Вы здесь
Диакон Баранов: О вырождении РПЦ, которая пропиталась духом и манерами ГБ
Тамбовский диакон Сергий (Баранов), выступивший против преследования участниц Pussy Riot, оказался под прессом ФСБ, РПЦ и областной администрации.
История с диаконом Барановым громыхнула в начале недели.
В открытом письме (он разместил его в своем Фейсбуке) диакон Сергий попросил патриарха Кирилла снять с него сан — в знак несогласия с участием РПЦ в преследовании Pussy Riot. И добавил: «Находиться в одной Церкви с лжецами, стяжателями и лицемерами считаю для себя совершенно невозможным из соображений этики. Я дорожу своей верой, но остаться после случившегося в РПЦ означало бы, что я одобряю их действия и, следовательно, соучаствую в них».
В ответ Церковь заявила сначала, что никакого диакона Баранова в Тамбове не существует. Но наличие Баранова уже установили журналисты. И от Церкви последовало новое заявление: в специальном пресс-релизе диакона обвинили в алкоголизме и «неблагоговейном отношении к святыням».
И я поехал взглянуть на этого необычного священнослужителя, решившего порвать с Церковью. Пусть и алкоголика, как пытались до сегодняшнего дня выставить Баранова. Приехав, я увидел всю эту систему — в деталях — изнутри. Где деза про алкоголизм — момент, наверное, самый невинный.
Телефон Баранова в эти дни заблокирован. Дозвониться до него не может ни Би-би-си, ни «Эхо», никто другой из центральных СМИ. Раз диакон Баранов не замолкает, власть решила заткнуть его вот хотя бы так.
Заткнуть диакона пытаются местное УФСБ, губернская администрация и топ-менеджеры РПЦ – между ними не видно уже различий. На квартиру к диакону при мне заявился замгубернатора Тамбовской области Чеботарев. И просил «как верующий человек просит верующего» успокоиться, не поднимать шумиху в регионе и не лезть в политику. Предупредил, что вот-вот нагрянет ФСБ. Затем видел убегающих от моего диктофона – как чертей от ладана – служащих тамбовской епархии РПЦ. Как вороватые чинуши, отцы в рясах прятались от меня в офисе этого областного филиала РПЦ.
Общался я и с главой подразделения общественных связей УФСБ по фамилии Шитов. В день моей встречи с Барановым он обзванивал его знакомых и транслировал через них «серьезнейший интерес ведомства» к диакону. Знакомые вдруг начали звонить и звонить, сообщая об этом интересе. А диакон, побледнев в какой-то момент, побежал за молотком: решил забаррикадировать дверь. О подобных действиях я слышал, но думал, что это бред сумасшедших, одержимых манией. Творческие преувеличения наших диссидентов. Наконец, как то, что не работает. Но оказалось — работает. Я сам чуть не побежал подавать ему гвозди…
Потом я звонил этому Шитову и спрашивал: что за интерес-то такой. Но Шитов как ни в чем не бывало говорил, что нет никакого интереса.
— Ну так пьет он там? — осведомился напоследок чекист. — Адекватный вообще? А то мне для себя просто интересно.
«А для работы — нет?» — хотел я было спросить, но передумал.
Наконец, лично наведывался к нему, как и было обещано, тайный агент. Под видом репортера «РБК daily» Олега Павлова пришел молодой человек с невыразительным лицом, в белых туфлях и черных носках. Спрашивал про отношение диакона к Путину, Навальному и митингам. Спрашивал меня — с кем еще собираюсь здесь повстречаться. Обещал затем выйти на связь, но испарился. В «РБК daily» сообщили, что никакого Олега Павлова у них нет.
С диаконом Барановым мы встречаемся у него дома. Просторная двухкомнатная «сталинка» в центре Тамбова. На стенах — репродукции итальянских живописцев. С кухни тянет табачным дымом. Курит мама, Ольга Валерьевна. Генеральская дочка, вдова одного из руководителей облисполкома. Квартиру эту купили полгода назад. До этого почти семь лет прожили в доме в Волгоградской области, куда переехали после череды семейных несчастий. Сначала умер старший брат Баранова, а спустя полгода отец. «И вот полгода только, как вернулись в Тамбов, — рассказывает Ольга Валерьевна, пуская дым. — Сережу очень тянуло сюда. Он так хотел снова служить. Но я отговаривала, как могла, и все равно вернулись».
За сигаретой тянется и сам отец Сергий Баранов. Высокий, худощавый, с ясным взглядом. 38-летний диакон почти совсем седой. И без бороды. «Как заштатный священнослужитель бороду могу не носить», — объясняет Баранов. «Но выглядите, — говорю, — не по-православному». «Зато спать удобно».
В священнослужители Баранова рукополагали в 1994 году. Ему исполнилось только 20, заканчивал второй курс Саратовской семинарии, встречался с талантливой скрипачкой. Уже тогда он считался одним из лучших знатоков богословия в области. И епархия решила перевести его в знаменитую Киевскую семинарию. «Правда, потом пришлось переводиться на заочное. Служителей тогда в Церкви было совсем мало. И мне сказали: надо скорее рукополагаться». Рукополагал его архиепископ Тамбовский Евгений. «Владыка был мне как отец родной. Он в 1987 году прибыл сюда служить. И я тогда, 13-летним мальчишкой, прибился к церкви, ходил на все его службы».
Уходил со службы Баранов уже при новом владыке — епископе Феодосии. За штат хотел сам — в 2003 году перед отъездом в Волгоградскую область он добился от Феодосия «отпустительной грамоты». Грамота эта позволяет отправиться служить в любую другую епархию без канонических препятствий. Но на новом месте Баранов решил не входить в штат, а лишь помогал Урюпинскому приходу. Организовал молодежную секцию, работал в воскресной школе. «Даже газету издавали — «Урюпинский благовестник». И до сих пор я туда статьи пишу».
— Как он любил церковные службы! — перебивает, не выдерживая, мать. — Каждое утро из ванной будил нас своим баритоном! Тренировал голос! А как его обожали прихожане!
Ольга Валерьевна приносит фотоальбомы, где Баранов на службе — с бородой и в рясе, чернявый, красивый и уверенный, — «похож скорее чем-то на ваххабита».
— К тому же я хорошо знаком с мусульманским богословием. Из-за этого ко мне дважды даже приходили, сначала из тамбовской ФСБ, потом из волгоградские. И просили консультировать их на ваххабитскую тематику. Но меня даже передергивало от одного разговора с ними.
«Я уже знал от наших старых священников, что творил КГБ с Церковью при Советах. Это был ужас. Протоиерей Иоанн Есенников рассказывал мне, как его направляли исповедовать уголовников, а затем требовали отчеты. Я его спрашиваю: «А вы что же?» «Я врал им, — отвечал мне старый Иоанн. — Лучше чекистам врать, чем людям».
Но тогда все церковники вынужденно имели дело с КГБ. Но кто-то меньше, а кто-то и вовсе работал на комитетчиков. Нынешний владыка Феодосий, например, будучи уже заметным в РПЦ священнослужителем, отправился в 1989 году в Западную Германию как бы в рамках программы по изучению немецкого языка. Но при этом объехал Австрию, Швейцарию, Францию, Бельгию, Голландию, Италию. Старики наши опять же говорят, что задание у него было установить контакты с заграничными епархиями. А в 91-м году он стал завсектором зарубежных учреждений Патриархии».
«Первые серьезные сомнения начались еще в Урюпинском приходе. Это середина 2000-х. Я стал помогать местному настоятелю с отчетами. И вот он говорит: одну копию всего отправляй в администрацию области. Они, мол, так просят. А речь шла о том, сколько мы провели крещений, венчаний, отпеваний, исповедей и прочего. И я стал задумываться: зачем все это? Нет уже никакого пресса на Церковь. Нет КГБ. Но Церковь сама и добровольно продолжает служить власти».
— И вы заметили это лишь в середине двухтысячных, отец Сергий?
— Потому что я не был настоятелем, благочинным, не знал просто! Я диакон. Но когда окунулся в будни рядовых священников, остолбенел… Но больше всего меня доставала внутренняя система. Даже в миру нет такой жесткости, беспринципности и цинизма, как в Церкви. В миру хоть есть куда пожаловаться, да хоть в профсоюз. А у нас, если ты с чем-то не согласен или проявляешь чрезмерно инициативу, сровняют с землей и уничтожат. Был у нас такой отец Романов, бывший пожарный, крепкий мужик, и с такой глубокой верой, что все восхищались. Но в семье у него пошел разлад. Он постоянно на службах, почти каждый день, домой только спать, а жена, невоцерковленная, не очень понимала. Ей нужен был муж. И вот допустил Романов проступок — перед евхаристией вступил с женой в плотскую связь. Но не стал этого скрывать.
Так на епархиальном совете его за это подвергли такой выволочке и унижению, что бедный батюшка слег в психушку. Его запретили в священнослужении, просто задавили, уничтожили, упекли на полтора года. Вышел из клиники он уже не человеком, а юродивым. И я сейчас вижу, как до храма его провожает мама, а ведь он так и остался в сане. Это был конец 90-х, и я тогда впервые стал свидетелем, как тоталитаризм крепнет в нашей Церкви.
— Крепнет? Считаете, раньше в РПЦ такого не было?
— Было, наверное. Но при Советах я видел, как священнослужители держатся друг за друга. Словно одной цепью связаны, и архиерей на нашей стороне, хоть и согласован с уполномоченным был. Потом наступило свободное лихое время, 90-е. Строились церкви, было так много работы и такое воодушевление, что мы не обращали на мелочи внимание. Архиепископ Евгений возводил всюду храмы, и главная его стройка была — здание Тамбовской епархии. И вдобавок Патриархия отдала ему Нижегородскую епархию. Владыка разрывался, и тут помощником ему вызвался прибывший из Москвы отец Феодосий. Владыка Евгений доверял ему, но пронять не смог и не успел. Только незадолго до смерти сказал мне: «Какую же змею я пригрел»…
Волнительно, иногда срываясь, Баранов рассказывает о ситуации внутри Церкви. О вырождении РПЦ при Кирилле, корыстолюбии священников, тесных связях с властью и лицемерии архиереев. И осторожно, даже шепотом — про Путина, коррупцию, гнилой суд — и тут же добавляет, что это не совсем для печати.
— Не пойму, вы что, Путина боитесь больше, чем Кирилла?
— Да нет же! Я же просто не могу рассуждать о светской жизни и политике, пока еще являюсь священнослужителем! — расстроился диакон. — Нельзя! Пока еще я в сане, не могу.
— А Pussy Riot — это не политика?
— Pussy Riot — это для меня последняя капля, когда Церковь окончательно смешалась с мирской жизнью, вышла в свет. Все мои знакомые батюшки тоже возмущаются, но это, знаете, дальше кухонных разговоров не уходит. Все боятся говорить вслух. Меня это так раздосадовало: ну что ж, до смерти молчать-то?! Нет. Я буду вслух.
— Вас уже назвали за это алкоголиком. Что дальше?
— У меня же ничего нет, что можно отобрать: ни прихода, ни бизнеса! Только имя. А его будут чернить, я знаю как. Против «внутренних» несогласных система всегда использует тот же набор приемов, что в советское время против диссидентов применял КГБ. Службисты в советское время так мощно прессовали Церковь, что она вся пропиталась духом и манерами ГБ. А потому и заимствовала их приемы. Так что все несогласные у нас — это алкоголики, блядуны-развратники, гомосексуалисты, сумасшедшие…
Баранов снова достает сигарету. А я уже представляю, сколько пересудов вызовет эта его человеческая привычка. А безбородость? Да и вообще…
Первое его образование — духовная семинария в Саратове, а потом и в Киеве. Сейчас получает светское — заканчивает юрфак Тамбовского университета. Идет на красный диплом, а по выходным — в храм. О церкви и ее роли рассуждает со светских позиций, а о недоброжелателях — с милосердием. У него нет дорогой машины, нет вообще никакой, и он не против Мадонны с Гарри Поттером. В нем вообще умещаются вещи, как кажется многим, для нынешнего глубоко верующего нехарактерные. Гражданская этика и христианские принципы. Иконы на подоконнике, на экране — фейсбучная лента…
До встречи с отцом Сергием я, конечно, уже не имел — и давно — никакой веры в РПЦ. И, кажется, потерял ее вообще. Эту веру. Но пообщавшись с Барановым, мне захотелось снова ее найти. Осталось только разобраться с РПЦ.
Здание Тамбовской епархии — это монументальный особняк на набережной. Вдохновитель стройки архиепископ Евгений завершения ее так и не дождался, скоропостижно умер в 61 год. Незадолго до смерти, по рассказам местных журналистов, резко перестал ладить со своим викарием, тем самым епископом Феодосием. А спустя некоторое время после смерти Евгения прямо по соседству с офисом епархии возник роскошный коттедж, в котором и поселился Феодосий. К коттеджу сейчас никак не пройти. А вот двери епархии открыты. Я пытался встретиться с отцом Константином, главой информационно-издательского отдела и главным спикером епархии. Но общаться этот бывший военный почему-то не захотел, а только вынес мне в вестибюль пресс-релиз с обвинениями Баранова в алкоголизме и отправился обратно в кабинет. Я пошел за отцом следом. Но отец вдруг подался резко в сторону и побежал — сначала по коридору прямо, потом назад, мимо меня. Наконец, взмыл по лестнице на второй этаж. При этом он кричал: «Отстаньте-отстаньте вы от меня!» Из других кабинетов вышли другие священнослужители и тоже заторопились куда-то наверх. С отцами церкви явно было что-то не то. Я решил дождаться о. Константина в его кабинете.
Внутри кабинет был похож скорее на ньюсрум какой-нибудь «Афиши» или «Большого города». На столах новые «Макинтоши», стены увешаны разноцветными напоминалками. Какой-то молодой священнослужитель играет на айпэде в «энгрибердс», а на его «маке» открыт фейсбук. Увидев меня, отец выключил «птичек» и стал снимать меня на телефон. Жаль, лучше бы, конечно, рассказал про алкоголика Баранова. А отец Константин в кабинет так и не вернулся. На столе осталась связка ключей и брелок от «Лендкрузера».
Вскоре после визита в епархию активизировалась возня у дома Баранова. Под окнами встал тонированный микроавтобус. По телефону с диаконом связался заместитель губернатора области Алексей Чеботарев. А через 10 минут он уже и вовсе стоял на пороге. Это был пухленький румяный чиновник лет 35. «Ну здравствуй, Сережа!» — сказал Чеботарев.
Меня ему представили как старого друга из Москвы. Но говорить при мне Чеботарев все равно не решился и увел Баранова в другую комнату, где — так получилось — тоже записывал мой диктофон.
Чеботарев: Не собираешься ли куда-нибудь уехать?
Баранов: Я сейчас живу почти в затворе, никуда не выхожу.
Ч.: Если нужна будет моя помощь — можешь всегда на меня рассчитывать. Я всегда буду рад тебе помочь.
Переходят в другую комнату.
Б.: Мое открытое письмо носит сугубо церковный характер!
Ч.: Это да, но ведь речь идет о «Пусси Райот», дело имеет уже международный характер. И твое письмо могут использовать как политический призыв. Ты как бы идешь против власти. А это уже касается самого Путина. Имидж страны.
Б.: И что, ты считаешь, здесь нужно мне сделать?
Ч.: Тебе нужно отдохнуть.
Б.: Как тут отдохнешь, когда журналисты звонят? Я уже двое суток не сплю.
Ч.: Выключай телефон!
Б.: Меня возможно прослушивают.
Ч.: Конечно. И знают, где ты живешь. И меня уже сколько лет прослушивают. Но я к этому привык. Я на твоей стороне, потому что как верующий человек понимаю твой выбор… Но они к тебе придут. Ведь ты понимаешь, какая сейчас главная сила?
Б.: Конечно, я понимаю. А что они придут? Какова их главная цель? Напугать, прижать?
Ч.: Не думаю. Но тебе дальше жить. Ты главное —их выслушай. Я не думаю, что они придут запугивать. Но в данном случае твое письмо — уже в их компетенции, так как оно косвенно затрагивает сегодняшнюю политическую обстановку. Ты что, не видишь, какая сейчас обстановка?
Переходят в коридор.
Ч.: Ты понимаешь, что тебя может использовать оппозиция? Всякие навальные, удальцовы поматросят и бросят. И потом ты будешь никому не нужен. Придется жить с самим собой и одному как-то справляться.
Б.: Я сделал свой выбор и понимаю, на что я шел.
Провожает Чеботарева за дверь.
А через десять минут в дверь позвонил тот самый репортер «РБК daily» Олег.
И мы вместе стали ждать, когда же к нам нагрянут люди из ФСБ. Время было позднее. Добродушный диакон предложил Олегу остаться на ночь. Да и мне было спокойнее — если что, еще один свидетель.
— А вдруг ночью придут? — уговаривал отец Сергий Баранов. — У вас шикарный будет материал! А?
— Да не придут они ночью! — не выдержал оперативник Олег. И после паузы, спокойно: — А если придут, вы мне звонок, и через пять минут — я уже здесь с камерой!
Зато на следующее утро пришел протоиерей Петр Лукин. Принес распечатанное с фейсбука письмо Баранова и попросил расписаться. «Иначе, — объяснил, — даже в формате открытого письма в Патриархии не принимают».
— Значит, подпись там ставьте, а ниже от руки: «собственноручно написано мной, все сказанное подтверждаю», — ставя галочку на письме, сказал протоиерей.
— Как в прокуратуре? — растерялся отец Сергей.