвоночнику и тянет вглубь земли. Ну, вообще-то про «теплые березы» в зоне понаписано немало свидетельств. Вот только, к сожалению, никто из нас четверых никакого тепла не почувствовал, сколько не прислонялись. Не дано, как говорит в таких случаях Ивар.
Если бы не лагерь, не элементарная солидарность и средства типа «вечного огня», при таких туристах окрестные леса давно превратились бы в братское кладбище. Разумеется, приведенные примеры – это лишь штрих, вовсе не универсальный для всех пришельцев зоны. Однако, задумайтесь, какой же силы мотивы должны быть у человека, отважившегося в зимнюю стужу явиться сюда. За сотни, тысячи верст! Простое любопытство? Возможно. Но уж больно любопытным должен быть интерессант. Значит, кроме него, необходима еще и, если не уверенность, то хотя бы надежда на то, что все эти рассказы об НЛО и контактах со Вселенским разумом – не туфта. Не галлюционации. Не выдумка репортеров.
А о том, что основная часть «прочих» приехали с такой верой, свидетельствовало их поведение. Все начинается с того, что каждый новичек по прибытию сразу же стремится разузнать у себе подобных правила и «технологии» образа жизни в зоне. Они распрашивают о географии чудес, о знаках, которые надо подавать небу для возникновения контактов, о признаках встречи с необычным. Например, такой самый элементарный, как покалывание кончиков пальцев.
Но самое главное, что они здесь постигают – это совершенно необычный, перевернутый набекрень стиль жизни. Здесь днем спят, а по ночам бодрствуют. Бодрствуют, потому что чудеса в основном происходят под звездами. При этом каждый ищет место уединенное, потому что контакты требуют интима. Поэтому вопреки привычным страхам и логике, в ночную пору они гуляют по лесам и полянам. Причем растекаются поодиночке, рискуя элементарно заблудиться. И это при том, что, эксперименально доказано, что здесь, действительно, аномалии с магнитными полями . Поэтому врут компасы и в трех соснах могут заблудиться мастера по хождения по азимуту именно потому, что их организмы чувствительны к полям. Но люди, которые боятся ночью пройтись даже по освещенному городскому парку, здесь бесстрашно на километры уходят от лагеря. Впрочем, заблудиться здесь довольно сложно из-за того, что леса на пятачке зоны окружены либо поляной, либо рекой.
Эти одиночные шастания по тайге, как по собственным наблюдениям не раз убеждался, часто бывают элементарными причинами «встреч с Неведомым». Просто в мозгах, жадно на это настроенных, желаемое очень легко заменяет действительное. Типичный пример: все ходят с фонариками, которыми подают знаки Космосу. Когда это происходит в лесу, то фантазия превращает их в загадочное свечение. Другой момент: в их группе много рассказов про длинные тени гигантских существ, которые те отбрасывают, будучи сами глазам недоступные. Есть даже место, где якобы обитают так называемые «ведерноголовые». Ну, а в звездную ночь на почти ослепительном снегу трудно ли за таковую принять тень от дерева или такого же ночного странника.
***
Чтобы передать тамошнюю атмосферу, стоит рассказать о ночных бдениях у костра-домны. Его роль в нашей лесной колонии была воистину бесценной и универсальной. Здесь отогревались, общались и обменивались свежими впечатлениями, которы приносили те, кто возвращались из ночных прогулок. Из любопытства мы в них тоже, конечно же поучастовали. Но поскольку, как назло ничего странного, кроме поведения самих ночных странников, не видели и не замечали, то приходилось лишь молча впитывать откровения и суждения других.
Ну, а пересказать то, что пришлось услышать за три ночи у этого костра, невозможно. Да и не стоит. Все это многократно описывали СМИ, и достаточно неплохо систематизировано сегодня даже в Википедии.
Поскольку описания видений для меня воспринимались либо как байки, либо галлюционации воспаленных воображений, то не их содержание вызывало интерес и удивление. А форма, сам слоган общения на эту тему. Больше всего поразило, что практически все участники кострового социума общались в одном диапазоне, где существует свой язык взаимопонимания как на уровне жестов, намеков и поз, так и терминологии. Это тот случай, когда к носителю свежей информации обращаются не столько словами типа «ну, как?», сколько глазами. И в ответ кивок или покачивание головой. А разговор уже затевается в узком окружении «своих». Причем чаще всего с таким выражением лица, будто речь идет о самом элементарном, разумеющемся.
Самое удивительное, что и кандидаты-мэнээсы из НИИ, которые, в отличие от «прочих», разговаривали громко и публично, пользовались особым «профессиональным» жаргоном, от которого так и тянуло свидельством о том, что и они «все видят» и «все ощущают». Самые понятные термины в нем составляли ряд из слов типа «контакт», «свечение», «объект», «трансакция» и т.п. Но каково воспринимать, когда рядом в вами происходит, между солидной ученой дамы со строгим лицом и со столь же интиллегентным собеседником, диалог примерно такого содержания.
- Так вы утверждаете, что вчера в Долине преобладало «серебряное». И «розового было» меньше.
- Да, пожалуй. «Большой серебряный» транслировал объекту «алое».
При этом ученые мужи вполне «с пониманием» - во всяком случае, и в мимике, и в комментариях, совсем не иронично относились к остальной публике. Наблюдая за ними, создавалось впечатление, что они вполне понимают и разделяют их «информацию», раскладывая и сортируя ее в свои схемы и понятийный аппарат. Находясь здесь, в какой-то момент появлялось даже ощущение «неполноценности» оттого, что, как приговорил Ивар, «тебе не дано».
Кстати, на счет «не дано». Порой эта формула заставляла задуматься. Вот все без исключения – даже твои товарищи по команде говорят о «покалывании пальчиков» в определенных местах «зоны». А что такое покалывание? То есть, какой остроты «укол» должен быть, достаточный, чтобы констатировать, что это не обычная реакция на мороз. И ты начинаешь прислушиваться к своим пальцам. И чем навязчивее это делаешь, тем больше начинает казаться, что вроде как и «покалывает».
Однако, это слишком простой пример, чтоб засомневаться. Но ведь было же и куда более впечатляющее.
Об этом я бы не стал никогда рассказывать, если бы не пара десятков свидетелей. Это случилось в часа два ночи. Мы сидели у костра, когда услышали истерично-радостные крики: «Засветилось, засветилось», «Меч» и т.п. Крики эти пришли с т.н. «веранды» - этакой круглой «снежной крепости», которую ребята-спортсмены сложили из утрамбованных кусков снега на краю Поляны. Этот «комплекс удобств» предназначался для любителей часами наблюдать за ночным небом в ожидании необычных сюрпризов. Вот, похоже, кто-то и дождался.
До «веранды» от костра метров триста. В ответ на крики, сидельцы у костра зашевелились, и кто сразу же, кто с паузой и ленцой поспешили или потянулись на призыв. Я со своими компаньонами особой прыти не проявил, поэтому когда мы все же оказались на месте, то захватили лишь самый конец зрелища. И это было, действительно, Нечто, всю красоту и эффект которого можно было представить из рассказов очевидцев с самого начала. Над кромкой леса, тянущегося вдоль противоположной стороны поляны, висел луч света, по форме напоминающий китайский меч. Причем одна сторона его была значительно ярче, чем другая. И , как свидельствовали те, кто нас позвали, он ослепительно искрился голубоватыми блесками. А теперь медленно таял, подобно хвосту самолета. Впечатляли и его размер, который, как сообщил мне один из НИИшников, по его координатам был почти на треть от центра небесного купола.
Позже в Свердловске, где я консультировался на сей счет с разными экспертами, те выдавали «материалистические» версии типа сложного эффекта отражения запуска военной или космической ракеты. Но говорили это не слишком убедительно, поскольку явно не обладали точным знанием механизма передачи такой картинки на дальные расстояния. Плохо клеилась эта версия и с такими подробностями, как форма «хвоста», который почему-то расширялся не вниз, а вверх. Да еще и резко обрывался при этом.
Но вопрос даже не в версии, а в том, почему столь редкие и экзотические явления наблюдаются именно здесь? И то, что мне «повезло» - проще объяснить тем, что они здесь не редкость, а обыденность.
Не все укладывалось в понятные ячейки и относительно обитетелей зоны. Пожалуй, самый яркий пример тому я наблюдал лунной, на редкость яркой ночью на Поляне. Когда вдруг услышал горькие, отчаянные рыдания, перебиваемые словами типа: «Ну что, что это со мной. Да когда же это кончится».
Присмотревшись, я увидел метрах в пятидесяти стоящего на снегу на коленях парня, которого заприметил в лагере в первый же день. Он привлекал внимание каким-то особым, трагическим выражением на красивом и мужественном лице. Рядом суетилась девушка, которая явно пыталась его успокоить. Когда я подошел спросить, не требуется ли помощь, он, возможно реагируя на мое приближение, уже встал и отряхивая снег с колен, отрицательно махнул рукой и буркнул что-то типа: да нет, тут ничем не поможешь.
На следующий день я рассказал об этом эпизоде Ивару. И тот сходу разъяснил мне, что с этим парнем из Уфы в зоне случилась странная беда. Им овладел недуг в виде покалывания, только уже не пальцев, а по всему телу. Причем не постоянное, а внезапно возникающее без какой-либо понятной системы или повода. Они не столько болезненные, но очень неприятные своей непривычностью. Но самое мерзкое в этой заразе оказалось то, что она передалась и его жене. Ее это привело в такой ужас, что она ушла от него. И тогда кто-то - видимо из тех же уфологов – посоветовал ему еще раз съездить в зону. Мол, клин клином вышибает. И вот он здесь уже в третий раз, но ничего не помогает.
Вполне возможно об этой истории я бы и забыл, если бы у нее не было продолжения. Дело в том, что уже в Вильнюсе через какое-то время - может год, может полтора, случайно по телеку в передаче, посвященной Молебке, я наткнулся на рассказ о том, что в Уфе покончил с собой молодой человек, которого вот уже несколько лет преследовала странная нервная болезнь. И когда показали его портрет, я, как вы догадываетесь, сразу же – без малейшего сомнения – узнал в нем того парня.
В общем, то, с чем мы с моими приятелями столкнулись в уфозоне, оказалось слишком сложным коктейлем из простого, понятного и примесей загадочного.
***
В его составе я пытался разобраться еще там. Для этого у меня неожиданно появился ценный собеседник.
А было так. На второй день на окраине лагеря я набрел на сарай, возле раскрытых ворот которого ловко рубил дрова угрюмый человек лет тридцати пяти. Когда я подошел, чтобы поприветствовать, встретил он меня хмуро и недоверчиво. Однако, узнав кто я и откуда, внезапно вздохнул с облегчением и даже пригласив во внутрь попить чайку. И мы проболтали возле аккуратненького костерка вплоть до сумерек.
Парень оказался из Харькова, а по роду занятий – бичом. Бывшим интиллегентным человеком, то бишь. По его словам, по интересам он тяготеет к рисованию и сочинительству, но совершенно не склонен к прозаичному труду. Поэтому, холостяк, и живет очень скромно. А когда узнал про Молебку, придумал для себя эксперимент. А именно – попробовать пожить в лесу как можно дольше и как можно экономнее. Вот на те деньги, которые были в загашнике, и приехал сюда еще осенью. А теперь уже пошел шестой месяц, как он здесь обитает, питаясь в основном хлебом, крупами и дичью, на которую охотится, уходя на другом берегу далеко в тайгу. Ну и, за неимением других занятий, наблюдает за другими обитетелями и кое-что записывает.
Можете себе представить, насколько ценным собеседником он для меня оказался. Тем паче, что мы с ним роднились в одной волне восприятия. Живет отшельником, «уфонавтов», как презрительно называет здешних туристов, сторонится, потому что «достали» своей наивностью и «придурковатостью». Мой собеседник богато пополнил мою колллекцию наблюдений эпизодами и знаниями об организации выживания в зоне в осенне-зимний период. О холодах, когда жизнь здесь эпизодически замирала. И были даже случаи, когда он и сам уходил на несколько дней ночевать в деревню у «одной бабешки». Но зима в целом выдалась относительно теплая – максимум до минус двадцати. Поэтому жить можно было, в принципе, и в сарае. Так что уходил, в основном, из-за одиночества.
Честно говоря, тем впечатлениям, которые мой новый знакомый здесь поднакопил, я даже позавидовал. Их вполне хватило бы на просторную книгу. И я сильно пожалел, что не имел с собой ни диктофона, ни даже блокнота. Наслушавшись так, что уши отяжелели, на посошок я все же не удержался от банального вопроса: «И все же – а с тобой лично ничего такого неслучалось, что было можно провести по графе непоняток?».
Ответ прозвучал не сразу, а, как мне показалось, через довольно острую борьбу сомнений:
- Да был один случай... Шел как-то в деревню за продуктами. Дорогу давно не чистили, а снег был рыхлый. Проваливался. Ну, я и решил зайти в лес, чтоб найти палку. Вылез из канавы дороги и, уже по нормально подмерзшему насту, побрел к ближайшим елям. И вдруг как долбанет! Впечатление такое было, будто на череп металлический обруч надели и по нему ток пустили. Боль адская, свет померк. Я аж заорал матом. И страх звериный обуял. Сделал несколько шагов – и в один момент все прошло. При этом голова какая-то ясная и легкая стала. Словно и не моя совсем. Но страх остался. Да такой, что когда обратно уже с палкой шел, так я это место большим зигзагом обогнул...
Вот так! Возможно, этот рассказ оставил бы у меня сомнение, если б не еще один эпизод, участниками которого были люди из нашей четверки. Есть в зоне «объект», именуемый «Змеиная горка». Это обрывистое возвышение на берегу реки, куда мы гуськом отправились вдоль берега по протоптанной до нас тропке. И вдруг, когда до подъема на горку осталось уже несколько метров, один из «наших» обернулся, и я увидел искаженное болью лицо. Он спросил, как мне показалось, со злым укором:
- Неужели ты и сейчас ничего не почувствовал?
Потом он рассказал о своем впечатлении. И они был очень похож на исповедь харьковского отшельника.
***
Зимний – почти черно-белый ландшафт, безусловно, намного примитивней летнего. И лишает целого ряда эффектов, описываемых теми, кто бывает здесь летом. Например, необычную буйность трав в определенных местах или фигуры, образуемые ими; «следы» в виде странных пустот среди них, где только голая почва и т.д. Но зато зимой проще передвигаться по болотистым местам, поэтому предпринимаются попытки поиска «космодромов», которые предположительно находятся по другую сторону Сылвы. Особенно, если имеются лыжи.
Лыж у нас не было. Но они оказались у Ивара. Это я заметил на второй день, когда наткнулся на него, после обеда бредущего на них к лагерю со стороны реки. На мой вопрос, откуда он возвращается, неопределенно показал палкой в сторону реки и сказал – «Издалеча!». И добавил, что если бы у меня были лыжи, он бы многое мог показать.
И тут я вспомнил, что они имеются у харьковчанина. Поэтому тут же застолбил предложение. Договорились тронуться на рассвете.
Как я и предположил, харьковчанин (кажется, его звали Виктор), лыжи мне одолжил. И утром нашего последнего дня в зоне мы отправились вдвоем в дальний поход. Он продолжался часов пять – не менее. Причем, Ивар не обманул. Часа через полтора довольно уверенно водил меня по тайге и привел к некоемому бурелому, который можно было бы охарактеризовать как мини-модель места падения Тунгуского метеорита. Здесь тоже огромные сосны были повалены веером вокруг небольшой, условной площадки. Причем их корневища имели почти квадратную форму и сплюснутость, будто Некто обрубил их гигантской лопатой. Либо, как подсказали мне потом в Свердловске, они росли на тонком слое почвы, под которой находится плоская скальная структура. Весь этот «космодром» в диаметре вряд ли был более километра. А верхушки окружающих его сосен словно срезаны корпусом гигантского летательного аппарата. Не берусь судить, то ли это было место, описание которого встречается у уфологов, но по всем приметам оно сходится. Впрочем, бытует мнение, что подобного рода «посадочных площадок» в зоне множество. И это была одна из них.
Но самое интересное открытие ожидало меня в конце нашего путешествия. Я спросил Ивара, часто ли он бывает в этих лесах, если так свободно в них ориентируется, на что получил ответ – «Каждый день».
- И что ж ты тут ищешь?
Ответ меня ошарашил. И даже трудно сказать, чем больше. Содержанием. Или абсолютно спокойным, обыденным тоном.
- Я ищу Книгу. Книгу, которую, как мне было велено (он пальцем показал в небо) найти.
От неожиданности я выдавил из себя дурацкое замечание вроде, так как же ее можно отыскать в тайге. На что было резонно замечено:
- Они не просто приказали. Они сказали, что я ее найду. Как долго придется искать – этого мне неведомо. Но буду искать, пока не найду. Такова моя задача и долг.
При этом ни в лице, ни в голосе не было ни нотки пафоса, таинственности или волнения. Будто человек рассказывает об охоте или ходках в сельмаг за продуктами. Спокойно. Скромно. И доверительно.
Надеюсь, читатель поймет, почему я воздержался от дальнейших распросов. Примечательно и то, что мое «вежливое» молчание не обратилось в напряжение. Просто потому, что сообщив о себе такое, Ивар тоже не стал развивать тему. А совершенно легко перескочил на привычную волну нашего общения. И до конца пути, и потом уже в лагере, и прощаясь с нами, говорил в своей обычной благодушной и рациональной манере. И эта невероятная способность совмещать в одном сосуде несовместимое действовала так, что уже через полчаса его неожиданное признание казалось моим собственным бредом.
***
Завершая свой рассказ, все же, в паре комментариев хочу резюмировать общее впечатление от феномена «зоны». То, что в ней есть аномальность, за столь долгую историю ее изучения многими тысячами энтузиастов вполне доказано. Хотя бы потому, что накопился огромный архив артефактов, отрицать которые невозможно. В частности, еще тогда, в 90-м в Перми ребята из группы уфологов свидетельствовали о сотнях накапливаемых ими свидетельств сбоев в работе различных приборов – компасов, фотоаппаратов, кинокамер, часов и т.д. То что «летают» и «светятся» зафиксировано на бесчисленном количестве снимков. Ну, и, наконец, требует объяснения и сам масштаб «массового помешательства», царящий в «молебском треугольнике ». Примечательно и то, что даже самые железобетонные скептики, побывавшие здесь, уезжают со смутным ощущением, которое обычно формулируется в словах «ну все-такие что-то там есть».
По поводу этого «что-то» опять же существует масса гипотез. Причем они легко переплетаются. Например, одна из них связана с историей поселка, численность которого некогда достигала четырех тысяч, потому что здесь был небольшой металлургический заводик купца Демидова. С его историей некоторые связывают магнитные аномалии.
Но из того, что приходилось читать и слушать, наиболее интересной и убедительной лично мне представляется версия, которую я услышал, будучи приглашенным в Питер своими знакомыми из НИИ по Молебке на научную конференцию, ей посвященную. Там с большим докладом выступила дама-академик, фамилию которой, к сожалению, не вспомню уже. В нем она говорила о феномене «зоны», связывая его с глубинными разломами в земной коре, которых даже в масштабе СССР было зафиксировано уже с десяток, как минимум. Из них пермский вариант выделяется особой глубиной. Можно предположить, что это способствует выходу наружу неких видов энергии, нами еще не изученных. И создающих эффекты, нам неведомые. В частности, те же «теплые березы» вполне вписываются в эту версию. Возможно, влияют они и на мозги. Этим, возможно, и объясняются все здесь видимое наяву или в воображении.
Ну, а тезис Ивара, кому дано, а кому не дано, вероятнее всего коррелирует с особенностями психики. Известно ведь, что внушаемость у людей разная, что не все поддаются гипнозу. Да и размеры обычной человеческой глупости и невежества тоже безграничны. Особенно, когда сказочное получает прописку в СМИ и становится бойким товаром. Они будоражат в первую очередь именно самых неустойчивых. Потому то «зона» и притягивает больше всего «психов» разной степени и разновидностей. А если не 99, то 90 процентов «увиденного» и услышанного либо вполне объясняется элементарно, либо «аномальностью» самих наблюдателей.
Впрочем, не исключен и третий вариант: если речь идет о неведомых энергиях, то их эффект, в том числе «зрительные способности», наилучшим образом проявляется у людей с отклонениями от норм.
С тех пор, как довелось побывать в «треугольнике», минуло пол-жизни. Признаюсь, что когда вспыхнуло желание повспоминать о нем, думал, что это давно забытая тема. Однако, окувшись в интернет, убедился, что ничего подобного. По прошествию времени паломничество туда не только не угасло, но и обрело такие масштабы, которые при хозяйской смекалке вполне могли бы стать золотой жилой для региона. Во всяком случае, эта мысль уже лет десять назойливой пчелой вьется над макушками местных бюрократов. Появился даже проект создать на территории зоны нечто вроде Всероссийского центра уфологии. А саму зону превратить в туристическую аттракцию мирового значения. Подсчитали, насчитали, прослезились. Понадеялись на центральный бюджет, но Москва дала отлуп. Тогда цифру занизили раз в десять. Все равно дорого. Да и денег лишних в местном бюджете не бывает. К тому же какой смысл затевать, когда нечего распиливать.
Вобщем, процесс буксует уже много лет. И пока ограничивается внешней мишурой в виде указателей на пути и внутри «зоны» . Да появлением поделок энтузиастов типа статуи Пришельца на обочине Центральной поляны.
Проще говоря, в сферу, которая для многих было таинственной и сакральной, грубо вторгается пошлость и торгашеская корысть. И «зону» превращают в балаган. Так что, если бы в ней, действительно, было тихое царство НЛО, вряд ли яйцеголовым понравилось бы нынешнее нашествие. Они бы уж точно поискали себе более глухое и спокойное место.